Снежный ком

Мы с папой вышли в коридор и увидели, что дядя Коля с перепуганным видом поднимает с полу календари и быстренько вешает их на свои места, в ряд по вертикали, закрывая перевернутые вверх тормашками букеты цветов.

— Вот-вот, — увидев, чем он занят, сказал папа, — ты с обоями опыты проделываешь, а у меня от твоих мичуринских букетов вся семейная жизнь вверх тормашками пошла!

— Ну, Яковлич, ну не сердись, — слезая со стола, смущенно забормотал дядя Коля. — Сам знаешь, дело после получки было… Вот они, букеты-то, на голову и встали…

— А сам ты на голову не встал? — спросил его папа. — Ладно уж, скажи лучше… Вроде ты сегодня Генку Купи-продай поминал?

— Так ведь опять, стервец, — с возмущением сказал дядя Коля. — Взял его на поруки, а он…

— Да! — спохватился папа. — Совсем забыл! Ну-ка, сбегай, сынок, купи хлеба!

Я, конечно, сразу понял, что дело тут совсем не в хлебе. Взял у папы деньги, выскочил за дверь и немного задержался: очень мне было интересно, что там они будут говорить про Генку.

— Есть у меня к твоему Генке одно дело, — сказал дяде Коле папа. (Я слышал, как он открыл шкаф и что-то достал.)

— Да ты что? — донесся голос дяди Коли. — Людмилины сапоги?.. Однако смелый ты человек!.. К примеру, моя Марья за сапоги уссурийскому тигру голову оторвет!..

— А думаешь, моя Людмила побоится? — сказал папа.

— Да чего хоть задумал-то? — в голосе дяди Коли слышалась неподдельная тревога.

— А вот слушай… — начал было объяснять папа, но тут же сам себя прервал: — Опять, кажется, Славка дверь не закрыл…

Я, конечно, на цыпочках со всех ног бросился вниз по лестнице. Едва-едва успел скрыться за поворотом, и то не был уверен, что папа меня не заметил, выглянув на площадку.

Когда я вернулся, дяди Коли у нас уже не было. Так я и не узнал, что же папа задумал сделать с сапогами и зачем ему понадобился Генка?..

Не меньше получаса мы занимались уборкой в кухне, но только стали проверять, не протекают ли трубы под мойкой, как неожиданно для себя заметили, что ходим не по сухому пластиковому полу, а шлепаем по воде, и эта вода в кухне очень быстро прибывает, растекаясь по всей квартире.

— Вентиль! — простонал папа. — Вентиль прорвало!..

Я знал, что дядя Коля, который может делать все, даже водопроводные трубы чинить, когда приходит к нам прочистить мойку или наладить кран, перекрывает воду, до отказа закручивая вентиль в ванной.

Я подскочил к ванной и рванул дверь. Водяной вал хлынул мне на ноги, по коридору поплыл фанерный ящик с Васькой, покачиваясь на волнах, как настоящий пароход. Догнал я его у самого порога.

В это время папа ловко бросал на пол диванные подушки, коврик и свое старое пальто, чтобы не пустить воду на лестничную площадку.

Как раз в эту минуту раздался еще один звонок у входной двери.

«Павлик»

Я открыл дверь, надеясь, что наконец-то пришел Павлик Бояринцев, с которым мы уже пятый год будем сидеть за одной партой. К нему мне и самому страшно хотелось сбегать, чтобы показать новые джинсы с совершенно потрясающими, настоящими американскими карманами «Ли».

Но на лестничной площадке я увидел не своего друга Павлика, а заглядывавшую к нам в квартиру соседку с третьего этажа — румяную и веснушчатую, с ярко-рыжими волосами тетю Клопу.

Мы, ребята, звали ее еще Колорадским жуком за полноту и желтое платье с тремя черными полосками вдоль спины. Коротенькая толстенькая тетя Клопа носила эти продольные полоски, чтобы казаться повыше. Так мне объяснила мама. А я считаю, никакие полоски вдоль спины не помогут, раз ты уже взрослый и больше не растешь… Не пойму только, куда это меня самого только в длину и гонит…

Тетя Клопа хищно повела носом и, заглянув к нам в коридор, вкрадчиво спросила:

— Папа дома?

— Папа работает над диссертацией, — ответил я по привычке. Так меня научила мама, когда о папе почему-либо спрашивала тетя Клопа.

— Да уж, диссертация… — Тетя Клопа так шмыгнула своим длинным носом, что он у нее завернулся на сторону. Сколько я ни тренировался перед зеркалом, шмыгать так носом не умел.

