Страница 6 из 19
Сидевший в президиуме академик Павлов, на протяжении всей пламенной речи доктора что-то помечавший на листе бумаги, при последних словах поднял голову и неотрывно сверлил взглядом выступавшего.
Присутствующие в зале разделились на две примерно равные части. Одни аплодировали и кричали: «Браво!», другие свистели и вопили что-то оскорбительное про голубые мундиры и жандармских провокаторов. Особенно усердствовал десяток студентов-медиков, расположившихся на галерке. Речь доктора получила неожиданную поддержку из президиума. Академик Павлов неспешно поднялся, опираясь руками о стол, и, став похожим на льва, величественно оглядел мгновенно притихший зал, затем несколько раз хлопнул в ладони, выражая одобрение. Державшиеся отдельной кучкой и спешно строчившие в своих блокнотах корреспонденты, увидев действия академика и Нобелевского лауреата, устроили настоящую рукопашную схватку, стремясь первым выскочить, поймать извозчика и домчать сенсацию на стол главного редактора.
Михаил Николаевич уже вернулся на свое место, пока распорядитель тщетно пытался успокоить зал. Наконец ему это удалось, начал выступать следующий оратор, и в это время доктору по рядам передали записку. Ожидая увидеть очередные ругательства и оскорбления, он был немало удивлен прочитанным:
«Милостивый государь! Если Вас не затруднит, не согласитесь ли встретиться со мной по окончании заседания? Буду премного обязан. Павлов».
Оставшееся время доктор сидел как на иголках, пытаясь понять подобную реакцию Академика. И несколько раз ловил на себе его внимательный и, как бы, изучающий взгляд…
В перерыве к доктору подошел молодой аспирант и вежливо пригласил пройти в кабинет. Там его уже ждал Сам!.. Ждал с нетерпением, выражавшимся в нервном хождении из угла в угол. Судя по всему, разговор предстоял продолжительный и приватный. На столе попыхивал паром новомодный электрический чайник, заварник источал очаровательный аромат, вокруг них стояли стаканы в серебряных подстаканниках и вазочки с сахаром и булочками.
– Здравствуйте, коллега. – Павлов протянул руку, пожатие было сильным и энергичным. – С кем имею честь?..
– Михаил Николаевич Голубев, хирург и психиатр. До недавнего времени заведовал госпиталем. – Доктор все не мог взять в толк, зачем он понадобился великому ученому. Не для того же, чтобы поблагодарить за пламенную речь. Но Иван Петрович не зря был известен как радушный и гостеприимный хозяин и сразу же пригласил гостя к столу.
– Не обессудьте, Михаил Николаевич, но коньяк предлагать не стану. Сам зелье сие не жалую и вам не советую. Да и пить сегодня, когда народ наш отучить от пьянства пытаемся, – так и фарисеем стать недолго.
Пока хозяин и гость не отдали должное дарам «Товарищества Петра Боткина и сыновей», а также знаменитой московской сдобе, разговор велся исключительно на околомедицинские темы. Иван Петрович посетовал на лекарственный голод и нехватку самых необходимых медикаментов, что нашло самый искренний отклик у доктора, который не раз сталкивался с этой напастью у себя в госпитале. И его очень заинтересовала одна из фраз Павлова о возможных перспективах безмедикаментозной терапии и электромагнитных полей.
Допив чай, Павлов предложил Михаил Николаевичу пересесть в уютное кожаное кресло и сам расположился, напротив.
– А теперь, если вы не возражаете, коллега, позвольте мне вернуться к нашему съезду и вашему столь неожиданному, но очень яркому экспромту на нём. Если не ошибаюсь, ваше выступление отсутствовало в программе? Тем не менее, я должен признаться, что был очень удивлен вашей речью. Приятно удивлен. Далеко не каждый сейчас думает так же, как вы. И тем более еще меньше людей осмеливается произнести такие слова с трибуны. Вы очень смелый человек, доктор.
Павлов пристально смотрел на своего визави. У того даже сложилось впечатление, что академик пытался разглядеть в нем кого-то знакомого. Таким взглядом человек смотрит на лучшего друга, с которым судьба разлучила много лет назад, и теперь он, внезапно повстречав пропавшего, ищет сквозь морщины и седину черты того сорванца, с кем в далеком-далеком детстве совершал геройские мальчишечьи подвиги.
