Прикосновения Зла

– Святотатство! – простонал Эйолус, лежавший на руках перепуганных служек.

– Святотатство! – дружно повторили Руф и Неро.

Вытирая жезл поднятой с пола тряпицей, Сефу наградил Лисиуса полным презрения взглядом и сказал:

– Святотатство!

– Поцелуйте мне ментулу , фелляторы ! – обиделся брат Клавдия. – Клянусь, что отымею всех вас и в рот, и в задницу!

Сокол Инты гордо вскинул подбородок:

– Царь Пчел требует изгнать из курии и благословенного Рон-Руана помутившегося рассудком полубога, нанесшего оскорбление нам, а также великой Сапинте и почтенным отцам Империи. Иначе будет война.

– Грози своей мамаше, гермафродит! – рассердился Лисиус. – Империя – это я! А ваш вонючий улей давно пора спалить дотла!

Царевич отложил жезл и взял с кресла плеть.

Не дав ему произнести опасную формулировку, Неро обратился к Совету:

– Кто поддерживает требование эбиссинского посла, сядьте по правую сторону от него!

Глядя на передвижение нобилей, Сефу испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие. Он добился почти единогласного одобрения и мог смело праздновать победу.

========== Глава третья ==========

Глава третья.

У распутника пресыщение не наступит даже тогда,

когда он утратит силы и саму возможность распутничать.

(Юки Явахала)

Чем ближе Мэйо подъезжал к «Свинцовым» воротам, тем труднее становилось пробираться сквозь толпу. На правом берегу ручья Ифе было некуда ступить. Мерзкие запахи гари и пота рождали во рту горький привкус. Гул возбужденных голосов раздражал и, желая отвлечься, Всадник с грустью вспоминал цветущий и благоухающий Таркс. Сложенный из металла и камня, грозный Рон-Руан с его суровыми порядками, политическими интригами, кознями и мстительностью вызывал у поморца стойкое отвращение. Ни пиры, ни девичьи прелести не могли развеять скуку. Даже позор Лисиуса принес лишь кратковременное удовольствие. Мэйо мечтал о действии, хорошей встряске и всерьез подумывал, не предложить ли Сефу выкрасть Варрона из паучьего логова, а затем понаблюдать, как лихорадит культистов и Большой Совет.

Нереус шел возле плеча Альтана, придерживая его под уздцы, и монотонно повторял:

– Расступитесь! Дайте дорогу! Пропустите!

Люди сторонились, хмуро поглядывая то на островитянина в тунике с синим легионерским кантом, то на едущего верхом поморца, одетого в доспехи Всадника и вооруженного спатой. Даже без плаща и щита юный воин казался грозным противником. Он хмурил брови, силясь разглядеть впереди высокие своды ворот и украшенные свинцовыми барельефами гигантские вазы на гранитных постаментах. Кто-то умышленно кинул камень под копыта лошади. Геллиец развернулся в сторону обидчика и покрыл незнакомца отборнейшей бранью.

– Кажется, я напрасно вылез из постели, – проворчал наследник Дома Морган, снимая с пояса тяжелую однохвостовую плеть. – Уже рассвело, а все словно позабыли о делах, и торчат тут в ожидании этого слабоумного болвана!

– Тебе не любопытно взглянуть, как станут прогонять Лисиуса? Многие запаслись гнилыми овощами – значит, будет весело! – воодушевленно сказал раб, на ходу подхватывая осклизлый булыжник.

– Ошибаешься. Здесь слишком мало стражи. Либо процессия двинется иной дорогой, либо пьянчугу выпроводят на корабле. Нам стоит вернуться к Читемо и не искушать судьбу.

– Ходят малоприятные слухи. Люди бояться голода и раздражены бездействием властей.

– Им придется потерпеть еще неделю, до следующего заседания Большого Совета.

– Гнев Веда не иссяк. Болтают, что он лично потопил корабль с маленькими племянниками Клавдия, – геллиец толкнул в спину зазевавшегося прохожего.

Мужчина открыл рот, но заприметив плетку в руке нобиля, предпочел смолчать.

– Ты говоришь так, – Мэйо сплюнул на мостовую, – словно мне нужно пойти и извиниться перед Земледержцем за то, что лишил его удовольствия потискать тридцать смазливых красоток.

– Я думаю, Растителя взволновало не прерванное жертвоприношение. Он чего-то ждет от тебя… Поступка или даже подвига во славу Богов.

– Мог бы сделать намеки менее прозрачными. Сложно угадать желания бессмертного.

– Для этого есть жрецы. Съезди к фламину, а я добегу до лагеря и сообщу декуриону Кальду, что сегодня ты пропустишь тренировки.

– Нет, – Мэйо задумчиво коснулся гривы жеребца, – в толпе, наверняка, с избытком подстрекателей. Если начнутся погромы, ты можешь пострадать. К тому же, мне претит мысль тащиться назад в одиночестве.

– Как прикажешь! – Нереус развернул Альтана. – Пока ты молишься в святилище, разреши ненадолго отлучиться.

– Я не поеду в храм, но с удовольствием послушаю, куда собрался мой верный раб.

– На рынок. Хочу купить одну безделицу.

– Какую?

Островитянин замялся:

– Браслет или подвеску с ясписом.

– О, я совсем забыл! Ты входишь в тот самый прелестный возраст, когда геллийцам уже не стыдно носить тончайшие шелка чуть прикрывающие бедра и завивать густые локоны в чарующие каскады кудрей, – ехидно засмеялся поморец. – Надеюсь, мужчина, которому посчастливиться вкусить твоей невинности, окажется хорошим наставником.

В сердце невольника вспыхнула обида. Забыв об осторожности, он дерзко ответствовал хозяину:

– Спешу напомнить, господин: ты в том же возрасте, однако избрал оружием пленительность бесстыдной наготы. Лишь не пойму – зачем? Вполне хватило бы манящего изгиба шеи, чтоб эбиссинский блудник изошел слюной. Он смотрит на тебя с холодной страстью расчетливого любовника, дарующего больше муки, нежели блаженства.

Согнувшись пополам, Мэйо захохотал, привлекая к себе ненужное внимание посторонних:

– О, Вед и сыновья его! Откуда столько ненависти к Сефу? Будь мы едва знакомы, я счел бы эту тираду монологом отвергнутого ревнивца.

– Мне тревожно за тебя, хозяин, – признался Нереус. – Именанд неспроста устроил тут соколиную охоту. Он выпустил хищную птицу на местных лисиц, и ты, по воле случая, угодил в ее когти. Припомни, как вчера бранился сар Макрин.

– Я и не ждал от него благодарности. Отцу привычнее накричать, не разобравшись в сути. Дело сделано – Лисиус больше не потревожит мою семью.

– Что питает твою уверенность в этом? Читемо говорил, за меньшие проступки Всадников переводили из Рон-Руана на границу. Только представь, каково нести там службу!

– Между снегом Тиер-а-Лога и тростником Таира, пожалуй, изберу второе.

– Второе? Жгучее солнце, ослепляющий песок и дикари-пустынники, свирепые, точно потревоженные осы…

– А север кишит медведями и узкоглазыми людоедами. Ты ловко ушел от изначальной темы, но меня не проведешь. Вернемся к яспису. Зачем он тебе?

– Хочу послать в подарок девушке, – смущенно сказал геллиец.

– Какой? – глаза Мэйо загорелись, словно у коршуна, высмотревшего в траве добычу.

– Ты вряд ли ее помнишь. Рабыня Ксантия из дома госпожи Рхеи.

– Светлая или темная?

– Рыжая.

– Тогда не помню, но жду подробностей.

Кровь прилила к щекам невольника:

– Она мне нравится…

– Сутулый пес! Скажи, почему я узнаю об этом только сейчас?

– Закон дозволяет рабу любить одного лишь хозяина. Мои чувства – прямое оскорбление тебе, господин…

– Ты мне не доверяешь! – обиженно фыркнул Мэйо. – Вот, что по-настоящему оскорбительно. После стольких лет и сотен распитых вместе амфор!

– Я старался забыть ее, – оттянув горловину туники, Нереус показал маленький шейный амулет из агата – камня, оберегающего от дурных мыслей и опьянения любовью.

– Зачем? Разве ты не испытываешь многократно воспетого поэтами восторга, легкости и подъема сил?

Геллиец печально скривил губы:

– Скорее это похоже на труд в ступенчатом колесе. Бег до изнеможения со связанными руками. Нельзя ни остановиться, ни выскочить наружу. Хоть изнуряй себя до мыла – будешь на том же месте, а цель – недостижимо далека.