Прикосновения Зла

– Извини, – алпиррец сжал пальцами виски. – Отец запретил мне общаться с тобой и грозит переводом в другую коллегию.

– Нет! – Мэйо рывком передвинулся к расстроенному парню и, обхватив его за плечи, принялся быстро нашептывать в ухо. – Брюзжанье стариков не охладит наш пыл. Молчи, пускай говорят тела, прикосновенья рук и музыка из тех кустов. Давай сейчас, пока она зовет в стремительную пляску.

– Ты хочешь этого? – смутился Плато.

– Сильнее, чем присунуть Аэстиде.

Алпиррец расхохотался, шлепнув ладонью по едва прикрытому туникой бедру собеседника.

– Решайся! – подначил Мэйо. – Один раз…

– Пошли! – сын Плэкидуса вцепился в запястье поморца и выволок юношу из ротонды, на ходу срывая с себя одежду.

– Сумасшедшие! – крикнул им вслед Сефу. – Боги превратят вас обоих в сильванов!

Он промокнул пот со лба и неотрывно следил, как два почти голых нобиля, вздумавших примерить роли гистрионов , разминаются на небольшой, но сравнительно ровной площадке. Парни вскидывали руки, хлопая в ладоши, наклонялись, двигаясь по кругу все быстрее. И вот, увлеченные танцем, молодые люди начали высоко подпрыгивать, изгибаясь в развратных позах. Мэйо присел и стал крутиться на носках так быстро, словно летящее с горы колесо, а затем повторил тот же трюк, скача по траве на коленях. Плато аплодировал ему, ритмично мотая головой.

Пляска захватила юношей и они потеряли всякую осторожность, принявшись кувыркаться в воздухе, точно акробаты. Сокол опасался, что кто-нибудь из его соратников рухнет теменем вниз и поломает шею, но этого не случилось. Душой Сефу был с ними: в беззаботной круговерти мысленно касался их острых локтей и загорелых лодыжек, пьянел от одного вида сияющих глаз и никак не мог успокоить заходящееся в восторге сердце.

Спонтанный и весьма непристойный кордак удался на славу. Довольные успехом Мэйо и Плато, тяжело дыша и счастливо улыбаясь, вернулись в ротонду.

– Впечатляюще! – похвалил наследник Именанда.

– Теперь я готов лечь хоть с демоницей, – заявил поморец.

– Уверен? – в глазах эбиссинского царевича блеснули коварные искры.

– Да.

– Хорошо. Ее семейное имя Хонора. Младшая сестра Лориссы, супруги Неро.

– Что нужно узнать?

– Для начала просто заставь ее возжелать тебя, – Сокол Инты помедлил. – И учти, Хонора дружит с Видой. Поаккуратнее в выражениях, не спугни эту голубку.

– Считайте, победа у меня в кулаке, – пренебрежительно хмыкнул Мэйо.

В желтой столе, скрепленной на плече золотой фибулой, Хонора казалась иволгой, присевшей отдохнуть среди пышных кустов роз. Девушка забросила ноги на садовую скамейку, прикрыв их краешком тонкой накидки. Темнокожая рабыня обмахивала хозяйку веером. Два афарца-сателлита словно вросли в землю между благоухающими клумбами.

Мэйо подошел ближе и, когда рон-руанка отвлеклась от чтения книги, принялся бесцеремонно разглядывать женские прелести свояченицы Неро. Она была невысока ростом и обладала аппетитной фигурой, которую украшала легкая полнота. Зеленые глаза смотрели озорно и дерзко. Волосы песочного цвета, прикрытые бисерной сеткой, ниспадали почти до талии. Поморец оценил манящую белизну кожи, мягкую линию плеч и тонкие запястья Хоноры. Но главным ее достоинством нобиль счел удивительную подвижность губ. Они то дарили улыбку, то сжимались в ниточку, на миг сделавшись азартными, настороженными или дружелюбными. Юноше почему-то взбрело в голову, что у них – непременно вкус персиков. Мэйо захотелось по-хулигански растрепать высокую прическу столичной обольстительницы и взять ее не в траве или на ложе, а прямо посреди палубы рассекающего волны корабля, чтобы рядом кричали чайки и возбужденные зрелищем гребцы.

Эта дерзкая мысль тотчас отразилась на лице нобиля, вызвав у Хоноры легкий испуг. Она кокетливо захлопала длинными ресницами, всем существом содрогнувшись от той властной самоуверенности, что читалась в угольно-черных глазах чужака.

