Когда любишь

- Я всегда думал, - сказал Кеог, - что рядом с нею нельзя лгать. Даже самому себе, - добавил он и опустился на мраморную скамью.

- Что ж, выкладывай.

- Ты хочешь заново сотворить Гая Гиббона. Это безумный замысел - и одновременно великий. Впрочем, бывали и более безумные и великие, а теперь они кажутся заурядными. Однако я не собираюсь обсуждать здесь грандиозность твоей затеи.

- В чем же дело?

- В последние дни я все пытаюсь отстраниться, разгадать твой план в перспективе. Сильва... ты не учла кое-что.

- Отлично, - сказала она. - Очень хорошо. Я знала, что ты непременно додумаешься до всего, пока не поздно.

- Чтобы ты успела найти выход? - Он медленно покачал головой. - На сей раз его нет. Так что, девочка, собери все мужество Уайков и примирись с поражением.

- Говори.

- Дело вот в чем. Имей в виду, я не верю, что ты получишь копию Гая, но допустим, что это случится. Я говорил с Вебером - шанс у тебя есть, дай только Бог. Но если это произойдет, ты получишь только сосуд без содержимого. Послушай, малышка, человек - это не только кровь, скелет, клетки...

Он замолчал. Тогда она попросила:

- Продолжай, Кеог.

- Ты любишь этого парня? - требовательно спросил он.

- Не понимаю, - с удивлением произнесла она.

- А что ты любишь в нем? Кудри, мышцы, кожу? Мужское естество? Глаза, голос?

- Все, - спокойно ответила она.

- Только это и больше ничего? - нервно переспросил он. - Потому что если так, то ты можешь получить то, что хочешь, дай Бог тебе силы и удачи. Я не разбираюсь в любви, но скажу одно: если это все, что требуется, - к черту такую любовь!

- Ну ясно же, что любовь - это нечто большее.

- Вот-вот. Где же ты возьмешь это большее? Пойми, человек - это тепло плюс то, что в голове и в сердце. Ты намерена воспроизвести Гая Гиббона, но ты не сможешь достичь этого, просто продублировав его оболочку. Тебе надо повторить всего человека, надо заставить его прожить свою жизнь заново. А этого ты не сумеешь.

Она долго смотрела на статую Дианы, потом чуть слышно прошептала:

- Почему же?

- Я скажу, почему, - сердито сказал он. - Потому что первым делом тебе придется выяснить, что он из себя представляет.

- Но я знаю, что он из себя представляет.

Он зло сплюнул на зеленый мох, что было совершенно не свойственно ему и шокировало ее.

- Ты не знаешь и сотой доли, а я и того меньше. Однажды я припер его к стенке и добрых два часа пытался раскусить его. Он самый обыкновенный парень. Без особых успехов в учебе или в спорте. Обычные вкусы и чувства, как у миллионов других. Так почему же именно он, Сильва? Почему ты выбрала его? Что в этом парне такого, ради чего стоило выходить за него замуж?

- Я... я и не подозревала, что он тебе не нравится.

- Да нет же, неправда, я этого не сказал. В нем даже нет ничего такого, что могло бы не нравиться.

- Ты не знаешь его так, как я.

- Тут я согласен с тобой. Не знаю и не смог бы узнать, потому что и ты не знаешь - ты чувствуешь. Если ты хочешь снова увидеть Гая Гиббона или правдоподобную его копию, он должен со дня рождения жить по готовому сценарию. Ему придется пройти заново весь жизненный путь этого парня.

- Хорошо, - спокойно согласилась она.

Пораженный, он уставился на нее:

- А прежде, чем он сможет сделать это, нам надо написать сценарий. А еще раньше мы должны как-то раздобыть материал. Что ты думаешь делать учредить фонд по розыску каждого мгновения жизни этого... этого ничем не примечательного юноши? И сделать это тайно, чтобы он, то есть его двойник, не догадался об этом? Да знаешь ли ты, во что это обойдется?

- Все можно устроить.

- Предположим, у тебя будет его биография в форме сценария, двадцать лет жизни, каждый день, каждый час; тебе придется позаботиться о том, чтобы с рождения ребенка окружали люди, которые будут в тайне от него разыгрывать этот сценарий и не допустят, чтобы с ним произошло что-нибудь незапланированное.

- Вот именно, все правильно! - воскликнула она.

Кеог вскочил и заорал на нее:

- Я вовсе не строю планов, пойми ты это, сумасшедшая от любви! Я выкладываю свои возражения.

- Что еще нам понадобится? - нетерпеливо спросила она. - Кеог, постарайся, хорошенько постарайся все предусмотреть! Когда начнем? С чего? Быстрее!

Кеог смотрел на нее, как громом пораженный; наконец упал на скамейку и горько рассмеялся. Она села рядом, взяла его за руку, глаза ее сияли. Через мгновение он посерьезнел и повернулся к ней. Он вбирал в себя сияние ее глаз - и наконец его мозг снова заработал... как всегда, по приказу Уайков.

- Главный источник информации о его жизни, - сказал он, будет у нас не долго... Надо сказать Рэтберну, чтобы не слишком накачивал его морфием. Он должен быть в состоянии думать.

Когда его одолевала боль и он не мог больше вспоминать, ему вводили еще немного морфия. Какое-то время им удалось уравновешивать боль и воспоминания, но затем муки стали сильнее. Тогда ему удалили спинной мозг - и он потерял чувствительность к боли. Были привлечены новые люди психиатр, стенографистка, даже историк-профессионал.

В своей новой лаборатории Вебер экспериментировал, подыскивая "доноров" - пробовал все мыслимое и немыслимое, даже коров и приматов. Кое-какие результаты были, хотя не слишком обнадеживающие. Он экспериментировал и с людьми. Никак не удавалось преодолеть отторжение ткани: матка не удерживала чужеродный плод, как палец не приживается на чужой руке.

Тогда он перешел на питательные растворы. Он испробовал множество их и в конце концов создал такой, который подошел - из плазмы крови беременной женщины.

Лучшие яйцеклетки он поместил между пластинами простерилизованной замши. Он соорудил автоматическое устройство, регулирующее поступление плазмы с такой же скоростью, как в живых артериях, пропускающее ее так же, как вены, и поддерживающее необходимую температуру тела.

Однажды пятьдесят клеток погибли из-за воздействия хлороформа, содержащегося в одном из адгезивов. Когда оказалось, что на клетки плохо действует свет, Вебер сконструировал контейнеры из специального состава.

Те зародыши, которые на шестидесятый день были жизнеспособны, уже имели различимые глаза, позвоночник, зачатки рук, пульсирующее сердце. Каждый из них омывался более чем галлоном плазмы ежедневно, и в определенный момент их насчитывалось уже сто семьдесят четыре тысячи. Потом они стали погибать - некоторые из-за дефектов строения, другие из-за химического состава, многие по причинам, неясным даже Веберу и его сотрудникам.