Страница 2 из 13
Я врала, что только что поела, чтобы не есть за обеденным столом с семьей. Я ездила кругами по району, потому что не знала, как еще убить время на пустой желудок. Я покупала еду, когда шла в кинотеатр с друзьями, хотя не собиралась ее есть. Я складывала недоеденные порции в ресторанах в пакет, а потом выбрасывала его, едва добравшись до дома. Даже после того, как я снова полюбила готовить, я ограничивала себя самыми маленькими порциями, а остальное отдавала.
Сейчас же, когда я готовлю этот торт несколько лет спустя, я понимаю, насколько черно-белыми были мои взгляды. Я вижу, как трагично жить по принципу «все или ничего», балансировать на вершине пресловутого небоскреба и выбирать только между вариантами «стоять, парализованной страхом» или «прыгнуть с крыши в экстазе». Я понимаю, как больно жить, нервничая по каждому поводу. Я понимаю, как хаотична жизнь, которой управляют приступы мании и депрессии. Альтернатива, компромисс – это умение держать равновесие. Не стремиться устоять или упасть – просто спокойно держаться на месте, понимая, где заканчивается крыша, и восхищаясь тем, что мы забрались так высоко.
Я очень изменилась. Если захочу, могу спокойно съесть кусок этого торта, радуясь каждому откушенному кусочку. Я смакую вкус какао, бархатистую текстуру, а когда этот кусок закончится, уже не потянусь за другим. Я делюсь тортом с другими. Я ем его в открытую и с гордостью. Я горжусь тем, что приготовила что-то настолько богатое по вкусу – настоящее, даже божественное. Я больше не ем до тех пор, пока не начинаю чувствовать, как растягивается мой желудок и растет чувство вины.
Каждый следующий год после того, как я сбросила вес, я готовлю этот сметанный торт с помадкой. Каждый год я по-разному к нему отношусь. Как этот невинный торт превратился из любовника-насильника в здорового компаньона, хотя я всегда готовлю его одинаково?
Что изменилось? Вкус? Или, может быть, я?
Глава 1
Я берусь за ручку венчика, тяжелого от желтоватого теста, и подношу его ко рту, как рожок с мороженым. Я слизываю тесто; уголки губ растягиваются в улыбке, а язык скользит по серебристым проволочкам.
Растворяющийся коричневый сахар-песок; бархатистая, легкая, как перышко, мука, которую смешивают с растопленным маслом – из всех вкусов, что запали мне в память, дольше всех, должно быть, продержался именно вкус маминых шоколадных печенек. Как и она сама, этот вкус настойчив, и его ни с чем не спутаешь. Такой же заметный, как ее бостонский акцент.
Я продолжаю слизывать тесто, мои глаза цвета глазированного пекана наблюдают за тем, как она кладет шоколадные чипсы сразу по два – это ее фирменный стиль. Мама опускает взгляд и проводит пальцами – жесткими, как наждачка, из-за многих лет уборки чужих домов – по моим беспорядочным черным кудрям. Ее прикосновение беспокоит меня – в основном из-за того, что заставляет отвлечься от блаженного облизывания. Я смотрю на нее – на случай, если она собирается забрать драгоценный венчик из моей пухленькой правой ручки, и я вижу ее мокрые волосы, такие же черные, как мои, пробивающиеся из-под полотенца. Именно такой – с только что помытыми и завернутыми в полотенце волосами – я вижу ее даже сейчас, закрывая глаза. Едва выбравшись из горячего, почти обжигающего душа, она всегда пытается сделать сразу четыре дела.
Когда мой взгляд встретился с ее, она наклонилась и поцеловала меня. А выпрямившись, напомнила мне:
– Френси, я люблю тебя всю-всю, даже под грязной, гадкой водой.
Я так и не узнала, что именно значит эта фраза. Ни имя, которым она меня называла, ни тем более все остальное. Но я понимала, что таким образом она говорит мне и брату, что мы – ее жизнь. Это была ее уникальная формулировка фразы «Я люблю тебя больше, чем что-либо в мире».
Я улыбнулась и снова сосредоточилась на венчике с тестом.
– Что нам еще нужно для вечеринки? – серьезно спросила она.
