Волки у дверей

Люка дружил с приятелем Ванессы. Он был на год старше Клер и учился на третьем курсе исторического факультета университета Монпелье. Он приехал на лето к своим родителям, проживавшим в Аннеси, и подрабатывал в небольшом местном театре, который держал его родной дядя.

Вспомнив об этом, она подумала, что, кажется, первый раз в жизни решилась подпустить парня так близко к своему сердцу.

У нее перед глазами промелькнула тень – Клер вздрогнула. За окном стоял Люка. В лунном свете его квадратное лицо проглядывало не полностью – высвечивались только рот и подбородок. Клер смутилась. Еще мгновение назад ей показалось, что она видела кого-то другого, с чертами знакомыми и вместе с тем давно позабытыми…

Она открыла окно, приглашая его войти, ну совсем как девчонка, тайно впускающая возлюбленного в спальню.

Они лежали в гостиной на стареньком матерчатом диване, прижавшись друг к другу. Стараясь успокоиться, Клер закрыла глаза, а Люка целовал ей шею и нежно поглаживал бедра. Не догадываясь о ее тревогах, он стянул с себя тенниску и швырнул ее на пол, потом расстегнул левой рукой джинсы и спустил их до колен. Оставшись только в трусах, он снова лег рядом с нею, и от теплого прикосновения его тела ей показалось, что она чувствует, как у него под кожей пульсирует кровь.

Все будет хорошо. Он ее не оставит, и она пойдет за ним куда угодно.

Она старалась не думать об охватившем его возбуждении, которое чувствовала животом, и о том, с какой ловкостью он расстегивал ее бюстгальтер под чуть слышные причмокивания, с какими он целовал ей грудь. Люка провел ладонями по ее рукам, крепко стиснул запястья и прижал их к дивану, как бы желая ее обездвижить, а потом стал водить языком по ее упругой, подернутой дрожью коже, словно рисуя маленькие круги. Клер открыла глаза и увидела, как он прижался ртом к ее животу, – увидела его белые, будто сверкающие зубы.

Готовые укусить.

Она распрямилась, да так, что едва не хватила его коленом по лицу. Люка от изумления даже не шелохнулся – лежал с несколько ошарашенным видом, как если бы ему отвесили пощечину.

– Прости, Люка, – сказала она, снова застегивая блузку. – Я что-то не в форме, но ты тут ни при чем. Потом, Дамьен спит там, наверху, – я стесняюсь…

– Ты оставила Дамьена на ночь? У себя?

Он поднялся и натянул тенниску.

– Да, он спит в моей бывшей комнате на втором этаже, а перед приездом родителей Ванесса его заберет. Все решилось в последнюю минуту, ей хотелось остаться дома наедине с Рафаэлем, чтобы рядом не было Дамьена. А впрочем, он классный паренек, да и потом, здесь еще хоть кто-то есть. В этом доме слишком давно не было детей…

Клер подошла к Люка, прикоснулась руками к его груди, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы.

Парень, оставаясь невозмутимым, не ответил на ее поцелуй.

– Ладно, поздновато уже – пора отчаливать. А завтра вечерком я тебе позвоню, договорились?

Ошарашенная столь холодным обхождением, какого прежде он никогда ей не выказывал, Клер обвела его взглядом, и только.

Как же ей не хотелось, чтобы он уезжал, тем более вот так…

Прежде чем она успела проронить хоть слово, зазвонил телефон.

Она схватила его, удивляясь, что ей звонят в такой час по домашнему телефону, а не по мобильному. Этого номера ни у кого не было. К тому же она даже не знала, что линия все еще работает.

– Алло?

На другом конце провода слышалось лишь тихое потрескивание.

– Алло? – с легким раздражением переспросила она.

Улучив минуту, Люка подхватил куртку, двинулся к выходу и открыл дверь – между тем на другом конце провода повесили трубку.

Так и не сказав ни слова, он скрылся во тьме, опустившейся на окрестности. А Клер какое-то время стояла недвижно с телефонной трубкой в руке, неотрывно глядя в пустоту, потом положила ее и кинулась за ним вдогонку.

