Дитя клевера

Пианист прижал ко рту пальцы рук. Видно, чтобы не расхохотаться или чтобы ненароком не сказануть что-то саркастическое. Впрочем, его часто принимают за выходца из Африки.

– Конечно, вы абсолютно правы! От сырости любой инструмент может легко испортиться. Но, насколько мне известно по рассказам осведомленных людей, в Африке все же имеется несколько роялей, один или два, точно сказать не могу. Сам я не из тех мест.

– Так вы не из Африки?

– Нет!

– Надо же! Забавно! – Дот сконфуженно умолкла. Интересно, а где еще могут жить негры? Но ничего путного по этому поводу в голову не приходило. А потому она снова перевела разговор на музыку. – Когда-то мне тоже очень хотелось научиться играть на каком-нибудь инструменте. Ведь это же так здорово! Можешь в любой момент, когда захочешь, сесть и наиграть любимую мелодию. Вот как вы!

– Вы говорите таким тоном, как будто время уже ушло и вам поздно учиться. Но учиться никогда не поздно! Вы вполне можете начать обучаться игре на фортепьяно прямо сейчас.

– Да вы шутите! К тому же у меня и способностей-то никаких нет… Вы только взгляните на свои руки! Какие у вас длинные тонкие пальцы! – Дот потянулась к пианисту и, взяв его за руку, извлекла ее из кармана брюк. Этот неожиданный физический контакт застал врасплох их обоих, и они замерли, наслаждаясь приятным мгновением, которое подарило им прикосновение друг к другу. Какое-то время Дот молча разглядывала его ладонь, а потом вдруг резко отпустила руку. Ее поразило, что кожа на ладони была не черной, а бледно-розовой, с темными прожилками, испещряющими всю поверхность ладони.

– Получается, что ваши руки с тыльной стороны розовые, да?

Пианист слегка откинул голову и глянул на Дот сверху вниз, слегка нахмурившись. Непонятно, шутит она, издевается над ним или говорит серьезно?

– Получается, что так, – коротко бросил он.

Тогда она протянула ему обе свои руки, словно предлагая заняться разглядыванием уже ее ладоней.

– Ну какая из меня пианистка? Честно! Взгляните сами! Это же не пальцы, а какие-то сосиски!

– У вас прекрасные руки! И пальцы что надо! Уверен, из вас получилась бы превосходная пианистка! – Он замолчал. – Простите, но я не знаю, как вас зовут.

– Дот!

– Дот? Точка, что ли? Прямо настоящая азбука Морзе: точка, тире, точка…

– Именно так! Точка! То есть Дот.

– Но это ведь сокращенный вариант имени? Так?

– А, тут такая история случилась… Когда я только родилась, папа отправился в муниципалитет регистрировать меня. По случаю такого события он был здорово под мухой. Мама еще лежала в больнице. У него спросили, какое имя родители желают дать своей новорожденной дочери, а он начисто забыл о том, что они с мамой условились назвать меня Дороти – в честь самой Дороти Сквайерс, известной нашей певицы. Вот так вот! Не больше и не меньше. Но так как в тот момент он забыл про все на свете, то назвал другое имя: Доротея. Но, сколько я себя помню, меня всегда звали просто Дот. Дот и Дот! Никаких Доротей! Так что зовите меня Дот!

Он внимательно оглядел ее лицо. Широкая бесхитростная улыбка, нежная, похожая на персик кожа, легкая россыпь веснушек возле прямого носика. Глаза огромные, широко распахнуты и блестят. Возможно, этот немного неестественный блеск связан с тем, что она все же сильно ударилась головой. А возможно, тут что-то другое, что-то такое, чего он пока понять не в силах.

– И все же мне кажется, что вы уже переросли свое имя. И сейчас вы уже не просто Дот, честное слово! Вот возьмем, к примеру, меня! Если бы вы не устроили это представление с подносом, я так бы и сидел в своем углу за роялем и продолжал умирать от скуки, старательно делая вид, что мне очень весело. А тут вы! Самое яркое событие за весь вечер. А ведь еще вся ночь впереди…

– Ха-ха-ха! Так я вам и поверила. Там же в зале куча всяких важных господ, и тут я, здрасте вам! – самое яркое событие вечера.

– Именно так оно и есть! Вы правы! – Парень почти незаметно подмигнул ей.

– Так! С моим именем мы разобрались! А как зовут вас?

