Рассказы

- Ишь какой зловредный мальчишка! - послышался со двора старушечий голос. - То собаку мучил, теперь козлом кричит. Все назло!

- Нет, тут что-то не то, - отозвался мужчина. - Разве мальчишка сможет так реветь? У него и голоса не хватит. Странное дело! - Дядь Терентий? Дядь Терентий! - вдруг взволнованно крикнула какая-то девушка. - А-я! - донеслось издалека. - Ты козла ищешь? Поди-ка сюда! Это не твой орет? Прошло несколько секунд молчания, потом со двора послышалось: - Ага! Он и есть! Ах люди! Ну что за люди! Средь бела дня! Дядя Терентий принялся кричать нам в окно, чтобы ему немедленно вернули козла и что он нам покажет, как скотину воровать. Я не отвечал. Собравшиеся во дворе успокаивали дядю Терентия, говорили, что тут, очевидно, какое-то недоразумение, что квартира принадлежит солидному человеку, подполковнику, который едва ли станет заниматься такими делами. Говорили также, что подполковника сейчас нет и что дома только его сынишка, то есть я. - А мне шут с ним, кто там дома, кого нет. Мой козел - стало быть, отдай! - сказал дядя Терентий. - Верка! Стой здесь! Пойду участкового приведу. Козел притих, словно понял, что освобождение близко. Я не боялся прихода милиционера, я был даже рад, что он придет, и думал только о том, как он попадет в квартиру. И вдруг у меня мелькнула такая мысль: козел сейчас в комнате родителей. Что, если я в одну секунду проскочу переднюю, открою входную дверь... А там лестница, а там двор, а там люди, от которых мне попадет, но которые избавят меня от козла... Я прислушался. В квартире было тихо. Я и не подозревал, что козел уже перебрался в переднюю и стоит у самой двери моей комнаты. Я на цыпочках подкрался к этой двери, тихонько снял с нее крючок, затем сразу распахнул ее и... чуть по напоролся на козлиные рога. В следующий момент я был на середине комнаты. Козел направился ко мне. Я вскочил с ногами на подоконник. Козел подошел к подоконнику и, мотая головой, глядя на меня своим страшным глазом, хрипло заблеял. И тут я окончательно забыл про свою самостоятельность. Я отодвинулся почти к самому карнизу, свесил ноги наружу, поднял лицо к небу и заревел на весь двор, где уже собралось очень много народу. Однако я недолго ревел. Вскоре еще больший ужас потряс меня так, что я и голос потерял. Во двор вошли папа и мама. Они шли не под руку, как обычно, а на расстоянии метра друг от друга. Лицо у папы было красное и очень сердитое. Уже потом я узнал, что мама испортила папе все удовольствие от поездки, потому что все время беспокоилась за меня и говорила, что у нее какое-то тяжелое предчувствие. Они уехали от полковника Харитонова, даже не пообедав, и всю дорогу ссорились. Папа был так рассержен, что даже не заметил толпы, которая глазела на мое окно. Увидев меня, он остановился и почти закричал маме: - На! Смотри! Целехонько твое сокровище, здоровехонько! И что вообще с ним могло случиться? Не слушая папы, мама закричала мне, чтобы я лез обратно в комнату, что я могу свалиться. Но я не послушался. - Дядя Терентий! Дядя Терентий! - сказали в это время в толпе. - Вот как раз товарищ подполковник. Вернулся! Во двор вошел низенький, грязно одетый дядька с полуседой щетиной на лицо, а с ним круглолицый, розовощекий милиционер. Тут папа впервые обратил внимание на толпу и как-то притих. Милиционер подошел к нему и отдал честь: - Товарищ подполковник, разрешите обратиться! - Пожалуйста! Слушаю! Милиционер смущенно улыбнулся: - Не знаешь, как и начать... Короче, вот от гражданина поступило заявление, что у вас в квартире... ну, домашнее животное. - Что за чушь? Какое животное? - Козел, - пояснил милиционер, зачем-то понизив голос. - Что-о? - Козел, товарищ подполковник. Папа вскинул голову. Глаза его сверкали. - Алексей? В чем дело? Что там такое у тебя? "Ме-е-е!" - закричал козел за моей спиной. Что было дальше, рассказывать незачем, об этом каждый догадается. Скажу лишь одно: я много вынес в тот день, но самый тяжелый удар, удар в самое сердце, постиг меня на следующее утро. Папа был на службе, мама ушла в магазин. Мне запретили выходить. Я лежал на подоконнике и смотрел во двор. Подо мной на лавочке сидели Аглая и другие театральные деятели. Вчерашний спектакль прошел у них успешно, несмотря на то что пришлось удовольствоваться фанерным козлом. За живого козла им, конечно, тоже нагорело, но они уже забыли об этом и обдумывали новую постановку. - Валенки для партизан достанем, полушубки найдутся, - говорил Сеня Ласточкин. - А вот портупею, кобуру и полевую сумку - это надо поискать. - Лешка достанет, - сказала Аглая. - У него отец военный. - Какой Лешка? Из двадцать второй? - вмешался Дудкин. - Нет! Не достанет. Теперь ему отец ничего не даст. - Лёшка-то? У! Я ему скажу, что он самостоятельный, - он и без спроса возьмет Я им как хочу, так и верчу.

