Страница 21 из 114
У Котовских, как всегда, было много народу. Тут был кое-кто из корпусного командования, были и приезжие, явившиеся по самым разнообразным делам. Был и начальник штаба корпуса Владимир Матвеевич Гуков, бывший полковник, окончивший в свое время Академию генерального штаба, замечательный старик и завсегдатай в доме Котовских.
Белоусов с видимым интересом слушал общий разговор за столом, а когда к нему обратились, охотно рассказал последние московские новости: жизнь налаживается, театры полны, магазины набиты товарами. Рассказал, как был у свердловцев на диспуте между пролетарскими писателями и футуристами. Слушал-слушал и ничего не понял. Но ругаются здорово.
Всех насмешило такое откровенное признание. Шумно, наперебой стали говорить о футуристах, о Маяковском, о литературе.
- Как хотите, а мне Маяковский нравится! Бьет в лоб!
- Не вижу ничего хорошего! "Улица провалилась, как нос сифилитика". Ну к чему это? Поза! Озорство!
- Товарищ Белоусов! А какие там есть у вас в Москве еще эти... центрофугисты, что ли? И еще - вот память проклятая! - шершенисты какие-то?
- Молодо-зелено! - примирительно произнес Гуков. - Перемелется - мука будет.
Белоусов остался ночевать. Поздно вечером они заперлись в кабинете Григория Ивановича. Белоусов почтительно посмотрел на огромную, во всю стену карту, на скромную обстановку, на множество книг.
- Устали вы, наверное, Григорий Иванович, и все же надо об одном дельце потолковать, а утренним поездом я дальше.
Котовский спокойно, внимательно разглядывал Белоусова. Хорош! Подтянутый, движения точные, лицо приятное. Вот только исхудал и синяки под глазами, видимо, мало спит...
- Это что у вас - паренек этот бойкий - новый питомец? - начал разговор Белоусов.
- Новый, - подтвердил Котовский, - из Харькова привез. Ужо отдадим в учение. Думаю, по юридической части пойдет. Заметил я - быстро схватывает и умеет из разрозненных фактов правильное заключение выводить. Аналитический ум.
- Это хорошо, - согласился Белоусов. - Есть у вас, Григорий Иванович, удивительная черта: в каждом человеке ищете хорошее и, ухватив, стараетесь развить.
- Должно быть, садовод во мне сказывается, - улыбнулся Котовский. Все норовлю диким яблоням прививку сделать.
- А меня-то вы как на самом краю пропасти подхватили! Двести лет буду жить - двести лет не забуду! С головы до пят я - ваше изделие!
- Ну-ну, ладно, об этом уже было говорено. Ведь не ошибся же!
- Мне хочется, чтобы на этот раз было так. Стараюсь.
- Ага, в общем, все это только предисловие, как я понимаю. Догадываюсь, речь пойдет о какой-то моей ошибке. Ну, выкладывай.
- Григорий Иванович! - дрогнувшим голосом возразил Белоусов. - Вы не так сформулировали!
- Сформулировал! Ишь какие словечки завел! Раньше так не говорил.
- Григорий Иванович, видите ли, в чем дело... Работа чекистов заключается в том, чтобы знать. Не обязательно всякий раз пресекать, но знать. Сам Ленин признал, что чрезвычайные комиссии организованы великолепно. Надеюсь, и после реорганизации Чека в ГПУ будем на должной высоте.
- Слушай, Белоусов, ты не доклад ли делаешь о задачах чекистов? Говори, в чем дело? Если о хищениях по линии кооперации, то я уже потребовал произвести ревизию, и жулики отданы под суд. Шипит кое-кто, да ведь и гуси - на что птица - и то шипят...
- Григорий Иванович! Я приехал не как следователь, а как преданный вам по гроб жизни ваш питомец. Какая кооперация? Какие хищения? Ничего этого не слышал! Кто там шипит? Да если когда-нибудь найдется подлец, который хоть одно слово скажет о вас плохое... пусть прахом летит вся моя безупречная служба, но я этого субчика своими руками удушу! Вы не чудотворная икона. Как в каждом человеке, есть, вероятно, и у вас недостатки, хотя лично я никогда их не замечал... но вы человек, живой, настоящий, неутомимый, вы из той породы, о которой будут слагать легенды!