– Сол. Это – сокращенный вариант от Соломон. Как видите, на момент моей регистрации мой отец тоже здорово был под мухой.

– Повезло же вам! А что означает имя Соломон?

– Оно означает «вестник мира».

– Вот как? – растерянно обронила Дот, чувствуя неприятную пустоту в желудке, как это у нее всегда бывало, когда ей приходилось общаться с более умными и более образованными людьми. Оказывается, у каждого имени есть свое значение. А она обо всем этом и понятия не имеет.

– Получается, что я – не кто иной, как самый настоящий посланец мира.

– А вам нравится ходить в увольнительную?

Сол рассмеялся.

– Забавная вы! А чем еще вы занимаетесь, помимо того, что изредка лежите на полу среди фаршированных яиц?

– Вот этим-то я как раз очень редко занимаюсь, это правда. Дело в том, что моя мама работает здесь поварихой. Иногда она берет меня с собой на подработку, когда им нужна официантка для проведения какого-нибудь мероприятия. Платят хорошо, а деньги-то не лишние. Хотя, будь моя воля, я бы этим не стала заниматься. Толкайся среди гостей, угождай всяким идиотам, выделывайся перед ними, а они тебе слова доброго в ответ не скажут! Надутые индюки! Вот моя мама… Она же работает как вол. А ведь ей никто даже простого «спасибо» не сказал, не говоря уже о чем-то другом… Кто мы для них?

Дот издала хрипловатый смешок.

– А уж сегодняшние гости… Одно старье! Действительно, с такими можно умереть от скуки. А с ними еще куча всяких нахлебников, падких до выпивки за чужой счет. Вроде какая-то важная семейка заселилась в квартиру этажом выше. Но «квартира» – это очень мягко сказано! Там такие шикарные апартаменты, настоящий дворец! И везде такая роскошь… Ну вы понимаете, о чем я. Ковры толстенные на полу, пушистые полотенца в ванной, кипы книг повсюду. Только кто их будет читать? Они ведь, поди, и читать-то не умеют. Ни образования, ни воспитания.

– Тише-тише! – Сол опасливо огляделся по сторонам. – И что? Здесь всегда бывает такая публика?

– Поверьте мне на слово! Всегда! Все эти званые обеды и ужины… Вынырнут бог весть откуда, чтобы покрасоваться один вечер на людях, пофорсить перед другими, а потом снова возвращаются к своей унылой и ничем не примечательной жизни. Серость одна! Вот она, вся изнанка моей работы здесь, хотите верьте, хотите нет! Та еще работенка, доложу я вам!

Что-то она заболталась, спохватилась Дот. Понесло ее явно не туда и не в ту сторону! Но парень так доброжелательно улыбается, у него такое открытое лицо. Словом, все располагает к откровенности. А почему бы и нет? И она закончила:

– Отвечаю на ваш вопрос, чем еще я занимаюсь! Докладываю. Три дня в неделю я работаю в универмаге «Селфриджез» в отделе галантереи. И мне ужасно нравится моя работа!

– В самом деле? А почему она вам так нравится?

– А вы хоть раз бывали в «Селфриджез»?

Сол покачал головою.

– Видели бы вы, какой наш универмаг красивый. Здание такое величественное. А ему уже больше пятидесяти лет, между прочим! Но внутри все самое модерновое, самое лучшее… Мне особенно нравится отдел тканей! Как было бы здорово, если бы в один прекрасный день у меня появились вещи, сшитые из таких красивых тканей… Впрочем, и просто наблюдать за тем, как продавцы ловко орудуют с сотнями рулонов тканей, которые доставили сюда из всех уголков мира, видеть, как мелькают в их руках тысячи самых разнообразных оттенков тканей всех наименований – тут тебе и хлопок, и бархат, и твид, – это тоже завораживающее зрелище. В этом отделе можно встретить столько интересных людей – модельеры, покупатели, которые пришли сюда, уже имея в голове точный фасон того, что они хотят. Иногда они озвучивают просто великолепные идеи. А девушки, которые собираются замуж… Они готовы часами перебирать кружево на подвенечное платье, разглядывают ткань на свет, сравнивают машинный гипюр с кружевом ручной работы, ищут нужный им рисунок. Как мне хочется когда-нибудь тоже заняться моделированием одежды, хотя бы своей собственной. Придумывать всякие интересные фасоны для повседневных платьев, для нарядов на выход…