1957 г.

"НА ТЕБЯ ВСЯ НАДЕЖДА..."

Из-за переезда в новый дом мы не сняли дачу. Я, правда, побывал в пионерском лагере, но родители мои почти все лето провели в городе. Только два раза они выезжали на природу, и каждый раз со мной в это время что-нибудь случалось. Про историю с козлом я уже рассказал. Вторая история случилась уже в середине августа, когда папа только что получил отпуск. Знакомые предложили родителям отправиться дней на десять в байдарочный поход. Папа с мамой никогда на байдарках не ходили, им очень хотелось узнать, что это за удовольствие, но взять меня с собой они отказались. - Дай мы сами научимся весла держать, - сказал папа. - Тогда купим на следующий год байдарку - будешь с нами плавать. Снова родители стали советоваться, на кого меня оставить. В этот раз такой человек нашелся быстро. Мама поехала зачем-то в центр города и вернулась очень довольная. - Все устроилось! Тетя Сопя у нас поживет. - Тетя Соня? Тихомирова? - слегка удивился папа. - Ну да! Я се в автобусе встретила. Она сказала, что с восторгом переберется к нам и присмотрит за Лешкой. - С восторгом? - тем же тоном переспросил папа. Я тоже был несколько удивлен, что за мной будет присматривать именно тетя Соня и что она будет делать это с восторгом. Она была замужем за приятелем моего покойного дедушки. Папа знал его с детства, мама - тоже очень давно, но после смерти дедушки родители бывали у Тихомировых редко, а я последний раз виделся с тетей Соней, когда мне было лет шесть или семь. Мама объяснила, почему тетя Соня пришла в такой восторг. К ее мужу приехала куча родственников из Хабаровска, и она вынуждена была готовить на них, да мыть посуду, да водить их по магазинам. Теперь она скажет, что у нее заболел кто-то из близких, что она должна уехать, и пусть эти родственники сами моют посуду. - Она уверена, что поладит с Лешей, - добавила мама. - Она говорит, что у нее прирожденный педагогический талант. - А у самой детей не было, - заметил папа. - Хорошо! - рассердилась мама. - Что тебе, собственно, не нравится? Ну, пусть она преувеличивает и у нее нет педагогического таланта. А у кого из наших близких он есть? Папа не ответил, а мне было все равно, кто за мной будет присматривать и есть ли у него педагогический талант. Я слишком был огорчен, что меня но берут в поход. Всю вторую половину дня накануне отъезда папа с мамой ползали на четвереньках среди разложенных по полу вещей, все время что-то теряли, то и дело ссорились. Я тогда не читал еще "Трое в одной лодке" и не знал, что все туристы так собираются в путь. Часов в восемь раздался звонок. - Тетя Соня, - сказала мама, и мы все пошли в переднюю. Я слышал, что тете Соне около шестидесяти, но выглядела она моложе. У нее были светло-желтые, кудряшками, волосы и короткое пестрое платье. Молча сжав красные губы бантиком, она подставила маме для поцелуя одну щеку, папе - другую. Затем она наклонилась ко мне и ткнула себя пальцем куда-то рядом с узким напудренным носом. - Целуй сюда! - сказала она и снова сжала красные губы бантиком. Я вяло чмокнул ее. Тетя Соня прошлась по передней, заглянула в одну комнату, в другую. - Блаженство! - сказала она без всякого выражения. - Что? - не понял папа. - После того кошмара, который у нас в доме, здесь рай. Мы вошли в комнату. Тетя Соня села на стул, вынула из сумочки плитку шоколада. - Алеха!.. Это тебе. Я взял шоколад, поблагодарил. Тетя подняла указательный палец. - Но только, Леха, уговор: пока я здесь, ты будешь получать сладкое только после обеда и после ужина. - Склонив голову набок, она посмотрела на меня круглыми светло-серыми глазами. - Ну как, лады? - Угу, - промычал я. Что-то не понравилось мне это "лады" и вообще манера тети Сони разговаривать со мной. А она протянула руку и сказала: - Молодец! Давай лапу на уговор! Это мне тоже не понравилось, но я пожал руку. Покосившись на папу с мамой, я заметил, что