Ханский ярлык

— А что, если я попрошу у Узбека ее в жены, а он скажет: удавите его?

— Да ты что? Где это видано, чтоб жениха убивали? Хочешь, я замолвлю за тебя словцо хану?

— Замолвь, Кавгадый, замолвь,— схватил его за руку Юрий.— Век тебе благодарен буду.

Вечером Кавгадый докладывал Узбеку, что встреча князя и Кончаки состоялась.

— Ну как он?

— Он от нее без ума.

— Хых. Еще бы. Девчонка в самом соку, как степной тюльпан распустилась. Я еще давеча спросил: как ей показался русский князь? Очень, говорит, красивый. Значит, понравился.

— Одно плохо, он боится просить ее у тебя.

— Боится? — удивился Узбек.— Какой же он мужчина?

— Сам посуди, светлейший, два года он у тебя не то пленник, не то осужденный. Небось забоишься. Он меня просил закинуть тебе словцо за него. Как мне ему ответить?

— Скажи так...— Узбек на мгновение задумался,— Скажи, мол, хан удивляется: неужто князь свой язык проглотил, что слово за себя сказать не может? Ха-ха-ха.

Кавгадый похихикал вместе с ханом и отправился к князю. Тот ждал его в своей кибитке с нетерпением.

— Ну, говори. "

— Ах, какой ты скорый, князь. Гостя угостить сперва полагается.

— Стюрка,— захлопал в ладони Юрий,— принеси нам корчагу с кружками.

Кавгадый осушил чашу, крякнул удовлетворенно, поправил усы.

— Ну, князь, с тебя полагается за труды мои.

— Будет, Кавгадый, все будет. Говори же.

— Считай, я сговорил за тебя царевну. Но, как ты понимаешь, тебе самому надо просить ее у хана. Са-мо-му.

— Значит, он будет согласен?

— Только учти, хан так и сказал: у него что, язык проглочен? Так что держись по-княжески, по-мужски. Мало того, какое-нибудь условие поставь.

— Какое? Я? Хану?

— Откуда мне знать какое. Но ты должен показать ему, что ты ровня невесте. Понимаешь?

— Понимаю.

— И еще. У нас положено платить за невесту.

— Сколько?

— Это уж сколько отец запросит, в данном случае старший брат ее. И советую, какую бы цену ни назвал Узбек, соглашайся сразу. Он скупых не любит.

— Но у меня может не хватить казны.

— Не хватит, после доплатишь с выходом. Неужто ты не понимаешь, что вместе с невестой ты обретаешь свободу, а главное — самую сильную руку в Золотой Орде?

— Все я понимаю, что ты мне говоришь.

Ночью, когда уже улеглись спать, Стюрка подлезла к князю, тихо спросила:

— Юрий Данилович, ты собираешься жениться на поганой?

— Твое какое дело?

— Ну как? Мы с тобой вроде обженились.

— Ты смотри какая: «обженились». Со сколькими ты об-женивалась, ай забыла?

— Не кори меня прошлым, Юрий Данилович. Ты ж знаешь, я вся твоя.

— Не хватало мне еще рабыню корить. Вся, да не вся. Вот возьму в жены царевну, вот она действительно будет вся моя. Я ее распочну. А ты бы помалкивала.

— Но она ж из поганых, Юрий Данилович.

Стюрка, сама того не подозревая, подсказала князю завтрашнее условие, которое он сможет высказать хану. И вдруг наложница всхлипнула:

— А что ж мне тоды деять-то?

— Будешь печь пироги. Ай разучилась?

— С кем мне-то любиться,— ныла Стюрка,— я, чай, живой человек.

— Перестань. Дай подумать. Мне завтра к хану идти.

Однако Стюрка знала, как отвлекать мужика от дум. Жалась к князю, терлась об него своими горячими прелестями и добилась-таки своего. Взбудоражила. Ублажила всласть. Он еще и отдышаться не успел от трудов, а она тихонько зашептала:

— Может, и мне дозволишь ожениться с кем? А? Юрий Данилович?

Конечно, Стюрка имела в виду Романца, который доси посматривал на нее маслеными глазками. Чем не жених? Не схотела только сразу выдавать его имя. Но князь и без это взбеленился.

— Ах ты, сучка,— ухватил ее больно за грудь,— Только заикнись еще, я тебя так оженю, что месяц на задницу не сядешь.

— Отпусти. Больно, милый. Отпусти. Я же шутейно молвила.

