Страница 44 из 66
Собакевич: Мошенники! Христопродавцы! Разбойники!
Ноздрев: Порфирий! Павлушка! Бейте их, я вам говорю!
Швейк (рассудительно): Осмелюсь доложить, это вам так не пройдет. Тут вам не пивная, а государственная граница. Тут шуметь нельзя! Человек, который так себя ведет на границе, легко может угодить под военно-полевой суд…
Ноздрев: Какая граница! Плевал я на границу! Тут все мое! Вот от этого стобла – все мое! И по ту сторону все, что за столбом, – тоже мое!
Пришибеев: Народ! Не толпись! По какому полному праву собравшись? Зачем? Нешто в законе сказано, чтоб табуном ходить?
Ноздрев: Порфирий! Павлушка! Сюда! Ко мне! Ломай пограничный столб! Выворачивай!
Тартарен: Как вы смеете? Не будь я Тартарен, если я сейчас не прострелю фуражку этому нахалу!
Гена: Архип Архипыч! Мистер Холмс! Скорее! Сюда! Они тут сейчас все передерутся!
Холмс: Да, для убитых они ведут себя довольно живо…
Пришибеев: Смиррна! На начальство-рравняйсь!
Швейк: Осмелюсь доложить, это другое дело. Начальство надо уважать. Если даже оно прикажет: "Швейк! Съешь таракана!" – мое дело не рассуждать, а выполнять приказание, потому что начальству виднее. Господин обер-лейтенант Лукаш однажды приказал мне…
А.А.: Погодите, Швейк! Вместо того чтобы рассказывать нам про вашего обер-лейтенанта, лучше расскажите, что у вас тут происходит. Насколько я понимаю, вы сейчас согласились с унтером Пришибеевым?
Швейк: Осмелюсь доложить, мне иначе нельзя. Я человек военный.
Манилов (восторженно): Вот! Вот! Я ждал этого мгновения! Мы будем жить душа в душу! Прочь все границы! Обнимемся же, братья!
А.А.: Не торопитесь, господин Манилов! Сейчас все выяснится. Мистер Холмс, я думаю, вы можете приступать к вашему расследованию.
Холмс: Это не займет много времени. Идея господина Манилова относительно объятий меня вдохновила. Я думаю, мы можем на несколько минут убрать этот шлагбаум, не так ли?
А.А.: О, на несколько минут-разумеется.
Холмс: Благодарю вас. Итак, проведем маленький эксперимент. Швейк!
Швейк: Слушаюсь!
Холмс: Обнимите Пришибеева и поцелуйте его.
Манилов: Да, да! Обнимите его!
Швейк: Осмелюсь доложить, это никак невозможно. Я рядовой, а господин Пришибеев унтер-офицер. Если каждый солдат будет обнимать унтер-офицера, армия потеряет свою боеспособность. Вот если бы вы приказали мне отмутузить его хорошенько, это другое дело. От этого я бы не отказался. Потому что, как вы знаете, я идиот и мне за это все равно ничего бы не было.
Холмс: Благодарю вас, Швейк. Унтер-офицер Пришибеев!
Пришибеев: Здесь!
Холмс: Обнимите и поцелуйте Швейка.
Пришибеев: Рад стараться, вашескородие!
Холмс :Постойте!.. Вы действительно рады обнять Швейка? Он вам нравится?
Пришибеев: Не могу знать!
Холмс: И тем не менее вы готовы поцеловать его, если я вам прикажу?
Пришибеев: Так точно!
Холмс: Ну что же, с вами все ясно… Господин Ноздрев!
Ноздрев (направляется к Холмсу с открытыми объятиями): Ба, ба, ба! Кого я вижу!
Холмс (сухо): Меня. Но я хочу обратить ваше внимание вон на того господина.
Ноздрев: На кого? На этого толстопузого труса?
Тартарен: Я – трус? Как он смеет повторять такую гнусную ложь о лучшем в мире охотнике на львов?
Холмс: Спокойно… Господин Ноздрев, обнимите Тартарена и поцелуйте его!
Ноздрев: Обнять? За милую душу! Тартареша! (Хватает Тартарена.) Друг! Дай я влеплю тебе один безе!
Тартарен (барахтаясь в объятиях Ноздрева): Позвольте! Ведь вы только что оскорбили меня!