они переглянулись. Больше в тот вечер тетя Сопя со мной не разговаривала. Меня послали гулять с Шумкой, а потом уложили спать. На следующее утро тете Соне было не до меня. Она спрашивала маму, где лежит мое белье, как варить кашу "Геркулес" (ей никогда не приходилось этого делать), по какому адресу сообщить, если со мной случится что-нибудь особенное. На это мама сказала, что она сама будет звонить из каждого поселка, где есть переговорный пункт. Папа сходил за такси и приехал в нем к нашему подъезду. Антошка Дудкин, Аглая и рыжие Зинка и Васька Брыкины подошли к машине и стали смотреть, как в нее засовывают рюкзаки, авоськи, удочки и таксу Шумку (родители решили взять ее с собой). - Лешк! Куда едешь? - спросил Дудкин. - Никуда, - ответил я. - Опять один остаешься? - спросила Аглая. - Нет, голубчики, - сказала мама. - Теперь мы ученые, больше вы нам в квартиру козла не притащите. - А мы и не собираемся, - буркнула Аглая, и все четверо отошли от машины. Родители поцеловали меня, тетю Соню... Такси двинулось и скоро исчезло за воротами. Вот тут тетя Соня за меня и принялась. - Лешка! Пошли к Антону, - сказала Аглая, - Ему белых крыс подарили. Я двинулся к ребятам, но тут услышал за спиной очень негромкий голос тети Сони: - Алеша, можно тебя на минуточку? Я вернулся, подошел к ней. - Понимаешь, какое дело, Алеха, - почти шепотом проговорила она. - Нам нужно очень серьезно потолковать. Идем, а? Я сказал ребятам, что скоро вернусь, и пошел за тетей Соней наверх. В кухне она села спиной к окну, положила ногу на ногу, чиркнула спичкой, затянулась сигаретой и заговорила: - Слушай, Леха... Ты парень взрослый, голова у тебя работает - во! - Она показала большой палец. - Значит, мы можем говорить, как человек с человеком. Ага? - Ага, - промычал я. - Так вот, я хотела спросить: как ты расцениваешь свой поступок? - Какой поступок?.. - А вот сейчас, во дворе... Я молчал, обалдело глядя на эту странную тетку. А тетка отвела руку с сигаретой далеко в сторону, и тоже молчала, и тоже смотрела на меня круглыми светлыми глазами со слипшимися от краски ресницами. - Я... я не помню никакого поступка, - пробормотал я. - Очень жаль! - молвила тетя Соня и снова застыла, сжав губы бантиком. Я взмок от напряжения, но так и не понял, что ей от меня надо. - Хорошо. Я тебе подскажу, - смилостивилась наконец тетя Сопя, - Вот тебя ребята позвали смотреть белых крыс. Я понимаю, крысы, конечно, дело важное, но я-то все-таки не пустое место. А? Тут я молча кивнул. - А как же ты поступил? Тебя позвали, и ты, не оглянувшись на меня, не спросив, как я к этому отнесусь, взял да и пошел к ребятам. Словно и нет меня. По-товарищески это, как ты полагаешь? Я совершенно не понимал, что в моем поступке могло быть нетоварищеского, но на всякий случай качнул головой. Тетя Соня затянулась сигаретой, выпустила дым. - Так что же, по-твоему, теперь надо сделать? - Попросить прощения, - в страшной тоске промямлил я. - Умница! - воскликнула тетя Соня. - Давай лапу! Я была уверена, что мы с тобой душа в душу заживем. - Лешка! Ну, скоро ты? - донеслось со двора. Я уже знал, как надо себя вести. - Тетя Соня, можно я пойду? - К этим самым... крысам? - Тетя Соня помолчала. - Крысы, я понимаю, - это очень интересно, только знаешь, что я тебе скажу!.. Давай такой уговор: сначала дело, а потом развлечения. Ага? Я спросил, какое дело она имеет в виду. - А дело оч-чень, оч-чень важное. Мы сейчас займемся составлением распорядка дня. Я не стал возражать. Я пошел в комнату, лег на подоконник и сказал ребятам, что к Антону не пойду. - Эта... длинноносая не пускает? - приглушенно спросила Аглая. Я молча кивнул. Тетя Соня так увлеклась составлением распорядка дня, что забыла приготовить обед, и мы пообедали "Геркулесом", сваренным, правда, на молоке. Теперь, согласно "распорядку", я мог гулять только два часа перед обедом и столько же перед