Анатомия страха

Кое-как приняв сидячее положение, Дима стащил галстук и расстегнул негнущимися пальцами рубашку. Значит так. Позвонить на работу - раз. Раздеться - два. Съесть что-нибудь, если получится - три. А потом можно спать дальше. До вечера.

Труба… А трубы-то и нет. В пиджаке была. Бумажник - вот он, документы, ключи от машины. А мобильника нет. Может, в машине? А машина где? Ага, машина у «леска» осталась. Нет, трубка точно была в кармане. Надо позвонить Лисицыну. Хорошо, если у него оставил, а то ведь мог и на улице выпасть, когда хором пели. А записная книжка в дипломате. А дипломат в машине. Охохонюшки!

Пальцы стали похожими на сардельки и никак не хотели помещаться в телефонные дырочки. Нет, все-таки надо срочно поменять аппарат. Номер удалось набрать только с третьей попытки. Соврав Леночке, что у него ангина, он спросил, не искал ли его кто-нибудь. Нет, ответила Леночка.

Вот так, Дима, на хрен ты никому не нужен!

Он положил трубку на рычаг и не успел даже убрать руку, как телефон заорал снова.

- Вот здорово, даже один гудок не отгудел, - восхитился смутно знакомый бас. - Лисицын.

- Здравствуй, Паша, - умирающим голосом простонал Дима. - Как оно?

- Оно ничего. Отгадай, почему я звоню.

- По моей трубке.

- Точно! Ты ее в трезвователе посеял. С тебя магарыч.

Пашин голос отдавался в голове, как орган под сводами костела.

- За трубку? - зевая, поинтересовался Дима.

- За бабку. То есть за тетку.

Ни черта себе! А он-то гадал, успел сказать Павлу, зачем вообще приезжал, или так и проехали.

- Неужели нашел?

- Ну, пока нет, но паренек один видел кое-что похожее. Будем искать.

- Класс! За это разговаривай по трубке. Заберу вместе с машиной.

- Да я же тебя разорю! - радостно пообещал Лисицын и отключился.

Ну вот теперь точно все. Почти.

Дима разделся до трусов, набросил халат - Ксюшины ядовитые духи не выветрились даже после стирки - и пошлепал босиком на кухню. Трехэтажный холодильник был неприлично пуст. Сморщенный пучок салата, кусок задубевшего сыра, два яйца и позавчерашняя жареная картошка в хлопьях застывшего жира. Даже смотреть на продукты было страшно, но он все-таки заставил себя соорудить твердокаменный бутерброд с сыром и запихнуть его в микроволновку. А потом - мужественно съесть эту горячую резину, запить ее кефиром, который собирался вылить еще на прошлой неделе, и блаженно упасть под одеяло. Уже засыпая, Дима подумал, что не мешало бы накрыть подушкой телефон, но сопротивляться вязкому дремотному киселю не было сил.

Ему приснился Сергей. Не мальчиком, но и не взрослым. Примерно таким, каким был на первом курсе. Он зачем-то оделся в длинный маскарадный плащ с капюшоном. Сергей подошел поближе, откинул капюшон, и Дима увидел, что на нем огромная зубастая маска муравья. Сергей снял маску вместе с головой и зажал ее под мышкой. Это было не страшно, а даже забавно. Дима засмеялся. Сергей вытянул руку и сказал на ненавидимой когда-то латыни: «Domine! Mea culpa!»[6]1. Голос звучал со всех сторон, снова и снова возвращаясь эхом. Рука Сергея начала удлиняться, Дима бросился бежать, но рука настигала, вот холодные пальцы коснулись шеи… Он закричал и проснулся.

Ему вторил телефон. Проклиная весь свет от самого его сотворения, Дима снял трубку.

- Дмитрий Иванович, майор Логунов беспокоит, уголовный розыск. Как бы нам с вами встретиться?

- Срочно? - буркнул Дима.

- По возможности.

«Видно, не судьба, видно, не судьба, видно, нет любви…»

- Я дома.

- Вы не против, если я приеду минут через сорок?

- Приезжайте.

Отчаянно чертыхаясь, Дима натянул спортивный костюм и отправился на кухню варить кофе по-дьявольски: с перцем и гвоздикой.

Вот только опера нам для полного счастья и не хватало!

Логунов опоздал минут на десять. Дима, не зная, к чему бы для начала придраться, мысленно поставил ему это в вину. Он провел майора на кухню и вежливо предложил кофе, но тот отказался. Отказ тоже был занесен в меморандум.