- Ну, завел! Сел на своего конька!
- Нет, серьезно. Не раз еще молодежь возьмет вас за образец, будет стремиться походить на вас. Опять скажете, что я запутался в предисловиях? Ну, перехожу к сути.
- Давай.
- Вы не одного меня поставили на ноги. К вам приходили беспризорники, приходили опомнившиеся люди из стана врагов... Я наблюдал, с каким терпением возились вы с некоторыми. Пьет человек, под пьяную лавочку совершает неблаговидные поступки, а вы опять и опять тычете его носом на правильную дорожку, опять присылаете к Ольге Петровне: перевоспитывай!
- А! Догадываюсь, о ком речь!
- Нет, я о другом. Честное слово, о другом!
- Слушай, тебе не чекистом быть - агитатором.
- Опять напомню замечательные слова Ленина, что хороший коммунист в то же время и хороший чекист. И быть агитатором тоже каждый коммунист обязан. А как же иначе? Дескать, я праведный, а ты как хочешь?
- Не закончить ли нам на этом разговор и продолжить его завтра утром?
- Когда я сообщу, о ком речь, вы сами будете готовы всю ночь слушать: я хочу поговорить о так называемом "Майорчике".
- О Зайдере? Знаю. Прошлое у него неважное.
- Помните, когда вы его взяли в бригаду, на него посыпались жалобы: забирает все, что попадет под руку, грабит местных жителей... угнал лошадей... реквизировал кур... грозил одному человеку какими-то разоблачениями и заставил его уплатить крупную сумму за молчание...
- Да, а сейчас работает начальником охраны сахарного завода. И кажется, неплохо.
- Так как именно вами он рекомендован на завод. Он и поныне бывает у вас?
- Был один раз. А что? Натворил что-нибудь опять? Это на него похоже!
- Изучая один вопрос и совсем по другому делу, не относящемуся к этому разговору, мы узнали подробности о прошлой жизни Зайдера. Вы что-нибудь знаете о том, кем был раньше Зайдер?
- Знаю. В Одессе у него был кабачок "Не рыдай".
- А до Одессы?
- Не спрашивал.
- Слышали что-нибудь о "зухерах"? Зайдер, оказывается, жил в Константинополе и занимался торговлей "женским товаром". Женщинами. Притоны разврата раскинуты по всему миру - там, за рубежом. Это у них в порядке вещей. Стаж обитательниц притонов невелик, через пять-шесть лет их выбрасывают на улицу, и требуются все новые пополнения. Доверчивых девушек заманивали в ловушку разными приемами. Делали публикации с предложением хорошо оплачиваемого места горничной, бонны... Зайдер действовал так: заводил знакомство, женился, но, конечно, по фальшивому паспорту, ехал с молодой женой в "свадебное путешествие" за границу... А затем новобрачная оказывалась где-нибудь в константинопольском гареме или в доме свиданий портового города. Высокая цена на белых женщин держалась в Буэнос-Айресе. В Аргентине за женщину с доставкой платили до двухсот фунтов стерлингов. В царской России они шли по сорок - пятьдесят рублей...
- Ну и гадина! Не знал.
- И сообразителен! Болтает без умолку, но ни слова о себе! продолжал Белоусов. - Я присматривался к нему еще раньше, в бригаде. Мне врезалось в память его лицо - угодливое и хитрое, пресыщенное и жадное. Он ловок, изобретателен, в этом ему нельзя отказать. Дока! Почти неграмотен, зато может быстро считать. Знает несколько слов по-французски, несколько слов по-турецки, немного болтает по-румынски и, не спотыкаясь, шпарит "по новой фене", на языке блатных. Вот это последнее немножко настораживает... Допустим, что все остальное - это, как вы выразились, давнее дело, но с блатными он якшается и сейчас.
Котовский выжидательно посматривал на собеседника.
- Вы думаете, я еще что-нибудь скажу? Нет. Я все рассказал, причем и это между нами. Это просто мои личные соображения. Ведь Зайдер ни в чем не замешан, не участвует в каких-либо политических группировках, враждебных Советской власти. Да он и не признает никакой политики. Газет не читает. Он точно формулирует свое отношение к жизни: "Я интересуюсь только за доход".
- Насчет дохода он соображает!