ужином, а остальную часть дня мне предстояло заниматься "осмысленным времяпрепровождением". Под этим тетя Соня подразумевала утреннюю гимнастику (я ее и так делал), уборку своей комнаты, мытье чайной посуды (столовую посуду тетя Соня взяла на себя), повторение пройденного в школе, чтение художественной литературы (два часа), послеобеденный отдых (один час). Где-то между этим отдыхом и вечерней прогулкой тетя Соня написала: "Свободное время". Но потом она спросила меня, чем я люблю в свободное время заниматься. Я сдуру ответил, что люблю мастерить, что сейчас клею из картона фрегат. Тут тетя Соня зачеркнула "свободное время", а сверху написала: "Труд". Я попытался объяснить, что уже сделал всю домашнюю работу, которую получил на лето, пытался втолковать тете Соне, что я люблю читать, но привык это делать, когда мне захочется, пытался я возразить и против пункта о прогулках... Тетя Соня долго смотрела на меня, склонив голову набок, потом проговорила: - Лешка!.. Ты слышал когда-нибудь о знаменитом русском ученом Павлове? - Слышал, - сказал я. - Что же ты слышал? - Он делал опыты с собаками... и еще там... эти... рефлексы всякие. - Правильно! - сказала тетя Соня. - Так вот, этот академик в журнале "Здоровье" недавно написал, что для человека имеет колоссальное значение размеренный ритм жизни. - Тетя Соня закурила очередную сигарету. - Леха! Ты же совершенно взрослый парень! Ты же не можешь не понимать, что папа с мамой тебя немного разболтали. Верно ведь? Да? Я промолчал. - Так вот, давай устроим пане с мамой сюрприз. Они вернутся и не узнают своего сына: подтянутый, дисциплинированный - словом, во человек! Я спорить не стал. Я не додумался, а просто почувствовал, что это бесполезно. Из-за составления распорядка дня мне перед обедом погулять не пришлось. Не удалось и почитать: это положено было делать перед дневной прогулкой. Зато сразу же после обеда я начал жить в строго размеренном ритме: мне пришлось достать подушку, плед и лечь на диван. Читать в это время не разрешалось. Я лежал, смотрел в потолок и думал об академике Павлове. Почему-то мне казалось, что он давно умер, а он, выходит, жив и пишет в журнале "Здоровье". Я удивлялся: неужели и он читает художественную литературу только в строго определенные часы, даже тогда, когда читать ему совсем не хочется? Что-то, казалось мне, здесь не так. Через час в комнату вошла тетя Соня и, вскинув голые руки к потолку, весело закричала: - Подъе-е-ем! - И тут же спросила: - Итак, чем сейчас будем заниматься? - Трудом, - вздохнул я. - Умница! - сказала тетя Соня и исчезла. Убрав подушку и плед, я сел за маленький столик, над которым висели кое-какие инструменты и на котором стоял остов моего фрегата. Как сделать его, меня научил папа. Я уже вырезал из картона киль и приклеил к нему округлые картонные шпангоуты. Края шпангоутов были часто надрезаны и загнуты так, чтобы к ним можно было приклеивать обшивку, состоящую из множества узких, тоже картонных полосок. Часть обшивки была уже готова, оставалось доделать примерно две трети. Безо всякого удовольствия наклеил я одну полоску, другую, но потом я вспомнил, что мне надо еще сделать в бортах люки для пушек. Мне стало вдруг интересно, и я принялся за работу уже с увлечением. Дверь открылась, вошла тетя Сопя. - Молодец малый! - сказала она и, придвинув стул, подсела к столику. - До чего приятно смотреть на человека, который не собак гоняет, а что-то такое создает, соображает что-то такое... Я скрючился над своим столиком. Тетя Соня долго рассказывала, какие ценные качества развивают в человеке занятия трудом, а я все макал да макал кисточку в клей и все водил да водил этой кисточкой по одной и той же картонной полоске, лежащей на старой газете. Вдруг тетя Соня переменила тон: - Между прочим, Леха, я подметила в тебе одну слабую черточку. - Какую? - не поднимая головы, спросил я. - Ты работаешь старательно, но очень медленно. Ты подумай: я уж сколько здесь сижу, а ты все мажешь, мажешь эту штучку... А когда же приклеивать? Надо так: намазал - приклеил, намазал - приклеил!.. Ну? Ты согласен со мной? Я перестал мазать и начал приклеивать полоску картона к этому распроклятому кораблю. ...