Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 48 из 72

Фридрих Гааз в течение двадцати четырех лет, с 1829 по 1853, был главным московским тюремным врачом. Все свои медицинские познания, всю теплоту своего сердца он отдавал заключенным, стремясь облегчить их страдания. Сострадая им, Фридрих, или, как его называли в Москве, Федор Петрович, «святой доктор», «божий человек», посвящал им не только все свое время, помыслы и заботы, но и раздавал им свое жалованье и вообще все, что имел. Целые годы потратил доктор на то, чтобы добиться отмены этапирования заключенных в Сибирь в тяжелых кандалах. За долгие недели, иногда месяцы этапа, закованные в эти кандалы заключенные не только испытывали неимоверные физические и нравственные страдания, но многие из них умирали от заражения крови из-за нестерпимо натиравших кожу кандалов.

Бесстрашно вступив в борьбу со всевозможными тюремщиками, даже министрами, Гааз в конце концов добился смягчения этого варварского правила, чем облегчил страдания и спас жизнь множеству людей.

Федор Петрович выполнял свой долг человеколюбия, постоянно сталкиваясь с чудовищной тупостью и равнодушием бюрократической системы, с плохо скрытой ненавистью к нему, как к беспокойному человеку и к «иноземцу». Еще бы — немец, католик! Так относились к нему некоторые представители высшего духовенства и другие «истинно русские» столпы самодержавия.

Он оставался верен себе и своему святому делу до последнего вздоха. После его смерти бывшие пациенты соорудили эту могилу с ее торжественным и мрачным убранством и вырезали на постаменте любимое изречение доктора: «Спешите делать добро».

Скончался Федор Петрович в 1853 году, вот уже более 130 лет назад. Давным-давно умерли не только самые молодые из его пациентов, но даже и их дети.

Но вот диво дивное! Свыше 23 лет ежегодно прихожу я на могилу отца. Случается бывать на этом кладбище и когда хоронят здесь близких мне людей. Всякий раз хоть на минуту подхожу я к могиле Федора Петровича Гааза. И всегда, всегда убрана могила живыми цветами, и, словно только что начертанная, горит надпись: «Спешите делать добро».

Костер совсем догорел. Мой друг, ни разу меня не прервав, еще некоторое время молчал. Потом я услышал его голос:

— Вы не пытались узнать, кто приносит цветы на могилу доктора?

— Пытался. Даже спрашивал у женщины, которая охраняет этот участок кладбища. Знаешь, что она мне ответила? «Такие же люди, как вы».

— Она сказала так потому, что вы тоже стали приносить цветы на эту могилу? — не то спросил, не то догадался он.

Я подтвердил. А он, поэт и филолог, обладая сложным ходом литературных ассоциаций, задумчиво добавил:

— Люди типа Гааза — это вечное чудо. Чудо великодушия и самоотверженности, к которому нельзя же, согласитесь, взять и обязать человека. Я так неприязненно относился всегда к мемориалу — и имел в последние годы поводы убедиться в беспочвенности своей предвзятости. Ваш пример — после дома на Мойке[11], потрясшего меня как-то, — велик и убедителен.

В полной темноте мы молча встали и направились каждый к своей палатке. Уходя, я уносил с собой чувство неразрывной духовной связи с ним, связи, которой, может быть, суждено пережить нас обоих.

ПОЭТ, ХУДОЖНИК И «КАМЕННАЯ БАБА»



О Москве на Новодевичьем кладбище на могиле известного русского поэта Велимира Хлебникова, умершего в 1922 году, лежит подлинная «каменная баба» — изваяние, сделанное неведомым скульптором без малого полторы тысячи лет назад…

Тот, кто видел и слышал оперу Бородина «Князь Игорь», вряд ли сможет забыть грозного половецкого хана Кончака, полные огня, дикие и грациозные половецкие пляски…

С начала XI века нашей эры половцы, или, как их еще называли, куманы или кипчаки, захватили южнорусские причерноморские степи, пройдя по широкому евразийскому степному коридору из глубин Средней Азии и Монголии. Отсюда, через прикаспийские, приазовские, причерноморские равнины, испокон веков двигались к Дунаю кочевые ираноязычные и тюркоязычные племена.

