Культура вязания

Глава 2

Как связать себе прошлое: возрождение, романтизм и рурализм в современном вязании

Машины делают одежду дешевле и быстрее человека. Но машины не способны имитировать ручную работу или произвести на свет единственные в своем роде цвета и узоры. Машинное плетение ровно и однообразно, в нем нет и следа чувства. В каждом переплетении нитей в связанном вручную свитере можно обнаружить след времени, пути, пейзажа; след присутствия людей, событий и мыслей[143].

Вязание обладает собственной историей. Узоры, стили, мотивы, техники, модели и практики – все это составляет культуру вязания с ее богатым наследием и традициями. Именно она служит источником большинства текстов и идей, имеющих отношение к вязальной практике. В этой главе меня интересует вопрос, почему наследие и традиции настолько значимы для понимания вязания на современном этапе его истории.

Литература, посвященная вязанию, обнаруживает тесную связь с языком романтизма. Истоком этой риторики служат дискурсы XIX века, в которых осмысляется новый индустриальный мир и его влияние на человеческую жизнь, ставятся под сомнение конструкты современности, а, казалось бы, утраченное навсегда подвергается идеализации. В этой главе речь пойдет о том, как вязание в конце XX – начале XXI века начало ассоциироваться с романтической ностальгией, неудовлетворенностью, а в некоторых случаях с отрицанием современности и стремлением воскресить то, что уже практически мертво.

Будут рассмотрены также способы использования и трансформации мотивов, стилей трикотажной одежды и вязаных вещей; ручное вязание будет показано как одна из культурных традиций, ориентированных на возрождение прошлого. Я рассмотрю феномен традиционного вязания (heritage knitting) и его место в повседневной жизни. Термин «традиционное вязание» обозначает в данном случае процесс воссоздания национальных стилей, мотивов и узоров, а также способы их презентации, конструирования и рекламы посредством демонстрации самих объектов, а также с помощью книг, модных журналов и посвященных рукоделию периодических изданий. Необходимо исследовать традиционное вязание и его значение для возрождения ремесла на протяжении всего изучаемого периода и с учетом истории дизайна. Для этого предстоит проанализировать способы воскрешения прошлого и значение этого процесса для производителей и потребителей. Не менее важно выявить, какое влияние романтизм и культ ностальгии оказали на развитие глобального брендинга и формы капитала.

В этой главе рассматриваются основные проблемы, связанные с исследованием влияния прошлого на культуру вязания. Центральное место здесь занимают две темы: влияния и манифестации. Исследование влияний на вязание подразумевает обращение к иконографии прошлого, а также к художественным и дизайнерским движениям и философским идеям, обусловившим современные представления о вязании. Речь пойдет о восприятии романтизма и рурализма, о ностальгии, утопизме и пейзажной тематике. Под манифестациями понимаются проявления упомянутых влияний в социальной и культурной сферах; эти феномены исследуются в контексте процессов возрождения, воспроизводства и коммодификации.

Сначала будет рассмотрена история ностальгии и возрождения как способов отрицания социально-экономических изменений посредством производства. Эта тенденция восходит к движению «Искусства и ремесла» и к трудам социалиста Уильяма Морриса. Романтический пафос, принявший форму возрождения традиционных ремесел, лег в основу всех последующих попыток противостоять социальным и культурным переменам с помощью ручного труда. В этой главе я буду ориентироваться на методологию истории дизайна и материальной культуры и опираться на культурологические труды, посвященные исследованию семантики прошлого в настоящем.

Вязание (особенно ручное вязание) пережило новое рождение. По-настоящему оно никогда никуда не исчезало, однако на протяжении последних тридцати лет популярность и самой практики, и вязаных вещей заметно выросла. Об этом феномене и пойдет речь в настоящей главе. Чем было обусловлено возрождение интереса к вязанию, почему оно возвращается в быт и моду? Говоря о возрождении, я затрону вопрос о том, каким образом единство прошлого и настоящего способно создать ощущение духа времени, а также стимулировать развитие новых оригинальных дизайнерских форм.

Основной тезис данной главы следующий: некоторые разновидности вязания действительно ориентируются на традицию и представления о культурном наследии; однако они не имеют ничего общего с вневременной статичностью. Практики вязания социально и культурно обусловлены, динамичны и меняются в соответствии с актуальными потребностями общества, включающего в себя и тех, кто вяжет, и потребителей их продукции.

Зарождение движения искусств и ремесел: тоска по романтизму

Наши представления о современных ремесленных практиках в значительной степени восходят к XIX веку – в частности, к движению «Искусства и ремесла». Пионеры современного дизайна, такие как Уильям Моррис, ставший инициатором слияния теории и практики дизайна, видел в нем средство решения социальных проблем. Так зародилась концепция «дизайна для общества», которая и легла в основание системы ценностей, нашедшей отражение в европейском и американском дизайне начала XX века.

В основе движения «Искусства и ремесла» лежала теория и эстетика романтизма, европейского философско-художественного направления, возникшего в XVIII веке как реакция на доминирующий в то время неоклассицизм. Для романтизма, зародившегося на фоне французской революции и проникнутого ее духом, было характерно внимание не к коллективным идеалам, а к личному опыту, индивидуальным эмоциям и прошлому. Прошлое было проникнуто ощущением утраты и ностальгии; при этом оно зачастую было вымышлено, сконструировано из мифов и легенд, представлений о рыцарских идеалах и гармонии. Прошлым называли воображаемую реальность, (вос)создаваемую литературой. Романтики питали интерес к альтернативным измерениям бытия, к возможности преодолеть границы собственного «я», вырваться за пределы телесной оболочки; они экспериментировали с наркотиками, сексуальными практиками, стремились к развитию внутреннего видения. Они искали спасения от материального мира, и прошлое предлагало им возможность перенестись в мир фантазий.

Беспокойство Морриса о судьбах дизайна и общества соответствовало настроениям эпохи. С точки зрения Морриса и других приверженцев движения «Искусства и ремесла», индустриализация не только привела к дегуманизации труда в условиях фабричной системы, к загрязнению и перенаселенности городов (а значит – к распространению эпидемий и росту преступности). В результате индустриализации мир заполонили уродливые товары массового производства. По мысли Морриса, этот процесс привел к социальному, моральному и, что закономерно, культурному упадку: безобразное общество создавало безобразные вещи. Решение этой проблемы казалось Моррису очевидным, хотя и не очень просто осуществимым: нужно было вернуть, восстановить утраченное и тем самым вновь обрести гармонию, чистоту и радость труда и жизни, которые, в свою очередь, будут оказывать влияние на вещный мир.

Моррис вдохновлялся историческим прошлым. Возвращаясь к доиндустриальной эпохе, он искал утешения в образах Средневековья и сельской жизни, символически воплощавших в себе решение беспокоивших его социокультурных проблем. Он считал, что в это простое время каждый человек был на своем месте и люди трудились в гармонии с окружающей средой, материалами и инструментами. Благодаря этому они были ближе к Богу. Конечно, эти взгляды Морриса утопичны. Художник смотрел на прошлое, как и все мы, сквозь призму современности, и его взгляд был замутнен ностальгическими чувствами. Сколько бы он ни старался, ему не под силу было возродить Средневековье. Однако Моррис смог дать новую жизнь стилям и идеалам избранной им эпохи – пусть и адаптированным к потребностям и чувствам людей XIX века.

143

Pagoldh S. Nordic Knitting: Thirty-One Patterns in the Scandinavian Tradition. Interweave Press, Loveland Colorado. 1st edition. 1987, foreword.