Страница 2 из 3
Чернышев еще ниже опустил голову.
Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи:
- Вот, вот, что тебя интересовало!
- Нет... нет... - бормотал Чернышев.
- И стыдно не это, не это. Это, как раз, естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно!
- Да я могу... могу...
- Нет, не можешь!
- Могу...
- Тогда скажи сам.
Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой.
Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку:
- Ну я...
- Без ну!
- Ну... меня интересовало... просто так интересовало...
Зинаида Михайловна понимающе покачала головой:
- Сколько тебе лет, Чернышев?
- Двенадцать.
- Двенадцать... Взрослый человек. У тебя сестра есть?
- Нет.
Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш:
- Нет... Слушай! А на прошлой неделе ты дрался с Ниной Зацепиной! Ты тоже хотел посмотреть, что у нее под трусами?!
- Да нет, нет... это я... там совсем другое было...
- Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.
Чернышев опустил голову.
- Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?
Он кивнул.
Зинаида Михайловна улыбнулась:
- Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь, или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот.
Чернышев исподлобья посмотрел на нее.
Зинаида Михайловна продолжала улыбаться:
- Как видишь, все очень просто. Правда, просто?
- Ага...
- Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?
- Нет. У меня брат двоюродный есть... а сестер нет...
- Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все?
- Нет. Нет...
Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:
- Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг... В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей...
С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне:
- Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.
Чернышев повернулся к ней.
Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.
Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.
Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.
Чернышев отвернулся.
- Стой! Стой же, дурак! - придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. - Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!
Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:
- Смотри! Кому говорю! Чернышев!
Чернышев посмотрел и снова отвернулся.
- Смотри! Смотри! Смотри!
Она надвигалась на него, растопырив ноги.
Губы Чернышева искривились, он захныкал.
- Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...
Она выше подняла юбку.
Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.
- Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...
Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:
- Садись. Садись и успокойся.
Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.
Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:
- Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?
Она обняла его за плечи.
- Хватит. Слышишь? Ну, что ты - девочка? Первоклашка?
Чернышев продолжал плакать.
- Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!
Она тряхнула его.
Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.
- Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...
Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.
Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:
- Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.
- Не знаю...
- Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?
- Верю...
- Чего ж испугался?
- Не знаю...
- И сейчас боишься? Неужели боишься?
- Не боюсь... - всхлипнул Чернышев.
Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:
- Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое - честное партийное!
- Ну... знаю...
- Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?
- Ну... верю...
- Не - ну, верю! А - верю, Зинаида Михайловна.
- Верю, Зинаида Михайловна.
- Не будешь реветь больше?
- Не буду.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!
- Честное пионерское.
- Что, честное пионерское?
- Не буду реветь и никому не скажу...
- Ну вот. Ты наверное думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? - тихо засмеялась она, качнув его за плечи.
- Немного... - пробормотал Чернышев и улыбнулся.
- Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?
- Неа... ни одна...
- И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?
- Неа...
- А хотел бы посмотреть? Честно скажи - хотел бы?
Чернышев пожал плечами:
- Не знаю...
- Не ври! Мы же на чистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!
- Ну... хотел...
Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:
- Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...
Чернышев посмотрел исподлобья.
Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:
- Смотри. Наклонись поближе и смотри...
Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.
- Ну, видишь?