Ноздрев: Ай-яй-яй, Тартарешка! Не ожидал! Право, не ожидал! Ведь тебе, право, стыдно! У тебя, ты же сам знаешь, нет лучшего друга, как я! Нет, уж дай мне запечатлеть безешку в белоснежную щеку твою!
Тартарен (растерянно): Ну… если вам так угодно…
Манилов: Майский день! Именины сердца!
Гена: Ха-ха-ха! Ну и дает этот Ноздрев!
Холмс: Благодарю вас, довольно! Довольно, говорят вам! Продолжаем следственный эксперимент. Господин Ноздрев! Следствию только что стало известно, что ваш лучший друг Тартарен – фальшивомонетчик. Известно ли вам это?
Ноздрев: Мне? Да кто же может это знать лучше, как я? Разумеется, фальшивый монетчик! Бывало, продуешься в банчик, говоришь ему: напечатай-ка, брат Тартареша, ассигнаций с полсотенки! Изволь, говорит – и глазом не успеешь мигнуть, как напечатает!..
Тартарен (задохнувшись от возмущения): Клевета! Как вы смеете?..
Холмс: Спокойно, повторяю я… Господин Ноздрев, но следствие также подозревает, что ваш друг Тартарен – шпион!
Ноздрев (уверенно): Шпио-он! Ясное дело – шпион! Да я это знал еще с тех пор, как мы с ним вместе учились в школе…
Тартарен: Мы? Вместе? Что за чушь?
Ноздрев: Мы его все называли фискалом! И однажды за это так его поизмяли, что ему потом приставили к одним только вискам сорок пиявок… то есть, что я говорю: сорок тысяч пиявок!
Гена (хохочет): Ну и врет! Сорок тысяч!
Холмс: Больше того: следствие предполагает, что Тартарен – не кто иной, как переодетый людоед и разбойник Бармалей!
Ноздрев: Он! Он самый и есть! Людоед! Я это сразу понял! Он еще в школе этим занимался. Самого классного наставника зажарил и слопал, прямо с вицмундиром! Эдакая, право, ракалия!
Тартарен (слабо): Мне дурно! Воды!
Холмс (дружески): Простите, господин Тартарен, что мы заставили вас поволноваться. Следственный эксперимент закончен… Как видите, господин Ноздрев и господин Тартарен не так уж похожи друг на друга. Оба они, – как бы это поделикатнее выразиться, – обладают большой фантазией, оба любят прихвастнуть, но господин Тартарен, я думаю, никогда не опустился бы до клеветы.
Тартарен (пылко): Клянусь – никогда!
Гена: Значит, Гоголь правильно убил Ноздрева своим смехом?
Холмс: Нет, господа, будь это дело таким простым, я бы за него не взялся. Все гораздо сложнее,
Гена: Как-сложнее?
А.А.: Признаться, я тоже не понимаю, куда вы клоните, мистер Холмс…
Холмс: Я отрицаю самый факт убийства!
А.А.: То есть как?
Холмс У меня совершенно иная концепция.
А.А.: Да какая же?
Холмс: Писатели, породившие на свет Ноздрева, Манилова, Тартюфа или Пришибеева, вовсе не убили смехом своих героев. Напротив! Они подарили им вечную жизнь! Они их обессмертили! (Гене.) Скажи, мой милый, разве это так уж смешно, когда один человек клевещет на другого?
Гена: Конечно, нет! Это не смешно, а противно!
Холмс: Вот именно! А между тем сейчас, когда Ноздрев клеветал на Тартарена, ты весело смеялся.
Гена: Да ведь он так потешно врал! Прямо даже неправдоподобно!
Холмс: То-то и оно! Смех вашего сатирика Гоголя преувеличил душевные изъяны Ноздрева – преувеличил до такой степени, что они стали смешными. Понимаешь?
Гена (неуверенно): Понимаю теперь… (Увереннее.) Архип Архипыч, а ведь и правда! Вы же сами мне говорили, что юмор очеловечивает!
А.А.: Верно, говорил… Но погоди немного. Мистер Холмс, так, по-вашему, граница между областями Юмора и Сатиры – это чистое недоразумение?
Холмс: Простите, но я не занимаюсь вопросами, в которых я некомпетентен. Судьбу государственных границ решают политики, военные, судьбу литературных границ – вы, литературоведы. Я ни то, ни другое. Я детектив. И как детектив заявляю: факта убийства не было!