Страница 4 из 24
– Хорошо, мама!
– Все поняла? Повторять не придется?
– Просто мне немного неловко. Тут ведь кругом полно обслуживающего персонала, тех, кто работает в отеле уже давно. Женщины благоухают лавандой, и все в один голос твердят, как это здорово – быть молодой, как мне повезло и все такое. И где их двадцать лет? Ну да! Я знаю, что молода! И что мне повезло… Только зачем эти вонючие пенсионерки тычут мне в глаза моей молодостью каждые пять минут?
– Все, Дот! Все разговорчики на потом! Хватай это блюдо и неси его гостям!
– Хорошо-хорошо! Однако вся эта хренотень действительно сильно давит на нервы! Вот через три года мне исполнится двадцать один, стану совершеннолетней и буду вольна делать все, что мне заблагорассудится!
Джоан схватила с подноса под прилавком большой раздаточный черпак и шутливо замахнулась им на дочь.
– Ступай-ступай! Но пока тебе, мисс, еще далеко до совершеннолетия, а потому можешь поработать немного и на побегушках. И следи за своими выражениями! Поменьше словечек типа «хренотень».
– Так ты называешь это «на побегушках»? Между прочим, это все твое воспитание. Ты и сама сто раз на дню повторяешь «хренотень»!
Дот порывисто схватила широкий серебряный поднос, вовремя придержав, чтобы он не соскользнул вниз с накрахмаленной белой скатерти, на которой стоял.
– Да, повторяю! Имею право! Вот проживешь с мое, тогда и можешь начинать ругаться! А пока марш к гостям!
Дот раздраженно вздохнула и взглянула на широкую двустворчатую дверь, за которой ее уже, поди, заждались изнывающие без новых закусок гости.
– Я никогда не постарею! Буду вечно молодой! – через плечо бросила она матери последнюю реплику.
– Пусть так! Но учти, Дот! Если ты ненароком погубишь мои канапе, не сумев донести их до гостей в том виде, как я их приготовила, то ты просто не доживешь до своего совершеннолетия. Я прибью тебя, зараза, прямо сейчас! На этом самом месте!
Обе снова весело расхохотались и смеялись до тех пор, пока слезы не выступили на глазах. Дот решительно тряхнула головой, пытаясь придать своему лицу серьезное выражение. Нельзя же появляться на людях, трясясь от смеха, словно пудинг какой. Или сиять от счастья, как начищенная медная пуговица. Это тоже не очень прилично.
– Ну и чего ты ждешь? Почему еще торчишь здесь?
– Привожу себя в рабочую форму!
– Приводишь себя в рабочую форму?! Боже всемилостивый! Дот! Немедленно выметайся из кухни! Глаза бы мои на тебя не смотрели!
– Хорошо-хорошо! Уже иду! Только не кричи, пожалуйста!
– И немедленно назад! Нужно еще отнести блюдо с французской закуской – волованы с ананасами, – крикнула Джоан в спину удаляющейся дочери.
Дот протиснулась через двери, слегка раздвинув массивные портьеры из тяжелого плюша, закрепленные по бокам декоративными гвоздиками из латуни. Очень похоже на обивку мягкого дивана, подумала она. До нее долетели звуки фортепиано. Кто-то играл на рояле, стоявшем в углу зала. Пианист умело подбирал мотив в такт с тягучей мелодией, которая лилась с пластинки, крутившейся на проигрывателе рядом. Популярная песенка Этты Джеймс. Чернокожий пианист сидел с закрытыми глазами и опущенной вниз головой, проворно перебирая пальцами клавиши:
Дот нравилась эта песенка. Она даже мысленно напела несколько первых строчек, пока сновала между гостями, заполнившими зал. Пожалуй, человек тридцать будет, если не больше. Этот парадный зал всегда ей очень нравился: натертый до блеска паркет из темного дерева, огромная люстра на потолке, струящийся сверху свет, от которого все вокруг искрится и играет. На стенах – огромные живописные полотна, в основном портреты военных. Кто-то горделиво восседает верхом на лошади, кто-то позирует со вскинутой вверх саблей или шпагой. Удивительно, сколько народу набилось сюда сегодня. Однако, несмотря на шум, разговоры, негромкий смех, раздающийся то в одном углу комнаты, то в другом, превалирует другой звук, забивая все остальные шумы, – непрерывное звяканье бокалов и фужеров. Впрочем, Дот ли бояться шума? У них дома, на Викториан-террас, тоже никогда не бывает тихо. Мама, она, отец, младшая сестренка. Вечно на полную мощность орет радио, постоянно стучат посудой на кухне, чайник свистит во все горло, вода льется из крана. А еще ворох вопросов и наставлений, которые тоже поминутно раздаются громовыми голосами и так и сыплются тебе на голову, пока родители носятся вверх-вниз по лестнице.
