Страница 36 из 66
Молодой человек: Товарищ председательствующий! Разрешите возразить!
А.А.: Простите, как ваше имя?
Молодой человек: Летчик Григорьев.
Гена (радостно): Архип Архипыч! Да неужели вы его не узнали? Это же Саня!
А.А.: Опомнись, Гена! Какой он тебе Саня! Что за фамильярность?
Гена: Да ведь я же его с самого детства знаю! Когда он еще в школе учился! Это же Саня Григорьев из "Двух капитанов".
А.А.: Ах, Саня! А я вас и не узнал! Но ведь вы же, простите, литературный герой, а мы сейчас рассматриваем мнения читателей.
Саня (улыбаясь): Неужели вы думаете, что я не читал "Тома Сойера"?
А.А. (слегка растерянно): Да, верно… Эта мысль мне как-то не пришла в голову… (Торжественно.) От имени читателей и литературных героев слово имеет Саня Григорьев!
Саня: Вот тут меня противопоставили Тому Сойеру. Я с этим решительно не согласен. Все грехи, в которых обвиняли Тома, были свойственны и мне. В одиннадцать лет я убежал из дому. Я был беспризорником, дрался, курил. С тетей Дашей, которая меня воспитывала, я обошелся даже хуже, чем Том со своей тетей Полли… (Честно старается припомнить все свои грехи.) Да, вот еще… Когда я учился в школе, я нагрубил преподавателю. Был у нас такой, по фамилии Лихо. Я ему сказал, что у него голова похожа на кокосовый орех: снаружи твердо, а внутри жидко.
В зале раздается хохот Портоса. Да и сам Архип Архипович с трудом прячет улыбку.
А.А.: Да, это несколько… грубовато.
Саня: Вот видите! И это еще не все. Я ударил ногой в лицо своего соученика Ромашова, и педсовет чуть не исключил меня из школы…
Гена: Но ведь Ромашка – подлец!
Саня: Да, подлец. Я и не раскаиваюсь в том, что сделал. Но и хвалиться нечем. Если бы я умел держать себя в руках, было бы только лучше.
А.А.: С этим трудно спорить!
Саня (решительно): Нет уж, товарищи, вы меня от Тома Сойера не отделяйте! Когда я уже потом, в школе, прочел про него, я сразу вспомнил наш с Петькой Сковородниковым девиз: "Бороться и искать, найти и не сдаваться!" Ведь Том так и поступал!
Д'Артаньян: Браво, мой друг! Это звучит не хуже нашего, мушкетерского девиза!..
Портос (гордо): Все за одного, один за всех!
Он встает во весь свой рост и продирается сквозь ряды, явно намереваясь обнять Саню Григорьева. Суду грозит солидная задержка. Но, к счастью, в этот момент раздается чей-то голос. Он добродушен, но в нем слышны такая уверенность и сила, что даже Портос застывает на месте.
Голос: Извиняюсь за неуместность, что не в черед. Но по революционному долгу обязан вмешаться. (Гене.) Запиши, малец! Чубарьков мое фамилие… Точка и ша!
И в самом деле: это комиссар Чубарьков из повести Льва Кассиля "Кондуит и Швамбрания".
А.А. (с некоторым сомнением): Вы тоже читали "Тома Сойера", товарищ Чубарьков?
Чубарьков: Руки еще не дошли, дорогой товарищ! Вот покончим с гидрой мировой контрреволюции, тогда и за самообразование примемся. Но то, что вы тут в трех соснах заблукались, это мне и без всяких книжек видать. Разрешите высказаться?
А.А.: Прошу вас.
Чубарьков: То, что малец озорной, это не беда. У нас был один такой – Степка Гавря, хлопцы его Степкой Атлантидой прозвали. Раньше первый был хулиган на всю гимназию, а как гражданская война началась, взял он винтовку в руки и пошел воевать против беляков. Геройский парнишка!
Гена: Значит, вы тоже за Тома?