Половцы то воевали с русскими, то вступали с ними в союзы, то ссорились, то заключали браки, но неизменно в течение двух с лишним столетий оказывали огромное влияние на всю жизнь Древней Руси.

Прошли века. Половцы растворились в среде оседлых земледельцев, в том числе и прежде всего среди русских. Так не раз бывало в истории — кочевники, гораздо более приспособленные к войне, одерживали верх над оседлыми земледельцами, побеждали их. Однако земледельцы были гораздо более приспособлены к мирной жизни, к жизни вообще. И вот постепенно свершался великий акт исторического возмездия, исторической справедливости — победители бесследно или почти бесследно растворялись в среде побежденных, перенимая их язык, культуру и образ жизни.

Так было и с половцами. От них сохранились лишь отдельные слова в различных языках, прежде всего в русском, например, слово «казак», в переводе означающий «страж», «передовой». Да и в действительности бежавшие от всяких притеснений на границы с половецкой степью русские поневоле должны были жить воинскими лагерями и играть роль пограничной стражи русской земли. Отсюда и пошли казаки и казачьи станицы и сечи. Сохранились у нас от половцев и некоторые другие слова, а также сказания, орнаменты, персонажи летописей и былин. Но, пожалуй, самое замечательное материальное свидетельство о половцах из далекого прошлого — это каменные статуи, которые еще до недавнего времени тысячами возвышались на вершинах курганов по всей бескрайней причерноморской степи. Статуи эти необычайно выразительны и носят в народе название «каменных баб». Многие из них действительно изображают сидящих или стоящих женщин в пышных одеяниях, украшенных серьгами, браслетами, ожерельями. Однако народное название весьма условно. Ведь среди «каменных баб» нередко встречаются и статуи мужчин с усами, бородами, с оружием, словом, мужчин с головы до ног.

Эти каменные изваяния связаны с культом предков. Перед ними совершались различные церемонии, посвященные этому культу, приносились в жертву животные — быки и лошади, собаки и овцы, а иногда совершались и человеческие жертвоприношения. Интересно, что и после ассимиляции половцев новыми хозяевами степей — монголо-татарами и оседлыми земледельческими народами — почитание половецких «каменных баб» сохранялось: им молились для получения хорошего урожая, они имели значение и вполне практическое. Поставленные на вершинах высоких курганов, часто на перекрестках различных дорог, иногда специально туда перетаскиваемые, они, эти каменные изваяния, издалека видные в степных равнинах, играли роль постоянных и надежных дорожных ориентиров, подобно путевым столбам древних римлян. Как дорожные знаки они и вошли в русские исторические и географические сочинения различных веков.

Новые «владельцы» статуй, не зная их происхождения, создавали о них свои легенды. Например такую: жили когда-то в степях богатыри могучие, но очень вспыльчивые. Однажды разозлились они на солнце и стали плевать на него. Солнце же, возмущенное таким непочтительным отношением, превратило этих богатырей в камни.

Хотя большинство «каменных баб» в южнорусских степях было возведено половцами, но далеко не только одни половцы и вовсе не в одном лишь Причерноморье создавали такие статуи. Подобные же каменные изваяния на необозримых просторах Средней Азии, Сибири, Восточноевропейской равнины ваяли различные племена и народы еще со II тысячелетия до нашей эры. Такие статуи, для каждого времени и места в своем стиле, создавали люди эпохи бронзы, раннего железа, скифы, сарматы, различные тюркоязычные, ираноязычные и другие племена. Они — бесценный материал для историка, позволяющий судить об одежде, украшениях, оружии, бытовых предметах, внешности, верованиях, обычаях как давно ушедших в небытие, так и ныне здравствующих народов. Они и величественные памятники искусства этих народов.

«Каменные бабы» вдохновляли не только историков и искусствоведов.

11

Дом на Мойке — квартира-музей А. С. Пушкина в Ленинграде.