Страница 2 из 2
Снова раздался страшный рев, и евреи бросились врассыпную. Дом пылал, к тому же из-за тучи вышла полная луна – стало совсем светло. Поэтому Голема мы смогли рассмотреть во всех подробностях. Он остановился прямо перед нами, нелепо склонив на бок свою глиняную башку. Светка тоненько завизжала. Бежать было поздно.
Вопреки ожиданиям Голем оказался вовсе не великаном – да и как бы он иначе делал домашнюю работу! Грубо вылепленная статуя была всего на голову выше рослого Толика. Однако чудовище было мощным, рукастым и чем-то напоминало безволосую гориллу. Одежды на нем не было, признаки пола тоже отсутствовали – как у пластмассового пупса. На физиономии Голема лежала печать крайней степени дебильности – чего стоили его открытый рот с торчащей из него бумагой и светящиеся, как гнилушки, глаза!
Удовлетворенно рыкнув, Голем потянул лапу к Светке, но его остановил суровый окрик. Высокий старик в темном балахоне быстро подошел к замершему чудищу и вытащил у него изо рта бумажный свиток. Глаза Голема потухли, и он превратился в неподвижного глиняного болвана. Народ радостно взревел. Лев Бецалель - кто же еще! – взмахнул рукой, и огонь моментально погас. Затем он посмотрел на нас, сказал что-то непонятное и засмеялся. Я узнала этот смех.
- Рабби! – завопила я. Надо было что-то делать. Ведь сейчас он уйдет, а мы останемся здесь навсегда. Неужели когда-то мне хотелось попасть в прошлое Праги и прожить его?!
Раввин повернулся ко мне и заговорил на языке, среднем между чешским и старославянским. С трудом, но я все же понимала его и переводила Воробьевым:
- Шем положат с ним в могилу. А в наше время всякие придурки будут кидать в могилу записки с просьбами и думать, что он их исполнит. Причем записок будет столько, что служителям кладбища придется их оттуда время от времени выгребать. Вот и шем случайно вытащат. А он будет выходить из могилы и его разыскивать. И встретит нас. И услышит, что я ворчу и говорю… всякие глупости. И захочет… то есть уже захотел наказать меня. Как он говорит, за глупость и нахальство. Но он считает, что я уже достаточно наказана, к тому же вы ни в чем не виноваты, поэтому он вернет нас обратно, если мы окажем услугу ему и всему еврейскому городу.
- Какую… услугу? – деревянно прошлепал языком Толик.
- Лежит тут на кладбище один тип. Всю жизнь метался между иудейством и христианством, невесту бросил, в конце концов крестился и даже стал капелланом. На органе играл в соборе святого Вита. А перед смертью покаялся и попросил похоронить его на еврейском кладбище. С невестой рядом. Только покою от него все равно никому нет. Как был ренегатом, так и остался. Каждую ночь вылезает из могилы и идет к Влтаве. Там его ждет скелет, перевозит на другой берег. Он отправляется в собор, играет там на органе и рыдает, а потом возвращается обратно. Нам надо скелет утопить, тогда покойник шляться туда-обратно перестанет, всем будет хорошо, и мы вернемся обратно.
- О-о-ой! – заскулила Светка.
Делать было нечего. Раввин проводил нас к кладбищу – как раз вовремя. Из-под довольно свежего на вид камня туманным облачком просочился худосочный мужичок с длинными черными кудрями и припустил по кривым переулкам. Мы – за ним. Начали попадаться вполне приличные каменные дома, я даже узнала в лунном свете несколько знакомых, но грязи и вони меньше не стало.
Как ни торопились мы, все равно опоздали. Лодка с призраком и скелетом, одетым в плащ с капюшоном, уже отплыла. Мы сели на поросший травой берег и стали ждать. «Все не так!» – мысль пробежала огородами, но не задержалась, хотя действительно все было не так. На другом берегу чернел дремучий лес, выше по течению виднелись какие-то халупы, и даже силуэт пражского Града на холме был… непривычным.
- А я-то думала, что Ирасек в «Старинных чешских сказаниях» насчет скелета приврал, - сказала я задумчиво. – Оказывается, нет. С ума сойти можно.
Прошло довольно много времени, прежде чем мы услышали плеск. Лодка возвращалась. Призрак соскочил на берег и исчез. Скелет остался стоять в лодке – обреченно ссутулившись. Столкнуть его в воду было бы элементарно. Но…
- Интересно, а чего это они сами его не утопили? – возмутился Толик.
- Может, им какие-нибудь религиозные правила не позволяют до него дотрагиваться. Это ведь, наверно, христианский скелет, раз возит этого типа в собор на органе играть.
- Ага, а мы, значит, должны глумиться над останками собрата-христианина?! Это, между прочим, кощунство.
- Приличные христиане на кладбищах лежат, а не работают лодочниками на всяких… перевертышей, - подала голос Светка.
- А может, попытаться с ним договориться? Ведь раввину важно, чтобы его подопечный определился наконец со своей конфессиональной принадлежностью и не оскорблял своим поведением честных иудеев. Не все ли равно каким способом?
- Абсурд! – застонал Толик, схватившись за голову. – Ионеску отдыхает. В кои-то веки купил путевку в приличную европейскую страну. И что? Средневековье, грязь, вонь, крысы, Голем, живой скелет, которого надо то ли мочить, то ли договариваться с ним. Кому рассказать – сразу психиатрическую перевозку вызовут.
Я шагнула вперед. Скелет был даже не особенно страшный – совсем как тот, что стоял у нас в кабинете биологии, с неизменной сигаретой в зубах. Однако смотреть на него было все же неприятно. Как на свой рентгеновский снимок: надо же, что у меня внутри!
- Послушайте, уважаемый, - начала я, стараясь, чтобы зубы не слишком стучали. – Вы ведь не по своей воле этого товарисча возите, так?
Скелет, к моему удивлению, меня понял и кивнул – осторожно, словно боялся рассыпаться.
- А если этой лодки не будет, вы другую найдете?
Скелет отрицательно покачал черепом – на этот раз довольно энергично.
- Значит, если мы эту лодку сейчас утопим, вы больше его возить не будете?
Еще более энергичное качание черепом.
- Ну тогда ступайте себе туда, откуда пришли.
Скелет аккуратно выбрался из лодки и мультипликационной походкой пошел прочь. Попавшийся ему навстречу пьяный оборванец с воплями бросился бежать.
Сначала мы хотели пробить днище лодки, но не нашли подходящего инструмента. Пришлось разыскивать в потемках булыжники и грузить их в лодку. Когда она с бульканьем пошла наконец ко дну, уже светало. В этот самый момент мы обнаружили себя на гранитной набережной. Все вокруг было знакомое и до боли родное.
- Здесь недалеко когда-то была кондитерская, которая работала с шести утра, - сказала я, когда мы кое-как отчистились от грязи и в платном туалете привели себя в порядок.
Кондитерская оказалась на прежнем месте. Она встретила нас запахом горячей выпечки, ванили и кофе. В ней ничегошеньки не изменилось.
- Ну что, больше не будешь ныть, что все не так? – ехидно спросил Толик, когда мы блаженствовали за столиком у окна в компании кофейника и подноса с пирожками.
Я энергично замотала головой – совсем как горемычный скелет – и не менее энергично взмахнула рукой, в которой держала слойку. Пласт теста оторвался и шлепнулся мне на брюки – повидлом вниз. В последний раз подобное произошло со мной на этом самом месте двадцать лет назад.
Ничего не изменилось!
Татьяна Рябинина