Я оглянулся. Действительно, папа сейчас мало был похож на диссертанта. В закатанных до колен штанах, в майке, он шлепал босыми ногами по мокрому паркету и собирал с него тряпкой воду, отжимая ее в ведро. Видно было, что появление тети Клопы не очень его обрадовало. Папа выпрямился и довольно-таки невежливо молчал, дожидаясь, когда тетя Клопа, застав нас за таким делом, догадается уйти.

Но та и с места не двинулась. Она изобразила на своем лице приветливую улыбку, хотя глаза у нее так и выпрыгивали из-под бровей, и ласково заговорила:

— Здравствуйте, Петр Яковлевич!.. Что это вы такую уборку затеяли? Жены у вас, что ли, нет?

— Здравствуйте, Клеопатра Сидоровна, — сдержанно ответил папа и снова замолчал.

— Зовите меня просто Клео… — посоветовала тетя Клопа.

Давно я уже заметил, стоит маме поссориться с папой и уехать в бабушке, тетя Клопа уже тут как тут. То ей соли надо, то спичек нет, а то: «Не осталась ли газетка за вчерашнее число?..»

А выйдет папа, тут же заведет с ним разговор про кирпичи или подъемный кран, чтобы ему интересно было. А сама наверняка подъемный кран от жирафы не отличит…

— А Людмила Ивановна только приехала — и сразу к маме? — спросила тетя Клопа. — Не повезло вам в жизни, Петр Яковлевич, почти как мне. А такой видный мужчина!..

Папа продолжал молчать. Я незаметно посмотрел на него. Уж тут тетя Клопа сказала правду. Сравнивая папу с бульдозером, мама только самую чуточку польстила ему. Папа и штангу поднимает такую, что нам, мальчишкам, и вдесятером не поднять. Плавает как дельфин. А на лыжах бегает так, что тете Клопе и на мотоцикле за ним не угнаться… Он и сейчас, даже в тренировочных брюках и выпачканной майке, конечно же, «видный мужчина»… Хотел бы я быть таким…

Папа продолжал молчать. Ему, как и мне, было непонятно, зачем к нам пришла тетя Клопа. И тут я понял, что нужно было сделать… Но только я хотел прикрыть дверь перед самым носом тети Клопы, как она ловко поставила ногу между дверью и порогом, и я увидел, что в противоборстве с дверью ее нога победит: не только не даст закрыть дверь, но и, чего доброго, совсем ее с петель сорвет.

— Скажите, Петр Яковлевич, — почему-то сдерживая дыхание, спросила тетя Клопа. — Кажется, ваш мальчик любит животных?

— Предположим, — не зная, куда гнет тетя Клопа, ответил папа.

— А сейчас у него… такой симпатичный хомячок?

— Очень симпатичный…

— А ваш хомячок дома? — даже с каким-то придыханием, вкрадчиво спросила тетя Клопа.

— Где ж ему быть? Конечно, дома, — папа едва сдержал досаду.

При этих его словах у меня все внутри похолодело: «А вдруг Васька опять убежал? Почему это о нем спрашивает тетя Клопа? И что это она там прячет за спиной? Даже обе руки назад завела.

— Славик, покажи мне своего хомячка, — ласково попросила тетя Клопа, но при этом так на меня посмотрела, что меня по коже продрал мороз.

Страшно обеспокоенный, я метнулся в комнату и чуть не запрыгал от радости: мой Васька сидел в ящике от посылки и, помогая себе передними лапками, доедал свой ужин, грыз то ли остатки ореха, то ли еще что-то из своих запасов. Я готов был расцеловать Ваську, сделать для него все, что только он захочет, только бы он никуда не убегал.

— Ну что ты там, Слава? — уже с нетерпением окликнул меня папа.

С тревожно бьющимся сердцем вынес я в коридор ящик с Васькой. Тетя Клопа тут же сунула в ящик свой длинный, извилистый нос. На лице ее отразилось явное разочарование.

— Смотрите-ка, действительно дома… — потерянно проронила она. И неожиданно, решив, наверное, что теперь уже нечего играть в прятки, заорала как на базаре:

— Так что же это делается, Петр Яковлевич, в нашем доме? А? Поразвели зверье, скоро и людям пройти будет негде! Это ж какие надо нервы, чтобы все это переживать! Намордники на них надо надевать, намордники!.. Иначе все и вся перегрызут!..