- Вы плохо себя чувствуете? - внимательно посмотрев на Диму, поинтересовался майор.

- Я, извините, после вчерашнего, - развязно ответил Дима.

Неизвестно почему ему во что бы то ни стало хотелось вывести Логунова из себя. Своей отстраненностью, направленностью вглубь собственной персоны майор действовал на нервы - и одновременно притягивал, словно Дима смотрелся в зеркало.

Логунов никак не отреагировал на его реплику, казалось, он ее даже не услышал.

- Дмитрий Иванович, если мы правильно поняли, вы ведете собственное расследование? - спросил он.

- А разве это запрещено? У агентства есть лицензия, в которой наш, так сказать, жанр не указан. Если я буду ждать, пока вы сами найдете убийцу, то рискую однажды утром проснуться на нарах.

- А что вы скажете, если я предложу вам сотрудничество?

Майор упорно игнорировал Димины склочные выпады, и ему стало неловко.

- Из этого следует, что вы меня больше не подозреваете?

Майор пожал плечами и попросил разрешения закурить. Дима молча пододвинул пепельницу.

- Если честно, то сомнения еще есть. Но вблизи их рассматривать удобнее.

- Значит, удобнее… В принципе я не против, но только на взаимовыгодных началах, - сварливо сказал Дима, делая вид, что не замечает предложенных Логуновым сигарет, и вытаскивая свою пачку.

- То есть? - удивился майор.

- А вы думали как? Я вам все, что знаю, а вы мне «спасибо, гражданин Сиверцев»?

- А как насчет тайны следствия?

- В таком случае желаю удачи. Судя по тому, что вам удалось выйти на Тищенко, вы идете той же дорогой. Только неизвестно, какие делаете выводы.

- Дмитрий Иванович, - Логунов говорил спокойно и терпеливо, как с неполноценным ребенком. - Если вы знаете что-то, что может помочь следствию, вы обязаны дать показания.

- Пожалуйста, повесткой к следователю. А с вами я вообще не хочу разговаривать.

- Почему? - просто спросил Логунов, и Дима запнулся.

- Почему? - переспросил он. - Да потому, что я всю жизнь был на вашем месте, уговаривал и заставлял всяких баранов дать показания. А теперь я вынужден чувствовать себя идиотом и доказывать, что я - хороший! Белый, блин, и пушистый!

- Но я-то чем виноват? - чуть повысил голос Логунов.

- По-вашему, виноват я? - Дима уже почти кричал, сатанея от обиды и чудовищной головной боли. - Эти трое ублюдков убили женщину, которую я любил. Я уверен в этом! Их никто не наказал, потому что, видите ли, доказать их вину было невозможно. Проходит двадцать с лишним лет, кто-то начинает их гасить, и я ищу этого парня, но не для того, чтобы пожать ему руку, нет. Для того, чтобы торжественно вручить его вам. Нате, дяденьки менты, ешьте мерзавца с какашками, а меня оставьте в покое. Это вы, черт вас побери, можете понять?

Логунов, помрачнев, смотрел на окурок своей сигареты. Казалось, ему вспомнилось что-то очень болезненное.

- Это я понять могу, - сказал он тихо. - Извините, Дмитрий Иванович. До свидания.

Щелкнул замок, входная дверь захлопнулась. Не ожидавший подобного, Дима опешил. И тут снова взревел телефон. Подавив желание швырнуть его об пол и долго пинать по всей комнате, он снял трубку.

- Слушаю!

Тишина. Живая, дышащая тишина.

- Говорите, черт возьми!

Но трубка молчала.

- Оля, это ты? - сам не зная почему, тихо спросил Дима.

В ухо тонкими иголками забились, запульсировали короткие гудки.

- Так и сказал? - изумился Калистратов. - Ну ни черта себе хрена! Повестку, значит, хочет? Будет ему повестка, будет ему три дня на полном пансионе. Самолично прослежу, чтобы в самой злобной камере. И шепну кому надо, что бывший мент. Посмотрим, что он тогда запоет. Если сможет.

- Да будет вам, Андрей Ильич, - поморщился Логунов. - Сами же понимаете, Сиверцев тут ни при чем.

- А вы-то что его выгораживаете? - взвился следователь. - Его адвокат защищать будет. Я вот тут навел справочки про это «Аргус», где твой протеже директором. Знаешь, кто там хозяин? Вадик Соловьев.

6

1 Господи! Я виноват! (лат)