Сказки Ледяного спокойствия

87. Старая мельница, где все перемелется

Один литератор в чине халифа, не чуждый изысканной словесности, гулял в своем маленьком садике, который разбил прямо в лоджии, что на втором этаже, и вдруг услышал давно и прочно забытое:

- Продаем-покупаем! Продаем-покупаем!

Или это было чем-то другим? "Точу ножи"?

Литератор свесился с перил: - Чем побалуешь, любезный?

Любезный с готовностью явился в лоджию, где, узнав о занятии домовладельца, предложил ему креативную мельницу. Ты говоришь ей "Мутабор" и она сразу начинает молоть дерьмо! В колоссальных количествах! На любой вкус! Натуральное, сельскохозяйственное, без консервантов.

- Так уж и натуральное, - усомнился литератор.

Торговец сказал "Мутабор", и литератор немедленно зажал нос.

- А как же ее остановить? - спросил он.

- Очень просто: еще раз повторить: "Мутабор". Но самое главное - не засмеяться над собственным креативным дерьмом. Стоит тебе улыбнуться, и ты сразу забудешь волшебное слово.

- Ну, конечно, - отмахнулся литератор и купил мельницу. "Мутабор, повторил он про себя. - Мутабор". - Мутабор! - сказал он громко.

Дерьмо повалило из мельницы сплошным потоком, принимая самые диковинные формы. Оно отливалось в постмодернизм, научную фантастику, эротические триллеры и производственные романы. Литератор моментально разбогател. И как-то при свече, лакируя последний, юмористический роман, улыбнулся и вмиг позабыл волшебное слово.

Не напрочь, оно сохранилось, лишь "т" заменилось на "д", а это не помогало.

Дерьма прибавлялось. Спустя какое-то время друзья и знакомые начали сторониться литератора в чине халифа, недовольные запахами. Он прикупил для дерьма комнату, потом - этаж, потом - целый дом, да еще и соседний в придачу. Он экспериментировал: пытался, к примеру, заморозить все это дерьмо, превратить его в лед, но дерьмо оставалось дерьмом.

"Ничего, - подумал литератор. - Мудабор. Ничего. Утопчем, умнем. Натопчем базис, и двинемся вверх, монументальной стелой. Прорвемся. Мудабор. Заморозим и будем расти. Не поскользнуться бы".

И он утаптывал, и плотность повышалась, а мельница молола свое, перемалывая стили, жанры и критические отзывы.

88. Стойкий Оловянный Чурка

- Ну, хватит тебе на рынке околачиваться, - сказал милиционер, вертя у Хасана под носом спичечным коробком, набитым дурью. - Травой приторговываешь. Выбирай - или в тюрьму, или в армию.

- У меня же один нога! - воскликнул Хасан.

- А у меня - один знакомый военком. Мало ли что у кого.

На медосмотре старший врач призывной комиссии, хмурый и маловнятный после вчерашнего, признал Хасана неограниченно годным и не заметил протеза, которым Хасан очень гордился, так как справил его благодаря успехам в розничной наркоторговле.

Поэтому Хасана определили в стройбат строить гараж для генеральской дачи. Это было чудо, а не дача: красивый кирпичный домик, черепичная крыша с башенками, шпилями и спутниковой тарелкой, и даже с флюгером-петухом. Иногда в окне появлялась единственная отрада генерала, генеральская дочка: хрупкая, будто фарфоровая чашечка, в белом платье, почти совершеннолетняя. Хасан смотрел на нее.

Но его называли чуркой и за недоступностью генеральской дочки употребляли сообразно, возлагая для правдоподобия на поясницу дочкину фотографию. Еще его били табуреткой по голове, душили мокрым полотенцем и заставляли подолгу маршировать на солнцепеке, громыхая протезом.

- Чурка оловянная, - говорили ему. - Стойкая!

А сам протез однополчане разрисовали и расписали хульными вещами, противными Аллаху.

Генерал - коли сам не умел - обучал дочку бальным танцам и французскому языку. И дочка презрительно, хотя и не без похоти, посматривала на солдат-строителей, особо выделяя Хасана за его забавную походку.

Однажды Хасан заступил в караул дачи и застрелил из автомата тех побратимов, что подвернулись под ствол. И пустился бежать, и даже плыть в какой-то ребячьей дырявой лодочке, хотя некие местные крысы кричали ему вдогонку: "Держи, держи его! Он не внес пошлины, не показал паспорта!"

