Картины страсти (ЛП)

Эверетт снова погрузился в воспоминания четырехлетней давности, когда унаследовал титул своего отца, и некоторое время находился в замешательстве, пока обдумывал, стоило ли ему перестроить и занять дом в Гросновер-сквер. Конечно же, новоиспеченный маркиз мог сделать со своей собственностью все, что ему вздумается. Тем не менее, тогда он принял решение, что позволит своей двоюродной бабушке жить там и дальше. А сам обоснуется в принадлежащей ему квартире, подальше от семьи. Одно он знал точно. Его двоюродная бабушка – Меллисент, будет читать ему нотации каждый раз, как только он сделает что-нибудь, даже отдаленно напоминающее скандал.

Эверетт сильно обижался на нее за то, что она откровенно осуждала интерес внучатого племянника к искусству. Точнее, