Страница 6 из 9
Рассвело. И мне все-таки приспичило пойти на рыбалку. «Все, встаем и идем на рыбалку!» – «Да ты на нас посмотри, чувак! Какая рыбалка?!»
Но я все-таки вытащил их из дома. «Ладно, никуда не поедем, пойдемте к ближнему морю, сядем там где-нибудь!» А ближнее море – это северный район, там металлургический завод и море. Еще есть лодочная станция в Андреевской бухте. И там, у этой лодочной станции, мужики что-то ловят. Тарана какого-нибудь. И мы опять же пешком поперлись с удочками через весь город. Червяков потеряли. У нас в рюкзаке остается колбаса копченая и хлеб. Мы приходим, садимся. Пьяные-пьяные. Разматываем удочки. Червей нет. Я говорю: «А давайте на колбасу попробуем!» Я режу колбасу. Закидываем – не берет. Понимаем, что без червяков рыбалки не будет. Мы идем к мужикам. У нас осталось немного водки. Предлагаем бартер: «Мужики, давайте мы вам водки и колбасу, а вы нам червей?» Они, конечно, согласились, дали нам червей. Но у нас все равно ничего не получилось, рыба не клевала. Я, помню, бросил удочку, в лом было тащить ее обратно. Мы опять вернулись ко мне и легли спать. Вот так вот мы съездили на утренний клев.
А! Еще один раз я на рыбалку сходил. Я ведь очень люблю рыбалку. Меня трясет, когда я подхожу к воде… Я рано утром решил пойти на рыбалку. Взял с собой донки, резинку. Резинка – это груз, резинка и леска с крючками. Как действует эта хрень, да? Ты берешь за груз, накалываешь на крючки червяков. И просто зашвыриваешь подальше. Все. Груз падает, крючки все уходят в воду. И когда рыба клюет, ты просто тянешь за леску, резинка растягивается, ты вытаскиваешь рыбу, снимаешь с крючка, потом отпускаешь, и резинка снова оттягивает в воду всю эту конструкцию. Не надо все время забрасывать: просто вытащил, снял и отпустил. Короче, очень удобная вещь.
И я рано утром забегаю к Ивану (он по пути на море живет). Говорю: «Иван! Пойдем на рыбалку!» – «Чувак, какая рыбалка? Я сплю!» – «Ну и сиди дома, а я побежал!» И я прибегаю на рыбзавод, на стенку так называемую. Бетонные плиты в воде, уходящие вглубь. Они как бы очерчивают акваторию рыбзавода. Я прибегаю, а там сидят такие утренние сонные мужики. Посмотрели на парня, который так бодренько забежал. Мне же не терпится скорее забросить. Что я и делаю: быстро все разматываю, насаживаю червяков на эту конструкцию, размахиваюсь и забрасываю. И эта штука летит и… улетает в море. Я забыл все соединить. У меня все улетело: в руках остался кусок резинки.
Я стою и вижу: все, кабздец! Я постоял, пнул со злости банку с червями и пошел домой. Понимаешь, какая картина? Сидят мужики, а тут чувак радостный прибежал на море, зашвырнул удочку в воду, пнул банку и ушел. Они так посмотрели на меня: ну, нормально парень порыбачил!
Я захожу опять к Ивану, говорю: «Долбаная рыбалка! Дай мне какую-нибудь удочку!» Он такой сонный: «Что такое?» – «Да я свою, блин, выкинул!» Он мне потом рассказал: прибегает Рома такой радостный – пошли на рыбалку, убегает, прибегает через десять минут – дай удочку, я свою похерил. Рыбак, бля!
Вообще, в городе рыбалка была достаточно популярная вещь. Можно было сидеть на набережной возле яхт-клуба с удочкой и ловить бычка. Люди ходят по набережной, а ты сидишь и ловишь рыбу. Потом собрал удочку, пошел домой, накормил кошку. Смотря что наловишь. Маленькую рыбешку, которую тяжело потрошить, можно и кошке скормить. Не могу похвастаться каким-то сказочным уловом. Есть такая рыба речная – сазан. Сазана как-то поймал на донку килограмма на полтора. Мы специально ездили на реку Миус, что впадает в Азовское море, и там ловили рыбу. На обычную удочку поплавочную я поймал рыбу под названием чехонь. Сколько сантиметров? Тридцать с копейками. Она такая вытянутая, тощая, но жирная. Когда ее солишь, прямо жир течет.
Драки
Потихоньку о группе «Асимметрия» стали узнавать в городе. Она уже «вышла» с чердака. Мы выступали на всяких самодеятельных концертах в связи с какими-то праздниками или политическими мероприятиями вроде выборов. Местный комитет по делам молодежи выделял какие-то средства. Их часть шла на организацию мероприятий, где играли местные группы.
Что играть, мы не знали, и как это делать – тоже. Я начал писать песни, когда из группы ушел Леша Черный. Не было у нас с ребятами никакой конкуренции! О чем ты говоришь! Была просто идея. Мечта. Играть вместе. Причем играли все, кто хочет. Не было такого – сесть, прислушаться друг к другу, чтобы как-то все зазвучало ритмичнее. Мы даже об этом тогда не думали. Мы просто играли, кто как умел и как хотел. Что-то из этого получалось. То есть лидером-то был я. Приносил песню, мы ее кое-как делали. Но я не мог отследить и понять многих музыкальных вещей. Кто на что был способен, тот так и играл. Вот и все.
Профессионализм как рос? В тех условиях он не очень как-то рос. Заниматься особых возможностей не было. В этой «Радуге» время было все расписано. Так что чаще мы тусили. Брали гитары и шли во Францию. В центре Таганрога был сквер, мы его называли Франция. Почему? Ну а ты-то как думаешь почему? Почему мы не называли его Собачеевка или Урюпинск? Потому что Франция – это прекрасно! Богема, шарм.
Там собирались неформалы – человек по пятьдесят. Бывало, по сто. А скверик очень маленький, открытый, с фонтанчиком. Там сходятся две главные улицы – Ленина и Греческая (раньше Интернациональная), где проститутки стоят. И на пересечении этих улиц – парк Горького, а с краю маленький скверик с фонтаном. Там все время было несколько гитар. Были всегда девчонки. Люди играли, пели песни. Ставили коробку для мелочи. Играли по очереди, менялись. Тусили, словом. На вырученные деньги брали вино и спускались к морю. Десять минут ходьбы. И там выпивали, терли, пели песни. Кто-то с кем-то крутил. Жгли костры. Утром расходились. Часто туда приезжала милиция и винтила народ.
Забирали в милицию часто. И с компанией, и по одному. Больше не по делу, а для отчетности. Писали заявление о хулиганстве и просто отпускали. Все для галочки. Много было историй, когда забирали в милицию. Посидим в отделении полчасика – и на свободу с чистой совестью. Мы что-то там подписывали типа «больше такого не повторится». И отпускали. По сути, ни за что, а формально – хулиганство. Нет, мы не дрались, просто громко матерились на улице. Составляли протокол, внизу него подписываешься – и на выход. Такая работа была у милиции. Меня там знали оч-ч-чень хорошо, не удивлялись новой встрече, здоровались даже. Один раз в колледж приходила бумага, но все как-то замялось. Что такого? Ничего плохого в этом нет. Если б я украл там…
Вот тебе пример. Шли мы как-то из театра, обсуждали спектакль «Эзоп»: как этот Эзоп поступил, в чем мораль и т. п. Вдруг подъезжает милицейская машина, нас забирают. За что? Сказали, что мы громко ругаемся матом. Нас забрали, отвезли в кутузку, в отделение, написали заявление, рассказали два очень пошлых анекдота и отпустили. Вот так.
Как раз после того случая нас вызвали с родителями в детскую комнату милиции в нашем районе. Меня и Ивана. Мы-то взрослые люди практически. Нам по шестнадцать-семнадцать лет было. Но все равно вызвали, чтобы родители заплатили административный штраф и чтобы им прочитать нотацию. И мы садимся в трамвай с мамами, сейчас типа начнется. Мамы о чем-то друг с другом трещат. Приезжаем, заходим в кабинет. Там сидит тетушка лет пятидесяти-шестидесяти, такая вся правильная, в очках. Мымра. Мы сидим вчетвером напротив нее, и она начинает читать мораль: «Вы знаете, алкоголизм… все дела… а кем они вырастут? Почему не следите за своими детьми? Сегодня они ругались матом, а завтра они станут преступниками! Нужно следить за воспитанием детей! Как не стыдно!»
Мы сидим, втыкаем. А напротив нас на стене висят разные агитационные плакаты типа «Мама, не пей!». И висит среди них один плакат здоровый: на черном фоне желтый цыпленок, а вместо лапок у него – два штопора. И что-то написано. Мы переглянулись с Иваном, и у нас началась истерика. Мы начинаем давиться – ведь нельзя же смеяться. А мамы все поняли, тоже сидят и сдерживают смех, их тоже давит слегка.