На крыльце не было ни души, равно как в саду и на гравийной дорожке, ведущей к воротам, – Люка словно растворился в густом мраке.

Босая, она шла по каменным плиткам и прислушивалась – но его старенький «Пежо 406» не издавал ни единого звука. Должно быть, он припарковался на обочине дороги, хотя, подумав об этом, она так и не поняла – зачем. Клер ступила в зону, куда уже не доставал свет фонарей, и осмотрелась вокруг, ожидая, что парень сейчас с криком выскочит из темноты, чтобы ее напугать.

Но ничего такого не случилось. Люка и впрямь уехал.

У нее над головой промелькнула черная птичка – она пролетела так низко, что едва не ударилась в окно второго этажа.

Клер вернулась в дом, заперла дверь на ключ и зажгла фонари в саду.

В кухне, выходившей окнами на другую сторону сада, она достала из холодильника остатки цыпленка и рисового салата.

Ее подмывало позвонить ему, извиниться за свое поведение и сказать то, что он хотел услышать, – может, тогда он вернется и снова ее обнимет. Ведь она сама уговорила его по телефону приехать сегодня вечером, хотя прекрасно знала, что завтра утром ему рано вставать: он должен был отвезти мать в Лион. Теперь он точно посчитает ее «динамщицей», жалкой, бестолковой девчонкой, которая сама не знает, чего хочет. Он наверняка забудет ее в объятиях какой-нибудь девицы из тех, что так и вились вокруг него.

Но в таком случае он ничуть не лучше других парней.

Стараясь выбросить из головы все эти мысли, она отщипнула и проглотила несколько кусочков белого мяса цыпленка, даже не подумав разогреть его в микроволновке.

На журнальном столике лежала ее магистерская диссертация. Главной темой была история, которая очень заинтересовала Клер в подростковом возрасте, – она произошла в конце 1970-х годов в Канзасе: речь шла о трагической гибели Джорджа и Лоретты Грир при пожаре в их собственном доме, а устроил пожар Дэрил Грир, их же собственный сын – ему тогда было лет семнадцать, – которого потом подозревали в изнасиловании и убийстве нескольких девушек и который загадочным образом исчез, как в воду канул, несмотря на то что на него организовали преследование сразу в нескольких штатах Среднего Запада.

Чтобы лучше понять его натуру, Клер собрала показания бывших одноклассников и учителей Дэрила Грира, и те почти единодушно отзывались о нем как о юноше замкнутом и малообщительном. Однако, по некоторым свидетельствам, в последние месяцы обучения в школе он вдруг резко изменился и стал проявлять небывалую жестокость в отношении кое-кого из своих однокашников. Клер отыскала пару фотографий Дэрила Грира на специальном сайте, посвященном серийным убийцам: на одной он сидел за садовым столиком со стаканом лимонада в руке, а на другой – стоял лицом к своему дому с пшеничным колоском во рту и в сверкающих на солнце очках.

Поначалу ей хотелось разобраться, что именно могло его толкнуть на подобные злодеяния. По слухам, отец Дэрила, занимавшийся фермерским хозяйством, сызмальства бил сына, – но даже если так, это объясняло далеко не все. Ведь далеко не все дети, которых бьют родители, потом решаются сжечь их живьем.

В статье, опубликованной в одной из местных газет в августе 1979 года, Говард Миллз, психиатр из Денвера, объяснял, что порочные наклонности Грира со временем становились все более неуправляемыми и что он, несомненно, и дальше будет совершать ужасные злодеяния, покуда, в конце концов, его не задержат силы правопорядка.

Но все вышло в точности наоборот. В том-то и заключалась суть проблемы, и на этом Клер, собственно, и строила работу над своей диссертацией. Если психиатр был прав, почему же после нескольких кровавых недель никто больше не слышал о Дэриле? Почему его не обвиняли во многих других преступлениях? Если бы с ним случилось что-то серьезное, если бы он покончил с собой или погиб при несчастном случае, по крайней мере, обнаружили бы его тело… Тогда, быть может, вопреки предсказаниям Говарда Миллза, ему все-таки удалось усмирить свои порочные наклонности? Может, он изменил личность? Может, зажил обычной жизнью и все его забыли? Только возможно ли такое?