Он, однако, плохо знал местность, изрядно отличавшуюся от родной. Ему пришлось долго ходить кругами, пока он не вышел все к той же даче, где генерал, расправившись с дознавателями и поисково-карательными отрядами, да впридачу расколошматив у журналистов видеокамеру, устроился пить с дочкой чай.

Хасан возликовал от того, что наконец-то проник в этот кукольный домик с фарфоровой девочкой. Он сел к столу, притиснулся к генеральской дочке, а генералу показал автомат.

- Алла Акбар! - сказал Хасан восторженно, думая, что это приличествует случаю и вообще напоминает славные школьные времена.

Заслышав во дворе рокот и топот, генерал завизжал:

- Не стрелять!

Но там как раз подоспели на бэтээре деды, которые всласть обсадились дурью, отнятой у Хасана. Им правильно померещилось, что чурка в доме, и они трижды выстрелили в окно из "Мухи".

Цокотуха разнесла самовар и всех вокруг, исключив дальнейший базар. В конце концов, за этот акт ей полагалась денежка, которую она не нашла и себе самовара не купила, а чужому завидовала.

Потом и нашли-то всего три сердечка, среди которых одно было оловянное. Но чье оно было, так и не поняли.

А злополучный протез какой-то отличник боевой и неуставной подготовки отвез, дембельнувшись. домой, где всем говорил, что лично оторвал его у Шамиля Басаева, но стойкий оловянный чурка снова скрылся, оседлав арабского скакуна.

89. Телефон Доверия

У меня зазвонил телефон.

- Кто говорит?

- Слон.

- Откуда?

- От Верблюда.

- Ты же знаешь, Верблюд и Слон, что два года в завязке он, ваш диспетчер. Отошел я от дел, надоел беспредел. Повесьте, пожалуйста, трубку.

А потом позвонили мартышки:

- Пришлите, пожалуйста, книжки!

- Какие?

- Санитарные! Чтобы нам на работу, пищевую-товарную! Чтоб трудиться-не спать, шаверму набивать...

- Ладно, ждите... Но особенно не шалите...

А один позвонил, как медведь, да и начал реветь: "Му, да Му!"

- Ничего не пойму!.. Утопил ты Му-му - ну и хватит депрессий, Герасим... Продадут тебя новой хозяйке... Нельзя ж так по шавке-лайке...

А потом позвонили цапли:

- Пришлите, пожалуйста, капли! Мы вчера в камышах, в воде, простояли всю ночь, и везде заболело, заныло везде, ну - понятно? Везде!...

- Да, везде. Это, девочки, не ко мне - в консультацию; и не надо ля-ля. Лечите, пожалуйста, триппер...

А средь ночи - беда!

- Скорее, спешите сюда! Вы бы знали, в какое болото занесло моего бегемота... Там и пьют, там и бьют, надругаются...

- Не сюда! Позвоните 02. Пусть они разбираются...

90. Топорная премия

Вот покушал один солдат, ночуя в избе, каши из топора, а поутру оправился на гумне и пошел себе дальше с Огнивом, счастья пытать.

Вышел хозяин, мужчина еще в соку, на гумно и видит, что выросло там не бобовое дерево до небес, а ярмарочный шест с непременным призом: длинный и скользкий, уходит за самые облака.

Решил почему-то мужчина, что в приз ему достанутся там сапоги-скороходы и гусли-самогуды. Разулся и полез, цепляясь загибающимися когтями, да стопными наростами и оставляя царапины, которые сами собой складывались в прощальный наказ жене. Без фокусов чтобы, а то - вожжами.

И не подумал даже, на что ему сапоги-скороходы. И гусли. Играть не обучен, а ходить ему вовсе некуда.

Но, как заметил поэт, понятие имевший, коли втемяшится что в башку, то назад не выбьешь. Только если через уши, которые устроены сквозным сообщением.

Влез на облако, смотрит - точно: и гусли лежат, и сапоги топчутся. И верзила сидит с тарелкой на коленях.

- Молодец, - говорит. - Олимпиец! Умеете вы конфетку слепить из...

Не стал договаривать.

- Покушай, - говорит, - бобовой кашки.

Мужчина поел, и тут же его согнуло. Не помнил, как и по шесту съехал, но в заслуженных сапогах и при гуслях. Гусли завыли сиреной, а сапоги понесли чемпиона в провинциальную лечебницу, где на приеме сидела одна принцесса, заколдованная штатным расписанием. Которое, конечно же, сочинил великан. Что ни ночь, то дежурство. И день еще работать.