Страница 7 из 11
Надеюсь, ты мне поверишь.
Две недели назад отряд из шестнадцати человек под предводительством комиссара по охоте на ведьм Гундрена Вюрцбургского напал на деревеньку Кобольддамм, о которой ходили ужасные, внушающие серьёзное беспокойство слухи.
Поселение находилось глубоко в лесу, среди древних холмов и курганов, которые, если верить местным легендам, некогда населяли тролли и эльфы.
Дома в деревне стояли кучно, и мимо них пролегали лишь вытоптанные тропинки и редкие дорожки, вымощенные битым камнем.
Дома были наполовину сделаны из дерева, наполовину - из соломы; чудно вытянутые вверх, их скрывали от посторонних глаз зловонные, сырые туманы.
Кобольддамм был тихим, скрытым местом, от которого развивалась клаустрофобия, и не отпускало предчувствие чего-то ужасного.
Над деревушкой витала необъяснимая аура гнили и вырождения, и при первом взгляде на неё мне показалась, что деревня заброшена.
Покосившиеся дома, покорёженные двери, провисшие крыши...
Даже воздух там казался испорченным, гнилостным, заразным, как в поражённых чумой поселениях.
Этот запах висел между домами на узких улочках, словно деревенька гнила изнутри.
Уверен, что все мы без исключения ощущали эти миазмы зла, властвующего над хутором.
Скорей всего, мы все рванули бы прочь, если бы не одержимость Гундрена ведьмами.
И мы остались, потому что помешательство Гундрена лишь усилилось из-за того, что мы видели перед собой явные, чёткие знаки ведьмовства.
Пентаграммы, пентакли, руны заклинаний. На стенах домов.
Многие из знаков были нам знакомы и имели такие жуткие толкования, что у меня холодок пробежал по спине.
Среди этих знаков были нацарапаны самые ужасные языческие символы: руны, глифы, целые слова то ли на арабском, то ли на латинском, а может и на другом, неизвестном нам языке (позже Гундрен назвал это "шифром Кобольддамма").
Да, на всех постройках этой гнусной деревни были выгравированы цифры, слова и символы загадочного и жуткого происхождения.
Мы не сомневались, что здесь творится чародейство, и что эта деревушка отдала себя в мерзкие лапы самого дьявола.
Мрачная, пустая, заброшенная, гибнущая - не это ли признаки безбожия и кощунства?
О таких местах нам часто рассказывали, но мы никогда ещё не сталкивались с ними лично.
Здесь не надо было фабриковать обвинения, сестра моя, ибо всё было и так очевидно.
Был ли Кобольддамм заброшен?
Едва ли.
Ведь спустя пару минут нас вышли поприветствовать крестьяне с бледными, безумными лицами в чёрных, рваных рясах.
Большинство из них страдали от какой-то мерзкой заразы: их лица и тела покрывали опухоли, язвы и наросты, которые омерзительно деформировали их конечности и туловище.
Они окружили высокого и мрачного мужчину с горящими глазами и вытянутым, неприятным лицом, которого мы все знали: это был Алардус Верден, чародей и алхимик, которого прозвали "Колдун из Кобольддамма".
Никто из нас не спешил приближаться к проклятым жителям. Все боялись, что их болезнь заразна, как жёлтая лихорадка, бубонная чума или золотуха.
Мы остались сидеть на лошадях, сжимая в руках мушкеты и сабли, а прокажённая, покрытая язвами толпа сгрудилась вокруг нас.
С каждой минутой мы замечали всё больше и больше признаков болезни, которая вызывала у нас отвращение.
Сам воздух в этой деревне кишел ядовитыми парами и неизвестными болезнями.
Наконец, Гундрен произнёс:
- Не вы ли, сэр, Алардус Верден? Не вы ли в ответе за это мракобесие? - Гундрен обвёл рукой отвратительные символы и отталкивающие руны заклятий. -
Не вы ли, сэр, и есть создатель сего кощунства?