Даже в пять лет я была ее лучшей подругой, консультантом, «резонатором» для проверки идей и дегустатором.
Она развернулась, рассматривая блюда, тарелки и подносы, покрывавшие каждый сантиметр выложенной плиткой тумбочки. Стол, на который не помещались ни салфетки, ни столовые приборы, потому что он весь был занят едой. Стопки тарелок, полотенца, свернутые и перевязанные золотыми нитками, мини-холодильники с кубиками льда, где стояли банки с газировкой и пивом.
– Только торт! – ответила я и запищала от восторга.
Мама всегда устраивала грандиозные дни рождения – с воздушными шарами и большими яркими украшениями. Ни один день рождения не обходился без 45-сантиметрового трехслойного торта из «Пекарни Дэниэла», тогда – нашей любимой кондитерской, находившейся в часе езды, в Бостоне. В этом году вечеринка тоже ничем не отличалась от предыдущих, о чем тут же напомнила мама.
– Конечно, у нас есть торт, милая.
Сама мысль о новых сладостях уже радовала. Все еще слизывая смешанный с маслом сахар, не попавший в печенье, я посмотрела на стол, который она подготовила с небольшой моей помощью. Блюда с нарезкой стояли рядом с пушистым хлебом, тефтели, сваренные в соусе маринара, цепочки острых колбасок, которые выпучивались, как колготки на толстом бедре, тарелки с лазаньей, настолько горячей, что сыр пузырился, а соус выплескивался из тарелок. Свеже-выпеченный хлеб и семь постепенно размягчавшихся брусочков масла. Тарелки с кучками тертого сыра пармезан и столовые ложки для посыпания. Главные блюда – домашние крекеры, разрезанные на точные квадраты, куриный паштет, соус для крекеров – стояли в продуваемом коридоре. Ну и, конечно же, десерт. Не меньше трех фруктовых пирогов – темно-синих, лиловых или красных на масляном тесте; две дюжины брауни, плотных, как помадка; мини-эклеры с заварным кремом из пекарни в Бруклайне[1]; замечательные шоколадные печенья; и, конечно же, особый многослойный торт.
Такое меню казалось вполне оправданным для обслуживания тридцати членов семьи.
Мама обожала устраивать вечеринки и придерживалась трех моделей кухонного обслуживания: массивного, еще массивнее и самого массивного.
Но мы – семья едоков, а едоки любят хорошо поесть. Нам нравится иметь несколько вариантов. Мы всегда знаем, что можно побаловать себя яблочным пирогом, прежде чем приступить к торту. Мы рассматриваем вечеринки в первую очередь с точки зрения меню, а во вторую – с точки зрения десертов. Мне кажется, наша одержимость изобилием идет от моей бабушки по материнской линии – она была коллекционером. Она хранила использованную оберточную бумагу так же тщательно, как обиды.
Она откладывала на черный день еду, вещи, деньги. Холодильник и морозильник всегда были заполнены до отказа, как в войну – даже через много лет после того, как все ее девять детей покинули дом; судя по всему, эти гены запасливости передались ей от вечно голодной ирландской семьи. А мама, вторая из этих девяти детей, всегда боялась нехватки еды. Она всеми фибрами своей теплой, мягкой и шерстяной души стремится накормить всех, кому это нужно.
Мама и по сей день готовит еду точно так же, как на мое пятилетие: кучами, небрежными кусками, чтобы из тарелок все вываливалось. Она не обращает внимания на количество и частоту подачи порций, не думает, нельзя ли оставить немного себе – она просто дает. Она не терпит оговорок, работает яростно и всегда с избытком. Она обнимает очень крепко, поцелуи ее похожи на мощные прикосновения ярко-красного штампа; она покупает еду коробками, говорит и двигается, словно выступает на Бродвее, щедро намазывает хлеб маслом, а если у нее попросить что-нибудь – что угодно – она обязательно сделает.
Этот день рождения – классический пример того, как она стремилась порадовать всех. Она приготовила все блюда, о существовании которых знала я – та еще фанатка еды в свои пять лет. Одних тарелок на столе было столько, что не в каждом ресторане увидишь. Все, что я могла в принципе назвать, она уже приготовила.
1
Пригород Бостона.