Черная шляпа

— Точно? — недоверчиво сощурилась психиатр.

И тут же принялась строчить в тетради.

— Так, я вам выписала лекарства. Рекомендую незамедлительно купить и начать принимать уже сегодня. Также рекомендую дневной станционар. То есть Вы будете приходить ко мне днём, но не оставаться на ночевку. Но это всё добровольно. Если Вы откажитесь, Вас никто насильно укладывать не будет. Если хотите знать моё мнение, Вам нужен присмотр психиатра, так что лучше согласиться.

— Спасибо, но что-то не хочется.

— Что ж, Ваше дело. Время нашего сеанса закончилось. Когда Вам будет удобно придти опять?

— Ровно через месяц. То есть в этот же день.

— Как скажете. В 18.00 свободны?

— Да.

— Если станет хуже — обязательно дайте об этом знать.

— Да.

— Хорошо. Тогда решили. Вы можете идти.

Я встала. Голова закружилась, но я решила не подавать виду. Надеялась, что больше не сунусь сюда. По лицу психиатра видела, что мы ещё скоро свидемся, и уж точно не через месяц. Вышла из кабинета. Клариссы уже не было. Пациентов тоже было мало. Больные попрятались по палатам.

— Ласка, хоть и понимает нас, не может усвоить одну вещь: человек — не статья в медицинском учебнике и не голый набор симптомов.

Позади меня стоял всё тот же темноволосый малый и крутил в руках йо-йо.

— Думаешь, таблетки мне помогут?

— Они затупят твои чувства, сделают сны редкими и вызовут усталость, — сказал он, — Но тьму не уберут. Её можно только одним способом убрать.

— Разбив чьё-то сердце?

— Да. Я соулмейт, мне повезло.

Он криво усмехнулся, перевернув йо-йо два раза.

— Кто-кто? — округлилда я глаза.

— Ай, неважно, — махнул он рукой, — Отсталая молодёжь.

— А Йо-йо — прошлый век, — парировала я.

— Как и широкополые шляпы, — не уступил он, — Мы товарищи по несчастью с тобой. Только твою тьму не ты создавала. Она переплетается с твоими снами, искажая их. Ткёт собственные. В конце концов, она засосет тебя в свой сюрреалистичный кошмар. А ты даже не поймёшь, потому что не с чем будет сравнивать. Знаешь, как страшно, когда ты в плену у иллюзий? Лучше смерть от руки маньяка-психопата. Так что носи шляпу, не снимая. Носи, пока она действует.

— А потом?

— А потом мы вместе подумаем, что с этим делать, — подмигнул он мне.

Мы попрощались, я покинула больницу с облегчением. На улице бушевал дождь и ураган. Я придерживала шляпу и шла, прижимаясь к стене дома. Люди попрятались по домам, сидели с семьями, друзьями, парами, одни. Смотрели телевизор, слушали музыку, читали, разговаривали. Я заглядывала в окна и представляла, что одна из них. Меня всё ещё колотило от слов странного мальчика.

— Эй, двоечница! — послышаляс задорный голос.

Ко мне подкатил на машине Марк. С ним сидела его девушка и парень с хвостиком, явно чувствующий себя не в своей тарелке.

— Отвези меня в деревню, — взмолилась я.

— Всё попрошайничаешь? — усмехнулся Марк, — А соседи как?

— Они уезжают сразу после занятий, не дожидаясь меня, — сказала я, — Успела — молодец, не успела — перебьёшься сама.

— А машину завести не судьба? — спросила девушка, — У Гарри есть дешевые тачки.

— Денег нет, — сказала я, — Да и люблю ездить с попутчиками.

— А ты наглая! — восхитился Марк, — Мне это нравится. Запрыгивай, детка!

Я села в машину рядом с хвостатым мальчиком. Он раскуривал трубку с какими-то ужасными благовониями. Марк включил радио.

— О, Бонни Эм! — хмыкнул Марк и принялся дебильно подтанцовывать.

— Что за старьё? — сварливо спросила девушка, — Пацаны нас увидят — засмеют.

Она переключила станцию на какую-то электронику. Хвостатый и Марк одновременно скривились. А девушка нарочисто писклявым голосом принялась подпевать.

— Где там твоя деревня? — пытался перекричать её Марк.

— Просто поезжай прямо, — сказала я.