Когда я вышел гулять, во дворе на лавочке сидели Аглая и Антошка Дудкин. Дудкин спросил меня, почему я все время торчу дома. - Небось эта тетка не пускает, - сказала Аглая. - Кто она тебе? Как я ни сдерживался, а все-таки начал всхлипывать. Аглая и Дудкин встревожились: - Чего это с ним? - Лешка!.. Ты чего? - Из-за вас все это... - проплакал я. - Что из-за нас? Я напомнил им, как родители попробовали оставить меня на целый день одного и что из этого получилось. И вот теперь мне не доверяют. Я поведал, как "эта тетка" мне вздохнуть не дает, рассказал про распорядок дня, про занятия трудом. Увлекшись, я даже приврал, что тетя Соня ходит за мной по пятам, подглядывает и все время читает нотации. - Чокнутая какая-то, - сказала Аглая. - А у тебя что, языка нет? - спросил Дудкин. - Какого языка? - А вот такого! Чтобы сказать: "Я вам не маленький, и нечего вам командовать. Буду жить, как при родителях жил, и все! И не привязывайтесь!" Этот совет засел у меня в голове, но ни в тот день, ни на следующий я не решился его выполнить. Я взбунтовался лишь на третий день после отъезда родителей. Утро началось как обычно. Тетя Соня усадила меня за повторение пройденного, Я положил перед собой учебник географии, которую знал назубок, и как только тетя Соня ушла в продуктовый магазин, взялся читать "Приключения Тома Сойера". Тетя Соня вернулась, проверила меня по учебнику, похвалила и ушла в кухню, напомнив, что теперь я должен заняться чтением художественной литературы. Я не возражал. Я как раз дочитал до того места, где Том и Гек решают отправиться ночью на кладбище сводить бородавки. До сих пор "чтение художественной литературы" было для меня самым приятным пунктом в "распорядке дня". Тетя Соня готовила в это время обед и ко мне не заходила. Однако на этот раз все получилось иначе. ...По спине у меня ползали мурашки, в животе было холодно. Я читал, как на кладбище, где притаились мальчишки, явились гробокопатели: индеец Джо, Мефф Поттер и доктор Робинсон. "Теми же лопатами они подняли крышку, выволокли мертвеца и бесцеремонно бросили его на землю", - прочел я. - Умница! - послышался голос тети Сони. Она стояла в дверях, скрестив руки на груди. - Я вот уже минут пять наблюдаю за тобой и вижу, что ты читаешь не абы как, а внимательно, с интересом... Вот так всегда читай! Чтение только ради чтения никакой пользы не приносит. - Она подсела к столу (совсем как тогда, с фрегатом) и взяла книгу. - "Приключения Тома Сойера". Должно быть, очень интересно. Да? Я понял, что тетя Соня "Тома Сойера" не читала; а она полистала книгу и спросила: - Ну, кто тебе из героев больше нравится: Бекки Тэчер или этот... Как его? - Она снова полистала книгу. - Или индеец Джо? - Бекки Тэчер, - прохрипел я, начиная дрожать. Тетя Соня положила книгу, поставила локти на стол и подперла подбородок тыльной стороной ладоней. - Ну, давай расскажи мне содержание. Мне хочется знать, как ты усваиваешь прочитанное. Я молчал. Я слова не мог вымолвить. - Погоди! Не рассказывай! - вдруг воскликнула тетя Соня. Ее осенила новая идея. Она велела мне взять чистую тетрадку и надписать: "Дневник чтения". Когда я выполнил это, она поднялась. - Теперь я пойду готовить обед, а ты продолжай читать. Когда дочитаешь, запиши фамилию автора, название и краткое содержание. Идет? Я слез со стула и тихо сказал: - Не буду я записывать. - Что? - переспросила тетя Соня. - Ничего я не буду записывать, - повторил я уже громче. - И... и вообще я сейчас пойду гулять. Тетя Соня слегка попятилась, сцепила пальцы перед грудью и уставилась на меня. - Алексей!.. Я хотела бы знать, что