— Ишь ты, шутница. Забыла, что я сказал тебе на Москве? Забыла? — Сделав «закрутку» на груди, он отпустил ее.

— Помню я, Юрий Данилович, помню. Я всегда твоя, только твоя.

Именно с этой «закрутки», зачернившей грудь, Стюрка убедилась, что как бы там ни было, а князь любит ее. Подумала умиротворенно: «Никуда он от меня не денется. Пусть женится. Все равно будет мой».

И назавтра у хана, ободренный Кавгадыем и умудренный подсказкой наложницы, Юрий Данилович сказал:

— Только у меня будет условие, великий хан.

— Условие? — удивился Узбек.— Какое?

— Она должна окреститься в нашу веру.

— Ну, это конечно,— улыбнулся Узбек,— жена всегда и во всем должна следовать за мужем.

— И после этого мы сразу венчаемся по нашему христианскому обычаю,— чеканил князь, замечая, что именно это и приходится по душе будущему родственнику. Смелый зять кому же не понравится? И даже когда плату за невесту в тысячу гривен назначил хан, Юрий и глазом не сморгнул, хотя все внутри вниз упало от такой суммы.

— Хорошо,— отвечал он твердо, в уме прикидывая, что наскребет в своей скотнице разве что половину. За два-то года порастряс ее, живя в Орде. «Ничего, после свадьбы скажу, что остальное дошлю с выходом».

Пир в ханском дворце по случаю выдачи его сестры за русского князя удался на славу. Съехались почти все темники, салтаны, уздени. Пили много, виночерпий едва успевал наполнять чаши, слуги таскать закуски. Юрий дивился, что пир шел без невесты. Узбек, поймав его взгляд, усмехнувшись, молвил:

— По-нашему, невесту полагается искать, князь. Найдешь, она твоя,— и подмигнул поощрительно.

Юрий поднялся в некой растерянности, но тут около оказался Кавгадый, шепнул ободряюще:

— Идем. Я знаю, где она схоронилась.

Они выбрались из дворца, прошли к кибитке царевны. Внутри горели свечи, служанки находились там, сидели на коврах, молчали.

— Так,— молвил Кавгадый, явившись на входе.— Попробуем найти. Вперед, князь. Я с этого края, ты — с того.

И они стали обходить кибитку, заглядывая за занавески, закоулки и в лица служанок: не затесалась ли Кончака меж ними. Те, зная, кого ищут мужчины, отмалчивались, лишь иногда хихикая. И зафыркали от удовольствия, когда выяснилось, что меж ними царевны нет.

— Так,— опять произнес Кавгадый со значением, словно разгадывает неразрешимую загадку, но Юрий догадывался, что это игра, что он знает, где находится Кончака, иначе бы не вызвался помогать.

— А заглянем-ка мы в сундук царевны,— сказал Кавгадый и потянул князя из кибитки.

Плетенный из ивы сундук царевны был столь велик, что стоял на отдельной телеге, рядом с кибиткой. Именно в нем и сидела Кончака. И едва открыли крышку, как Кавгадый вскричал:

— Хватай ее!

Юрий схватил девушку, показавшуюся ему легкой как пушинка. Она взвизгнула и сделала попытку вырваться, но столь вялую, что князь догадался, что так и положено.

А Кавгадый крикнул:

— Держи крепче. Тащи домой.

И князь понес свою невесту к себе. По дороге она сказала ему тихо:

— Отпусти. Я сама пойду.

22. НЕСОЛОНО ХЛЕБАВШИ

Из Новгорода в Тверь прибыл архиепископ Давыд. Михаил Ярославич понял: по-пустому владыка не явится. И не ошибся.

После обоюдных приветствий, благословения и нешибкого застолья Давыд приступил наконец к делу:

— Я ведь миром послан, сын мой. Всем Новгородом.

— Я догадываюсь, святый отче.

— Ты б воротил заложников-то, Михаил Ярославич. Что ж их в порубе-то томить, чай, тоже христиане, не поганые.

— В том-то и дело, отче, что христиане, а поступают по-христиански ли? А? Говоришь, я их томлю в порубе. Плохо? Может, было лепш утопить их, благо Волга рядом.

— Христос с тобой, сын мой, разве ж я к этому молвил.

— А я к этому, святый отче. Славяне-то моих людей не в поруб прятали, а с моста пометали. Утопили. А за что? Ты небось не вступился за них.

Архиепископ закряхтел, завздыхал, забормотал:

— Вступился я, сын мой, вступился.