Верден захохотал, скрестив пальцы в знаке лукавого. От любого другого этот жест показался бы оскорбительным, но от Алардуса Вердена... таинственным и угрожающим.
Меня переполнял ужас, как малодушного труса.
- Либо говорите, зачем пришли, либо уходите. Или, возможно, вы пришли за тем, что у нас называют "поисками ведьм"? -
обратился он к Гундрену.
В этот момент Гундрен издал боевой клич и выстрелил из мушкета. Пуля угодила прямо в грудь Вердена.
Мы все последовали его примеру, разряжая мушкеты, и жители деревушки бросились врассыпную, таща за собой раненого Вердена.
Мой рассказ невероятен и ужасен, не так ли, сестра моя?
Но он ещё не окончен.
Видишь ли, если верить одному из сказаний о Вердене и его роде, они призвали некое чудовище не из нашего мира и скрещивались с ним.
И семя его находилось в них.
Я знал, что это правда, ибо я видел их гротескные лица.
После того, как разредили свои мушкеты, мы ускакали в город, чтобы на следующий день вернуться с подмогой в пятьдесят всадников.
По сути, мы пришли, чтобы сравнять Кобольддамм с землёй и захватить Вердена, чтобы надлежащим образом казнить его.
Наш налёт был быстрым и разрушительным, но, возможно, в итоге именно мы потерпели поражение.
Ибо в тех высоких домах мы отыскали вещи, о которых я не смею говорить. Но должен.
В подвалах и на запертых чердаках мы нашли мерзости, которые никогда не должны увидеть свет божий.
Мы видели мужчин, женщин и детей - живое свидетельство богохульства; они не ходили или бегали, но ползали.
Шершавые, скользкие, они больше напоминали червей или слизняков, чем людей.
Незрячий кошмар; ползающий, извивающийся, хныкающий.
У некоторых я даже не стану пытаться описать неестественность и отвратительные мутации.
А у других я стал свидетелем физического разложения.
Первое существо я увидел, когда его, шипящего, тащили из подвала трое всадников.
Сначала я решил, что это женщина. Затем - что мужчина. А может и женщина, державшая в объятиях двоих или троих детей.
Но это было ни то, ни другое, ни третье... Создание с множеством конечностей и голов, словно слепленное из четырёх или пяти тел, которые срослись, напоминая безумный человеческий грибок.
Существо было бледным, дряблым; оно визжало несчётными беззубыми ртами и пялилось на нас десятком серых, водянистых глаз.
В этой адской сущности не было никакое однородности; сложно было сказать, где заканчивалось одно тело и начиналось другое... Лишь перетекающий сгусток человеческой плоти с бескостными конечностями.
Расплавленный человеческий жир с глазами в тех местах, где их быть не должно, и с рудиментарными конечностями, принадлежащими не понятно кому.
Мы сожгли этот кошмар прямо на улице.
Мы нашли ещё многих подобных. А некоторых и ещё отвратительнее.
В этих мрачных, сгнивших домах мы стали свидетелями детей, поглощавших других детей, и матерей и отцов, поглощавших друг друга.
Но самым худшим - действительно, худшим! - было наше следующее открытие: эти скопления человеческой плоти могли делиться на несколько частей.
Даже те, кто на вид представлял собой одиночное мужское, женское или детское тело.
Когда их касались солнечные лучи, они начинали кричать; от их тел поднимался гнилостный запах и зловонный туман, и они начинали делиться.
Да, они раскалывались, исходили паром, барахтались в грязи и ядовитой жиже, а затем... Затем они начинали расширяться, расплющиваться, выпячиваться, разламываться, словно их мыли или растягивали в противоположных направлениях, пока они не расширялись до величины двух мужских торсов.
А потом от макушки до промежности появлялась кровоточащая демаркационная линия, как на надрезанном фрукте.