Ханский ярлык

— Да уж, представляю.

Михаил Ярославич понимал, что в Орде ждут его большие неприятности, возможно, и смерть. Некоторые из бояр не советовали ехать:

— Ты все равно там не оправдаешься, князь. Убеги лепш к свеям, в немцы ли, пережди, пока гнев хана пройдет, сердце умягчится. И воротишься.

— Хорош же я буду великий князь, если от зла бегать буду.

— Ты первый, что ли? Эвон Дмитрий Александрович от братца Андрея сколь бегивал. И ничего.

Старший сын, Дмитрий Михайлович, говорил отцу:

— Давай, отец, я за тебя поеду. Будь что будет.

— Нет, сынок, загораживаться детьми я не стану. Жалею уж, что Константина отпустил туда. Все не ворочается, а ведь давно бы должен. Видно, держит его Узбек, не отпускает.

Отчего-то медлил Михаил Ярославич. Знал, что ехать надо, а медлил. Возможно, оттого, что собирал подарки, без которых, понятно, в Орду ехать нельзя. Для ханши сшили соболью шубу и шапку, для хана изготовили бахтерец с позолоченными пластинами, саблю с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями, и боевой лук из корня старой лиственницы. Много кое-чего и другого предполагалось везти, но, конечно, более всего главного богатства Руси — драгоценных мехов, очень ценимых в Орде и всегда желанных.

В глубине души надеялся Михаил Ярославич умилостивить хана, помнил его хорошее расположение к себе. Неужто не поймет Узбек, что он, Михаил, не имеет никакого отношения к смерти сестры его? Что смерть ее ни с какой стороны не выгодна Михаилу? Что если даже она отравлена, то недругами Твери. Кем? Только Всевышний знает, нам, смертным, не дано сие провидеть.

Правда, одна старуха — ведунья с Затьмацкого посада — твердо сказала, что здесь рука бабы, живущей вне Твери. Но как ей верить? Да и где искать ту бабу, что живет вне Твери? А старуха клянется, что видит ее как живую: мордатую, мясистую и небедную. Даже одежду ее описывает.

Но мало ли чего бабке на старости лет не помстится. Не везти же ее по княжеству искать мордатых и мясистых. Бабке почти под сотню, с печи не слазит, на второй же версте рассыплется.

Первого серпеня1 1318 года выехал Михаил Ярославич из Твери на нескольких подводах в сопровождении полусотни гридей и милостников. Провожать его поехала вся семья — все дети и Анна Дмитриевна с маленьким Василием на руках. Старшие сыновья, Дмитрий и Александр, ехали вершними, сам князь Михаил ехал с женой в легкой тележке, держа на руках Василия.

*Серпень — август.

Его немного огорчало, что мальчик не хотел сидеть на руках отца, тянулся к матери.

— Ишь ты, мамкин хвост,— корил его ласково князь,— Ворочусь, устрою постриги, живо титьку забудешь.

Однако, щекотнув под мышки ребенка, отдал его жене и, сразу посмурев, пробормотал:

— Ворочусь ли?

— Даст Бог, Мишенька, все обойдется,— утешала Анна Дмитриевна.— Не ты — они начали, хан разберется.

— Должен бы разобраться,— вздыхал князь,— да вот Агафья подвела. Кто ж думал? Молодая, красивая — и на тебе.

Когда солнце начало приближаться к полудню, князь велел остановиться.

— Ну что, мать? Дальние проводы — долгие слезы, пора вам ворочаться, чтоб к ночи дома быть.

Михаил слез с телеги, поцеловал сынишку, жену, шепнул на ухо:

— Молись за меня.

— Хорошо, Мишенька,— ответила пресекшимся голосом Анна Дмитриевна, и глаза заблестели от подступивших слез.

— Все, все, все,— молвил князь и скомандовал возчику: — Поворачивай к дому.

Однако старшие сыновья запротестовали:

— Мы проводим до Владимира.

Михаил Ярославич не стал с ними спорить: до Владимира так до Владимира. Сысой подвел князю коня, подержал стремя. И они поехали рядом — два молочных брата, князь и милостник.

Во Владимир прибыли на третий день. Первым делом Михаил Ярославич посетил митрополита Петра, которому что-то неможилось, и он принял князя в своей опочивальне.

— Слышал я, сын мой, все слышал. Скорблю вместе с тобой о случившемся. И буду молить за тебя Всевышнего.

— Спасибо, святый отче.

