Страница 110 из 114
"Каждый раз хочу послать тебе на бумаге все, что у меня в душе, мое чувство... Эх! Да разве вместит весь мир мою любовь?.."
Марков взволнованно думал:
"Да, это он, Котовский! Человек решительных действий и больших чувств! Таким, и только таким, я всегда и знал его. И поразительно: ни в одном письме ни слова, ни намека на то обстоятельство, что он ежеминутно подвергается смертельной опасности..."
Вот дата на одном из писем: 28 марта 1920 года. Марков наморщил лоб. "Март двадцатого года? Что происходило в марте двадцатого года? Одесса была нами взята в феврале, тогда же взяты Тирасполь и Маяки... Когда мы оказались на переформировании в городе Ананьеве? В конце февраля. Все ясно! Это письмо было написано в те дни, когда у бригады произошли первые стычки с белополяками в районе Комаровцев!"
Марков держал в руках пачку писем, письма были тем звеном, которого не хватало, чтобы представить весь облик Котовского.
Вошла Елизавета Петровна.
- Прочитали? Ольга правильно говорит, что у него была красивая душа. Несмотря на тяжелую молодость, на пережитое в тюрьмах, он остался чист и благороден. Да, это ее подлинные слова, и как они справедливы! Я-то видела их изо дня в день. И тоже могу сказать, что Григорий Иванович умел любить, умел и ненавидеть. Прекрасный человек. Ольге выпало большое счастье, что она встретила его.
Марков удивленно слушал: оказывается, Елизавета Петровна вовсе не так молчалива! Смотрите, с каким жаром она говорит! Марков в раздумье держал в руке письмо. Взгляд его остановился на заключительных строчках:
"...Это счастье - ты и моя любовь к тебе. Будь здорова, мое дивное чудесное счастье, моя мечта! Твой, весь только твой Гриша".
- Ура! Сдавайтесь! А то будет плохо! Ура! - с этими криками ворвался в комнату Гришутка. Он был увешан оружием. В каждой руке по пистолету, через плечо ружье на ремне, за поясом деревянная сабля.
- Тише! Тише! Ты же нашу Лёку разбудишь, вояка!
Но Леночка и не пошевельнулась. Она раскинула розовые, как бы перетянутые ниточкой ручонки в крепко-крепко спала.
4
Таких, как Николай Николаевич Криворучко, взрастила революция, воспитала гражданская война. Пока гремели залпы, все шло у них преотлично. Эти сыны народа обладали абсолютным здоровьем, безумной храбростью, военным талантом. Они быстро выдвинулись из рядовых бойцов и заняли командные должности. Бойцы их любили, так как это были свои, родные, понятные, близкие люди, им можно было довериться, с ними можно было, не задумываясь, идти в самый рискованный бой. Став командирами рот, командирами батальонов, полков, а то и дивизий, они на лету схватывали необходимые знания, на опыте проверяли железные законы войны, чутьем восполняли то, чего не хватало в их образовании.
Результаты были поразительные. Эти выходцы из армейских низов, делегаты от народа, счастливые самородки громили офицерские дивизии, разгадывали хитроумнейшие комбинации генералов - отборной военной касты, выкормленной в царских академиях во славу двуглавого орла.
И они победили.
Когда перестали ухать артиллерийские залпы, перестал строчить, захлебываясь короткими очередями, пулемет, затихла лязгающая поступь войны, мы стали подсчитывать, чем мы располагаем, какое у нас оружие, какова наша боеспособность.
Тут-то и обнаружились все недочеты, нехватки, обнаружилось и это несоответствие: заслуженные красные командиры, полные сил, имеющие за плечами богатый боевой опыт, не располагают, однако, достаточными знаниями. Они - надежнейший оплот революции, они действительно люди, на которых можно положиться в годину опасности, но им надобна самая отчаянная учеба и с самых азов. Будущая война предъявит к ним повышенные требования.
Это понимал и Криворучко.