– Я вас не потревожил? – вкрадчивым голосом спросил он, бесцеремонно вторгаясь в облюбованный рон-руанкой уютный закуток парка и явно напрашиваясь на более тесное знакомство.

– Кого-то ищите? – Хонора тоже предпочла обойтись без потока витиеватых любезностей.

– Да. Обронил кусочек счастья. Позвольте взглянуть, вероятно, он у ваших ног.

Девушка начала догадываться, кто перед ней, и мигом устремилась из обороны в наступление:

– О, эта шутка седа, как лунь. Придумайте хоть что-нибудь иное.

– Легко. Очутившись среди догорающего лета, в поисках тепла я заглянул сюда случайно, доверив белым бабочкам стать моими проводниками.

– Вам известно, что бабочки – это лепестки цветов, сорванные дуновением бриза?

Нобиль улыбнулся:

– Конечно. В Геллии их называют символом любви и дарят избранницам, перед тем, как признаться в чувствах. А мой народ верит: если шепнуть мотыльку сокровенное желание и отпустить в небо, все задуманное исполнится.

– Мэйо из Дома Морган? – Хонора поставила босые ступни на землю. – Ты переврал известную легенду. Островитяне кладут в ладонь любимого человека бабочку, когда хотят отдать ему самое ценное – душу. Мало кто способен на такой подвиг.

– Благодарю за разъяснение. Не ожидал, что слава настолько обогнала меня.

Рон-руанка засмеялась, прикрыв рот ладошкой:

– Да, Вида не скупилась на рассказы о вашей встрече.

Поморец в раздумьях поскреб затылок:

– У нас имело место легкое недопонимание…

– Сочувствую, – ласково промолвила кокетка и вдруг ее голос сделался тверже кремня. – Теперь всем знатным девушкам столицы известно, что Всадник Мэйо – гнилой червяк, поморский слизень, трусливый дромедар. Одетый словно воин, он боится боли, как нетопырь – света. Косноязычен и неуклюж, даже любимого раба он целовал столь гадко и нелепо, будто в первый раз. Тот, кто по долгу службы, обязан вставать грудью на мечи врагов, сбежал, дрожа в коленях, от прикрытого кожей деревянного жезла. Конечно, слухи преувеличены стократно, но думаю тебе полезно знать: рассердив женщину, готовься к бою с драконом, чей язык – злоба, а дыханье – яд.

Краска прилила к щекам нобиля. Усилием воли подавив вспышку гнева, он сдержанно ответил:

– Дай мне малейшую возможность опровергнуть коварные наветы, и ты узнаешь совсем другого Мэйо.

– Провинция… Чудовищная скука… – Хонора походкой лисы шагнула к наследнику Макрина. – Мужчина берет женщину, словно бык покорную телку. Она мычит и стонет в такт громкому сопенью, что приближает рев торжества. Однообразно. Пресно. Нудно. В трактате «О любви» ты изучил лишь первую страницу, а помышляешь себя тонким знатоком. Трясешься, боясь расстаться даже с крошками пыльцы, не то что с целой бабочкой. Самопожертвование, Мэйо. Тебе известно это слово?

– В угоду Пиксу укажи алтарь и я залезу на него всем телом.

– Забава с баубонами по нраву Виде и Креону. Я обожаю кое-что послаще.

– Прекрасно! – ухмыльнулся нобиль. – Готов поспорить, мне придется ублажать какого-то зверька. Барана, пса или козла?

Девушка набросила ему на плечи шелковую накидку:

– Не говори чепухи! С животными пусть развлекаются животные – рабов в избытке. Мы – люди, и должны познать иные грани удовольствия, – соединив края накидки у пояса юноши, рон-руанка повела его за собой к пристани.

Мэйо хранил молчание, напряженно обдумывая, как лучше поступить.

– Твое имя значит «море», верно? – Хонора напомнила нобилю сон о зеленогрудых сиренах, увлекающих добычу в жадную пучину. – Я хочу послушать, как ты кричишь. Говорят, когда поморцам не хватает воздуха, на их шеях открываются жабры. Ни разу этого не видела.

– Я тоже, – украдкой вздохнул наследник Дома Морган.

– От боли у многих темнеют глаза, – воодушевленно продолжила девушка, – Твои и без того – густо-черные. Они – как зеркала, отлитые из страданий…

Озарение пришло внезапно. Он понял, что нужно делать. Прежде всего, перестать слушать ее болтовню. Поморец давно приметил: зачастую женщины пытаются наказать мужчин молчанием. Нет, тишина – это благословенный дар. Худшей кары, чем многочасовое суесловие, пустые вопросы и резкая перемена тем, сложно вообразить.