Страница 80 из 85
Поэтому попыткам предугадать будущее в определенные дни года посвящена в книге отдельная глава: в этих-то древнейших народных стихийных приметах погоды, вероятно, и заключалась первичная основа обычаев календарного цикла. Все остальное — позднейшие наслоения. Эти народные приметы сохранились доныне во всех странах Европы и бытуют и в форме пословиц и поговорок, и в прямых указаниях, касающихся сроков полевых работ, выгона и пригона скота. Они есть на все времена года и, конечно, распределяются по сезонам.
От простых наблюдений примет и предсказаний один шаг до гаданий о погоде и об урожае. Такие гадания очень разнообразны, хотя, как правило, сходны у многих народов. Если приметы тесно связаны с реальным единством космического цикла, то гадания уже ближе к умозрительной сфере.
Приметы и гадания, однако, являют собой лишь начальное, пассивное знание. Это знание надо использовать для успеха в работе. Отсюда — естественный переход к попыткам воздействовать на природу, т. е. не только к реалистическим, но и к примитивным магическим действиям. Нет никакого сомнения в том, что переход этот совершился еще в первобытные времена. А на этапе, когда появились определенные календарные праздники, связанные с датами космического цикла, эти праздники стали преимущественно днями, наиболее пригодными для совершения магических актов. В такой день легче всего, например, договориться о помощи с пращурами, навещающими своих потомков, с демонами гор, вод, полей и лесов (ставшими позднее, под влиянием христианства, «нечистой силой») проще поладить именно тогда, когда они показываются людям: враждебных — заклясть, у благожелательных — заручиться поддержкой.
Гадания и магические обряды бывают как индивидуальные, так и коллективные. Первые направлены на то, чтобы узнать свою личную судьбу (молодым людям главным образом замужество или женитьба) либо судьбу своего хозяйства. Коллективные же касаются судеб всей общины и производятся в отличие от индивидуальных публично, охватывая по возможности всех членов селения.
Так как в XIX — начале XX в. в Европе существовали только два типа сельского хозяйства — земледелие и скотоводство, то и коллективные обряды крестьян имели целью обеспечить прежде всего урожай, а также сохранность и приплод скота. Однако даже при синхронном рассмотрении обрядности можно заметить историю смены типов хозяйства. Это видно хотя бы в форме обрядового объекта: часто в нем сочетаются фито-, зоо- и антропоморфные черты. В последнем снопе, например, по поверьям, обитает дух в виде животного или человекоподобный, но тот же сноп ассоциируется с деревом (майским шестом) — его увивают зеленью, но и наряжают в платье. В одном и том же обрядовом заговоре содержатся пожелания и о скоте, и о саде, и о здоровье семьи. При смене типов хозяйства прежние занятия все же оставались как подсобные, поэтому и о них нельзя было забывать.
С другой стороны, обряд, приспосабливаясь к историческим переменам, в основе своей оставался прежним. Консервативность или, точнее, тенденция к консервативности, пожалуй, — главная черта обрядности и обычаев. Это заметно, например, в обрядах зимней пахоты, совершавшихся в святочный период, на сретение или во время карнавала, в зависимости от района. Если реальная пахота давно уже ведется в Европе отдельными хозяйствами (т. е. на уровне семьи), то обрядовая, типа румынского «плугушорул», — обязательно «всем миром», при участии всех жителей. Конечно, тянут плуг только ряженые, но они представляют весь коллектив и действуют при всеобщем сборе или должны обойти все дома, т. е., хотя в историческом времени уже произошел переход от общинной запашки к семейной, сакральное время, проявляющееся в обрядах, осталось в прежнем виде, не двигалось, вернее, двигалось по годовому кругу.
Символическая пахота во время карнавала (по мнению некоторых ученых, сам праздник карнавала и вырос из этого обряда) или по снегу зимой еще раз подчеркивает связь обрядовой деятельности с трудовой. Святочный и карнавальный периоды — это начало нового года. До XVI в. год и начинался в большинстве европейских стран с весны, правда с пасхи, но пасха стала в контексте народной культуры равнозначной другим весенним праздникам, поставив рядом с церковными формами те же обрядовые элементы, что и в карнавале. Кое-где в светлое воскресенье ряженые также тащили плуг. Но пасхальный праздник — явление позднее. Карнавал был раньше.
Так вот, при встрече Нового года, будь то весной или зимой, обряды, имеющие непосредственное отношение к хозяйственной деятельности, как бы имитируют рациональные действия крестьянина, предваряя их. Оторвавшись от непосредственной трудовой практики, перейдя в качественно иное время, эти обряды вошли в сферу «магии первого дня». Более уместным, впрочем, представляется термин «инициальная магия», так как гадания, приметы и другие действия такого рода совершаются не только в один день. Обрядовая запашка, таким образом, страхует, обеспечивает успех будущей реальной пахоте. В этом тоже одна из причин отмеченной выше консервативности обряда: весной на поле можно пахать и семьями, но эффективность именно общинной формы «пахоты по снегу» закреплена веками.
Аналогичную форму имитации реального трудового процесса мы видим, вероятно, и в зимних обрядах с плодовыми деревьями: их бьют факелами, перевязывают соломенным жгутом, присыпают снег вокруг стволов золой из очага. Все это — лишь символизация обрядово-трудового весеннего и летнего действия; но дерево «знает», что оно не забыто, — все, что с ним делают символически, будет сделано в нужное время реально.
Большая часть обычаев аграрной и всякой иной продуцирующей магии приурочена к весеннему периоду сельскохозяйственного года: пахоте, первому выгону скота на пастбище.
Что касается эротических элементов, которые иногда очень заметно примешиваются к обрядам аграрной магии, то связь этих двух типов ритуальных действий более глубока и органична, чем может на первый взгляд показаться. Дело не только в том, что обряды плодородия и эротические обряды порой сочетаются и почти сливаются между собой, и не в совпадении календарных сроков. Дело идет о более важной вещи. Вспомним формулировку Энгельса о неразрывной связи двух основных и равноправных разделов материального производства. Оно распадается на: 1) производство средств существования и 2) «воспроизводство самого человека», т. е. карнальные, брачно-половые отношения.[680] Последние отнюдь не сводятся к собственно «эросу», к ухаживанию и пр., а представляют собой столь же материальную, столь же необходимую основу всей общественной жизни людей, как и производство материальных средств существования.
Календарный характер эротической обрядности, связанной с производством средств существования, определяется сроками сельскохозяйственных работ (вернее, соответствующих им обрядов, а они, как мы видели, могут совершаться и в иное время). Но и «брачные отношения, старая календарная обусловленность которых сохранилась лишь в отдельных переживаниях»,[681] входили в сферу нашего исследования. Практически все праздники весны и первой половины лета не просто включают в себя эротические обряды: эти обряды занимают здесь главное место. Эротика проявляется в них явно (в майских и особенно в купальских праздниках) или завуалированно — в виде брака майских «короля» и «королевы», непристойных шуток на карнавале, обычая кумиться, шуточных боев между парнями и девушками, воздвижении майского шеста в т. д. Можно предположить, что забота общины о самовоспроизводстве проявлялась в создании коллективного эротического фона в майско-июньский период.
Несомненно более поздний обычай справлять свадьбы, приходящийся на осенне-зимнюю пору, также стал календарным: его дата определялась сроком, необходимым для того, чтобы увериться в эффективности весенне-летних гульбищ, и тем, что в эту пору уже был собран урожай и наступало изобилие.
680
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд., т. 21, с. 26.
681
Веселовский А. Н. Поэтика. СПб., 1913, т. 1, с. 248.