Что было у него в активе? Редчайшая память. Даже Ольга Петровна заметила, когда первым преподавателем была у Криворучко: что сказано один раз, то запомнит на веки вечные. Глаз быстрый, силушка немеряная, на коне как влитой. Сколько было бойцов в бригаде, каждого знал по имени-отчеству, откуда родом, в чем его можно использовать, что можно ему доверить, кто видом орел, а душой тетерев, кто ловок и хитер, для разведки годится... Котовский нарочно его проверял и ни разу не поставил в затруднение. И в конях Криворучко толк понимал и знал золотое правило: обойдешь, оглядишь, так и на строгого коня сядешь. Бывший вахмистр царской армии, Криворучко хорошо знал службу. Соратник Котовского, он был беззаветно предан революции. Воспитанный на традициях Красной Армии, он был находчив, смел и понимал, что героизм заключается не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы остаться целым и невредимым, нанося удар за ударом вражеским силам.
Чего не хватало Николаю Николаевичу Криворучко? Образования, знаний, теории, как и многим командирам тех лет.
Вот и пришел на помощь Криворучко этот самый ВАК - Высшие академические повторные курсы, на которых пришлось Криворучко семь потов спустить и только при помощи старика Гукова преодолеть всю премудрость.
А тут случилось это кровавое злодеяние, после которого даже Криворучко, с его поистине стальными нервами, долго не мог опомниться.
Пришло назначение: занять опустевшее место Котовского, продолжить его славную деятельность, командовать корпусом.
Криворучко был в смятении:
- Они там смеются надо мной! Вахмистра Криворучко назначить командиром корпуса! Одно дело - Котовский, другое дело - я!
Опять пришел на помощь мягкий, умный, добрый Гуков:
- Беритесь, Николай Николаевич. Поможем. А кого еще было назначить? Решение правильное, разумное. Да и что делать - приказ есть приказ.
Первое, что поразило Маркова по приезде, - это невероятные перемены в облике Криворучко. То есть Марков видел, что перед ним Криворучко, знал, что это Криворучко, понимал, что это Криворучко, но это был не Криворучко, а совсем другой человек, только по старой памяти именуемый Криворучко.
Это все и высказал Марков в первые же минуты встречи, выражая ту мысль, что здорово вахмистра обломали в ВАКе.
Криворучко рассмеялся:
- Все мы подрастаем помаленьку. А вы посмотрите на наш комсостав! Чудеса, да и только.
Марков рассказал о Киеве, о себе, передал гостинцы.
- Видеть вас рад, а Ольга Петровна напрасно беспокоится. Можно бы и без подарков.
Марков пробыл в Умани несколько дней. Умань в сентябре необычайно красива. Появляется первая позолота в листве, как первая проседь на висках, как первые намеки на приближающуюся осень. Но еще в полную силу зеленеют сады. Солнце и не думает сбавлять норму тепла и блеска. На улице не встретишь ни одного мальчишки, не грызущего яблоко, ни одной даже самой крохотной девчушки, у которой не были бы перемазаны щеки ягодным соком или вареньем. И Марков пил чай с вареньем, толкуя с Николаем Николаевичем Криворучко, с комкором Криворучко о разных разностях.
- Я поставил задачей, - рассказывал Криворучко, - сохранить в корпусе весь почерк Котовского, весь его стиль. Та же дисциплина, та же дружная работа, те же занятия физкультурой, та же учеба.
Как в былое время в доме Котовских, у Криворучко всегда народ.
- Мы развернули такую работищу в военно-научном обществе - ого! Москва позавидует! - не мог не похвастаться Гуков, который, видимо, бывал у Криворучко запросто и чуть ли не каждый день.
Марков заметил, что Гуков сильно сдал. Хоть и храбрился, но видно было, как он превозмогает усталость и старается держаться молодцом. Он рассказывал забавные истории, солдатские анекдоты столетней давности:
- Понимаете... осматривает генерал казармы, в которых не позаботились даже поставить печи. Выходя, генерал мрачно говорит: "Какая бес... печность!" Ха-ха-ха!
Марков видит, что Гуков помимо всего старается развеселить и подбодрить Криворучко, которому все-таки не легко на новом месте. Еще он видит, что и Криворучко это понимает. Маркова это трогает.
"Хороший народ. Складно у них тут. Не подкачают!"