Чубарьков: Ты погоди, малец!.. Я говорю – то, что малый озорной, это даже хорошо! А вот то, что он книжек всяких ерундовых начитался и не делом занялся, – это, прямо скажу, никуда не годится. Были у нас двое парнишек, докторовы сынки Леля и Оська. Тоже неплохие ребята. Грамотные! Да вот беда! Начитались разных этих книжек, придумали себе какую-то страну – Швабрандию, что ли… И не выговорить! А кругом – настоящих дел невпроворот. Гидра поднимает голову. Опять же тифозная вша угрожает мировой революции… Ну, пришлось нам объяснить им, что к чему. Ребята хорошие, поняли… Отказались от своей Швамбардии. Даже стишки сочинили, складно так, в рифму:
Сказка – прах, сказка – пыль!
Лучше сказки будет быль!
Жизнь взаправду хороша!
Точка и ша!
А.А.: Итак, вы против того, чтобы считать Тома Сойера положительным героем?
Чубарьков: Вы меня не путайте! Я этого не говорил. Я говорю: объяснить надо мальчонке, чтобы делом занялся, а не лодыря гонял. Дел – то сколько! Гидра, она ведь не дремлет!
Гена: Да какая гидра! Том же задолго до революции жил! Вот если бы он жил во время войны Северных и Южных штатов, он бы обязательно против рабовладельцев воевал…
Гена готов развивать свою мысль, но его прерывает самодовольный голос человека, явно привыкшего, чтобы его слушали и слушались.
Самодовольный: Нет, юноша! Вы все-таки старайтесь придерживаться фактов. Товарищ комиссар правильно поставил вопрос. У этого мальчика не наши идеалы!..
А.А.: Сообщите, пожалуйста, суду ваше имя.
Самодовольный: Татаринов Николай Антонович. Брат знаменитого полярного исследователя. Я как педагог…
Саня (вспыхнув, прерывает его): Какой вы, к черту, педагог, Николай Антоныч!
Николай Антонович: Мой юный друг Саня Григорьев, как всегда, горячится…
Саня (запальчиво): Мы никогда не были и не будем друзьями!
Николай Антонович: Нервы, мой друг, нервы… Итак, я решительно протестую против идеализации Тома Сойера. Как человек и как педагог я искренне желаю ему добра,- и именно поэтому я поддерживаю предложение товарища комиссара навсегда изгнать Тома Сойера из Страны Литературных Героев.
Чубарьков (он даже растерялся от такой наглости): Вы, гражданин хороший, меня к себе не приписывайте! Я говорил, мальчонка непутевый, но хороший! Наш мальчонка! И надо не выгонять его, а перевоспитывать!
Николай Антонович (подхватывает с жаром): Вот! Вот именно перевоспитывать! Золотые слова, товарищ комиссар! Именно это я и хотел сказать. Изгнать – но для чего? Исключительно с целью перевоспитания? Юный член общества, мечтающий стать разбойником – это, знаете ли, нонсенс!
Страсти накаляются, как верно заметил в прошлый раз бравый солдат Швейк. Вот и эта реплика Николая Антоновича вызвала гнев одного из присутствующих – молодого красивого офицера русской гвардии.
Офицер: Вот как! Вы упрекаете этого мальчика за то лишь, что в своем воображении он уподоблял себя благородному разбойнику – мстителю за оскорбленных и униженных? Но где найдете вы людей, столь прямых и отважных духом, каковы мои собратья, – вольный стрелок Робин Гуд, Шиллеров Карл Моор, знаменитый Ринальдо Ринальдини? Наше оружие всегда служило не презренной наживе, но справедливости!
Д'Артаньян: Клянусь, Портос, мне нравится этот молодой человек! Кто вы, сударь? Судя по вашему темпераменту, вы француз? А может быть, даже гасконец?
Офицер (гордо). Вы ошиблись, – впрочем, как многие, Я не француз Дефорж, я – Дубровский.
Гена: Вот это да! Ну и денек у нас сегодня! А вы и вправду Дубровский?
Дубровский: Да! Я тот несчастный, которого лишили куска хлеба и погнали грабить на большую дорогу. И я хочу знать, что имеет против меня этот господин?
Николай Антонович (испуганно): Я против вас решительно ничего не имею! Вы жили при крепостном праве, и у вас не было другого выхода. Но наших детей мы не можем воспитывать на таком примере. Не скрою, я добивался, чтобы вас изъяли из школьных программ.