— Взял ли с собой духовного отца, сын мой?

— Да, святый отче, со мной едет игумен Марк.

— Ну, Марк добрый человек, свою службу ведает знатно.

Узнав о приезде великого князя во Владимир, на следующий день явились туда суздальские князья — братья Александр и Константин. Эти в один голос стали отговаривать Михаила Ярославича от поездки в Орду:

— Неужто не понимаешь, что там Юрий тебе петлю приготовил?

— Понимаю, братья, все понимаю. Но я хочу оправдаться перед Узбеком.

— Эх, Ярославич, да пустят ли тебя к хану-то,— говорил Александр Васильевич,— Там тебя уж так обгадили, что Узбек захочет ли слушать тебя.

— Он ко мне был очень милостив.

— Был, князь Михаил, был. А теперь, может, алкает крови твоей. Пошли лучше кого из сыновей за себя. Минет гнев ханский, поедешь и сам.

Дружно отговаривали великого князя и бояре владимирские: не езди, побереги живот свой. Невольно задержался во Владимире Михаил Ярославич, столь искренне были здесь явлены опасения за его жизнь. Все это размягчало сердце, заживляло душевные раны: значит, кому-то он еще нужен, кто-то искренне желает добра ему.

Но вот во Владимир явился от хана посол Ахма с отрядом татар. И хотя получил он от князя Михаила щедрый подарок, это никак не смягчило его требования:

— Князь, наш царь требует тебя к себе немедленно. Если не явишься в течение месяца, то на Русь будет наслана Орда.

— Я уже еду, Ахма,— вздохнул князь.— Скажи, за что так гневается на меня хан?

И хотя ханский посол не обязан был объясняться перед провинившимся русским князем, но подарок сделал свое дело.

— Скажу тебе честно, князь, тебя оговорили Юрий и Кавгадый, они сказали хану, что ты, собрав с княжеств выход, собирался бежать в немцы и даже в Рим.

— Бог мой, какая чушь. Неужто Узбек им поверил?

— Не знаю, князь. Но он велел позвать тебя и сказал, что если они тебя оклеветали, то он накажет не тебя, а их.

— Спасибо, Ахма.

— За что?

— За то, что открыл глаза мне. Ты мне камень с души свалил. Видит Бог, я чист перед ханом. Я завтра же выезжаю. Скажи, где сейчас Орда?

— Кочует на полудень. Езжай вдоль Дона, найдешь ее у устья.

— Ты едешь со мной?

— Нет. Я останусь до снега. У меня есть еще дела.

«Дела» татарских послов были известны Михаилу. Надо пограбить, ополониться и только тогда возвращаться. К этому всегда вели их появления на Руси, если кто-то из удельных князей не догадывался отдариться. След за собой послы обычно оставляли кровавый.

Поднявшись чуть свет, князь приказал готовиться к отъезду и позвал к себе сыновей.

— Ну что, дети мои, слава Богу, вы уж взрослые теперь. Мне не страшно за вас. Не знаю, сулит ли мне Бог вернуться, но если случится в Орде голову сложить, то ты, Дмитрий, сядешь во Твери в мое место, ты, Александр, возьмешь в удел Холм и Микулин. Младшие пусть живут при тебе, Дмитрий. Заклинаю вас, не ссорьтесь меж собой. Держитесь друг за дружку. Не берите пример с детей Александра Невского, грызшихся меж собой, псам подобно. Только в крепкой дружбе братской будет ваша сила. Начнете ссориться, задавит вас Москва.

— Мы проводим тебя, отец? — спросил Дмитрий.

— Не надо, Митя. Вы и так проводили меня хорошо. Ворочайтесь в Тверь, поддержите мать.

— Как ты поедешь?

— Я поеду через Рязань к Дону, но вы об этом никому не говорите. Если спросит кто, скажите, пошел вдоль Волги. Через Рязань мне безопасней, там сидит князь Иван Ярославич, он ненавидит Юрия. Так что мы невольно союзники с ним.

Выехали рано, направились строго на полудень и уже к обеду выбрались к речке Буже, ехали вдоль нее и, когда начало вечереть, остановились в одной из весок.

У Михаила Ярославича сильно разболелась голова. Они вошли с Сысоем в одну из клетей. Хозяева, узнав, кто к ним пожаловал, тут же очистили для гостей широкие лавки и почти все ушли из избы. Лишь на печи посапывала старуха. Сысой постелил для князя походную постель.