— Поезжай прямо, куда глаза глядят, — наконец подал голос хвостатый, — Романтика дороги. Просто кайф.

— Какая тут романтика дороги? — рассмеялась девушка, — Её же не видно за каплями дождя.

— Сейчас, по законам жанра, выскочит призрак маленькой девочки, который мы собьем, — сказала я.

— Ой, да не гони, — сказала девушка.

— Ты должна была испугаться, — назидательно сказал Марк, — И прижаться к моему плечу. А я бы тебя утешил.

Марк переключил радио на рок. Хвостатый докурил трубку и принялся набивать её снова.

— Прекрати, Том, тут нечем дышать, — проворчал Марк, — Открой окно.

Том недовольно цокнул и открыл окно. Тут же в салон ворвались мелкие капли дождя и ледяной пронизывающий ветер.

— Так, подышали свежим воздухом и хватит, — сказала я, — Холодно ведь.

— Мне нет, — пожал плечами Марк.

— А мне да, — проворчал Том, — Поэтому я закрою.

— Хотя бы не кури, — взмолился Марк.

Под рок-музыку и возбужденную болтовню ребят мы доехали до деревни. Я вышла, попрощалась с каждым из них и пошла в дом. А они зачем-то поехали дальше, вместо того, чтобы повернуть обратно, в город огней и кафетериев.

Песня о живой

Кукушка из часов. Охапка листьев, разлетающаяся в сторону юга. Как будто так уже было. Как будто так уже будет.

Кукушка из часов. Сквозняк, открывающий дверь. Кто-то стоит на пороге. Кто-то, пахнущий смолой и хвоёй.

Кукушка из часов. Начало отсчета. На последнем издыхании бьют куранты. Когда закончится бой, всё исчезнет. И запах хвои, и золотые листья, и белые перья в воде, и гранитовые скалы.

Кукушка из часов. Только она да старый дом, единственная тропинка, ведущая к нему, заросла вереском и полынью. Снег уже не греет — он обжигает. Пламя в камине превратилось в тлеющие угольки. Прямо как я.

Больше не сплю. Больше не сижу дома. По ночам я гуляю по тропинкам, слушая ухание сов и стрекот кузнечиков. Похожа на взъерошенного мокрого птенца. Вернуться бы в теплые дни.

Я начинаю слышать шепот колосьев. они говорят о загорелых босых ногах, порхающих мотыльках, дождевых червях и пылью из-под колес машин. Деревья поют о старых жильцах, которые сбежали из этой тишины, побросав дома, полные секретов, старых игрушек и музыкальных шкатулок. Птицы рассказывают о прошедшем лете. Кроты — о поверхности, для них такой же недосягаемой и смутной, как для нас небо.

Они смешиваются воедино, а я, сколько бы не затыкала уши, не могла от них скрыться. Сначала я пугалась, потом мне стало всё равно. Всё смешалось в единую кашу, явь с наваждением и радость со страхом. Это было как дремота, как сон, в который иногда пробираются частички реальности. Никто не замечал этого, или я не замечала других.

Когда я засыпала, я ходила во сне. Ходила по пустырям и заброшенным местам, бродила безцельно, резко просыпаясь и пугаясь. Потом с трудом находила дорогу назад, едва помня, где я живу и как меня зовут. Воспоминания куда-то утекли.

А потом я перестала видеть лица. Люди были лишь размытыми пятнами. Вокруг Нэнси было пусто, и сама она была прозрачна, а Дейла всегда окружал осенний ветер и пожелтевшая хвоя. Габриэль была изранена и вывернута наизнанку, а с Клариссы стекала вода.

Да и я сама представлялась себе одной сплошной раной, в которую попадало все. Одна язвенная, гноящаяся рана, полная всего скверного. Магнит, который притягивался ко всему. И самое страшное было в том, что сопротивляться я могла с трудом. Шляпа оказалась запертой в шкафу и благополучно забытой.

Так началась зима. А вместе с ней — дождь, смешанный с мокрым снегом, слякоть и лужи, по утрам корка льда, серое небо, голые деревья, пальто и шарфики, дыхание, превращающееся в пар и воющий ветер. Собаки, кошки и птицы попрятались. Да и люди заперлись в своих домах в обнимку с обогревателями.

Зимой было хуже всего. Я уже была на издыхании. Бросила школу, сожгла учебники, разругалась с родителями и послала всех друзей.