– ЧАЙ ЕСТЬ?
– СТУПАЙ, САМ ЗАВАРИ!
– ГДЕ МОИ ЧИСТЫЕ РУБАШКИ?
– В СУШКЕ ВИСЯТ.
И какая, в самом деле, разница, что человек, до которого ты пытаешься докричаться, находится в этот момент на другом этаже? Разве это мешает ее родным задать любой интересующий их вопрос?
– Пожалуйста! Угощайтесь! Фаршированные яйца! – Дот максимально убавила громкость собственного голоса, пустив в ход самые мягкие и вкрадчивые интонации. Все, как учила ее мама.
Мужчина с шикарными усами, в военно-морской форме, украшенной золотыми эполетами, буквально накинулся на поднос. Дот молча наблюдала за тем, как он сгреб с подноса не менее полудюжины крохотных фаршированных половинок и тут же отправил их себе в рот. Манеры так себе, подумала она, зато есть все основания сказать маме, что ее стряпня пришлась гостям по вкусу.
– Нет, спасибо, милочка! Мне не надо! – Жена обжоры нетерпеливо взмахнула ручкой, обтянутой белой перчаткой. Напрасно отказалась! У бедняжки такой худосочный вид. Пожалуй, вот ей-то полдюжины фаршированных яиц – самое то. Тощая, аж жуть! Просто светится. Пестрое шелковое платье с рукавами «летучая мышь» болтается на ней, словно на вешалке. А вот брови дама нарисовала чересчур высоко… прямо на самый лоб залезли. Уж очень она похожа со своими несуразными бровями на куколку Долли-Пег.
Обслужив супружескую пару, Дот двинулась дальше, к небольшой группе пожилых мужчин и дам. От всей компании и от каждого по отдельности сильно разило пылью и камабоко (так у них дома называют пасту из вареной рыбы).
– Пожалуйста, фаршированные яйца! – Дот услужливо протянула поднос какому-то ветхому старикану.
– Что фаршированное? – взвизгнул он в ответ.
Дот слегка прикусила щеку, чтобы не расхохотаться вслух. Какое счастье, что в эту минуту рядом с ней нет Барбары. То-то было бы смеху! От такой сценки можно ведь насмеяться до слез. Дот слегка откашлялась и проговорила еще ласковее, словно обращалась к ребенку.
– Пожалуйста, угощайтесь! Фаршированные яйца!
– Пальцы? А что с моими пальцами? – снова громко взвизгнул старик.
– С вашими пальцами? С ними все в полном порядке, сэр. ПРОСТО Я ПРЕДЛАГАЮ ВАМ УГОСТИТЬСЯ ФАРШИРОВАННЫМИ ЯЙЦАМИ.
На сей раз она повысила свой голос почти до максимума, стараясь четко проговаривать каждое слово, несмотря на душивший ее смех.
– Боюсь, мне уже ничего не поможет! – жалобно захныкал старикашка. – Я ведь потерял брата на войне.
– Право же, мне очень жаль! – сразу посерьезнела Дот, но все же, подхватив со стола еще один поднос, ткнула его гостю почти под самый нос. – Тогда попробуйте вот это!
– А это что? – повелся гость на ее ласковый голос.
– Это – канапе, сэр!
– Конопля?
Дот почувствовала, как ее плечи начинают сотрясаться от смеха. Еще мгновение, и она взорвется от хохота, который уже не в силах сдерживать.
– Простите, сэр! Но я на минутку отлучусь! – пробормотала она и ринулась на выход, чтобы немного отдышаться на кухне и привести себя в порядок. Зато, снова вернувшись в зал, она не заметила, что прямо у дверей ее караулит еще один любитель фаршированных яиц, тоже в военной форме, но уже цвета хаки. Вместе с подносом, уставленным закусками, она со всего размаха налетела прямо на него. Смешно! Но если бы только смешно!