– Спасибо за лестный отзыв, профессор, но я просто высказал свое мнение. То, к чему призывают эти господа, смертельно для страны!
– Давайте обойдемся без званий, Михаил Николаевич. Называйте меня по имени-отчеству. Мы все же не на официальном приеме… Я согласен, что господа либералы не осознают всей опасности положения в стране. – Павлов вдруг как-то неуловимо поменялся в лице. – И могут привести ее к катастрофе, если дорвутся до власти… Скажите, а откуда у вас такие точные сроки – два года?
Доктора бросило в жар. Во-первых, он только сейчас осознал, что в пылу выступления озвучил некоторые детали из рассказов Гурова, а во-вторых, академик, вцепившись в ручки кресла и подавшись вперед, буквально прожигал взглядом, ожидая ответа. Как будто от этого зависело что-то очень важное.
– Иван Петрович… Я многого насмотрелся и наслушался за время работы в госпитале… И среди моих пациентов и простые солдаты, и офицеры, да и со штатскими общаться приходится часто. Снабженцы, фармацевты, купцы – с кем только не приходилось иметь дело. Те два года, про которые говорилось, – это мой личный прогноз, если хотите. Я ведь не только хирург, но еще и психиатр. Сиречь – обязан уметь анализировать и предвидеть поведение людей. Так вот, глядя на то, как ведут себя раненые, слушая их, разговаривая с ними, я пришел к выводу, что максимум через два года терпение народа иссякнет.
– Ну, что же, это вполне возможно. Наблюдательный человек способен порою сделать поразительные выводы, даже из незначительных деталей. Тому порукой биржевые маклеры, что миллионы из ничего наживают. Но есть два момента, которые не объяснишь простым анализом бесед с ранеными и знанием жизни, а именно: кто такие Либеральный Адвокат, Мюрат номер два и Кровавый Маршал?
Михаил Николаевич почувствовал себя в амплуа не подготовившегося к серьезному экзамену первокурсника. А Павлов… Павлов явно что-то знал или о чем-то догадывался. Его глаза пронзительно смотрели на доктора, и он невольно проникся тем ощущением, которое, вероятно, испытывает подопытный кролик, попавший в руки экспериментатора. Несмотря на то, что в этом кабинете было не жарко, щеки и лоб горели, как после парной. Кроме того, на протяжении этой беседы у него возникло чувство того, что с ним одновременно говорят ДВА разных собеседника. Неуловимо менялся тембр голоса, и порою хирургу с закаленными нервами и опытному невропатологу инстинктивно хотелось перекреститься – он был готов поклясться, что у Павлова меняется цвет глаз. Сказать правду? Но это нарушит обещание, данное Гурову и Бойко. Лгать? Это недостойно, да и врун из него никакой. Остаётся только полуправда. Желая получить хоть малую толику времени для принятия решения, доктор вынул из кармана брюк портсигар и обратился к Павлову:
– Вы позволите?
– Не сочтите меня бестактным, коллега, но – нет! Ибо: не пейте вина, не огорчайте сердце табачищем – и проживете столько, сколько жил Тициан. И, кроме того, Михаил Николаевич, я с нетерпением жду ответа на свой вопрос, и будьте уверены, это – не праздное любопытство.
– Вы можете мне не поверить, Иван Петрович, но информацию об этом я почерпнул из беседы с одним из своих многочисленных пациентов, а точнее из его бессвязных монологов, произнесенных в беспамятстве. Молодой прапорщик поступил к нам в госпиталь с контузией головы. Признаюсь, шансы на выздоровление были ничтожны, но делали всё, что могли. Наши сестрички, истинные ангелы, дежурили возле его постели денно и нощно и, когда услышали странные слова, вызвали меня. Я и запомнил кое-что. Тем более, есть поверья, что человек в беспамятстве пребывает сразу в нескольких мирах одновременно.
– А как же звали этого новоявленного монаха Авеля и какова его дальнейшая судьба?
– К сожалению, Иван Петрович, госпиталь готовился к расформированию, неразбериха, наплыв новых раненых, операции днем и ночью. Абсолютно точно могу сказать только одно – прапорщик выжил, выздоровел и, отказавшись от отпуска, сбежал на передовую.