это за тон и что это значит: "Я пойду гулять"? - А то и значит: пойду гулять, и все! - Крикнув это, я выбежал в переднюю и там обернулся: - И вообще... и вообще буду делать что хочу. Вот! И не привязывайтесь!.. Вот! Тетя Соня повернулась в сторону передней, но ничего не ответила. Ребята во дворе одобрили мой бунт. Всю первую половину дня я проболтался вместе с ними, но так и не запомнил, во что мы играли, о чем говорили. Я думал о том, как вести себя, когда вернусь домой. Во время игры Аглая вдруг зашептала: - Лешк! Смотрит!.. На тебя смотрит! Оглянувшись, я увидел в окне тетю Соню. Она вытирала тарелку и смотрела на меня с каменным лицом. Я поспешил отвернуться. Когда я снова покосился на окно, тети Сони уже не было. Но вот ребята разошлись: настало время обедать. Поплелся домой и я. Открыл дверь своим ключом, вошел в переднюю на цыпочках, надеясь проскользнуть к себе в комнату бесшумно. Только ничего не получилось. - Можешь идти обедать, - сказала тетя Соня из кухни. Вымыв руки, я вошел в кухню и сел перед тарелкой с красным борщом. Тетя Соня сидела напротив. Перед ней тоже стоял прибор, но в тарелке у нее ничего не было. Ел я без аппетита. Прошло, наверное, минут десять, пока я одолел полтарелки. Все это время тетя Соня сидела, подперев подбородок руками, и не шевелилась. Но вот она негромко спросила: - Ты ничего не замечаешь? Я посмотрел на нее, на ее пустую тарелку и ответил: - Замечаю. - Что же именно ты замечаешь? - Что вы ничего но едите. После этого тетя Соня молчала еще минуты две, потом заговорила: - Так вот, Алексей: я никогда детей не наказывала и наказывать не стану. Таков мой принцип. Но имей в виду: я до тех пор ничего не буду есть, пока ты не извинишься передо мной и не начнешь вести себя, как мы уговорились. Дошло? Я так и застыл с полной ложкой во рту. Уж казалось, я испытал на себе все приемы, к которым прибегают взрослые, воспитывая детей: мне делали ласковые замечания, читали строгие нотации, со мной часами не разговаривали, меня наказывали по-всякому. Папа раза два даже угостил ремнем... Но чтобы из-за меня объявляли голодовку - такого я еще не знал. Я проглотил наконец ложку борща и стал думать, как быть. Не извиняться, согласиться на то, чтобы тетя Соня продолжала голодать, - что-то в этом было нехорошее. Но если я попрошу прощения, мне сегодня же придется в обязательном порядке клеить фрегат. И вдруг меня осенило. Я вылез из-за стола и сказал: - Я тоже не буду есть. Тетя Соня выпрямилась и приоткрыла рот. Такого хода с моей стороны она не ожидала. Но она очень скоро пришла в себя и холодно отчеканила: - Не ешь. У себя в комнате я лег на диван и натянул плед на голову. Это я проделал на тот случай, если тетя Соня вздумает войти и завести разговор. Но она не вошла. Я лежал и подсчитывал, сколько же мне еще осталось терпеть. Выходило - не меньше недели. Я представил себе три байдарки, скользящие вдоль зеленых берегов, а в одной из них - папу с мамой. Они плывут себе, переговариваясь с друзьями, по вечерам ставят палатки и, наверное, подолгу болтают у костра... И небось они воображают, что мне очень даже хорошо с этой теткой, вообразившей себя великим педагогом. Они там развлекаются в свое удовольствие, а мне вот мучайся из-за них. Я всхлипнул. Я почувствовал, что сердце мое ожесточилось. Мне захотелось выкинуть что-нибудь такое, что мама с папой надолго бы запомнили. Одним словом, мне захотелось проучить своих родителей и эту самую тетю Соню. Я откинул плед, посмотрел на часы. Прошло минут тридцать, как я лег. В квартире не было слышно ни звука. Нет!.. Какой-то звук все-таки доносился из соседней комнаты: вроде бы похрапывание... Я встал, прошел в одних носках в переднюю. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта... Так и есть! Тетя Соня лежала на тахте и спала. Рядом с ней на полу валялась книга и стояла пепельница, в которой еще дымился окурок.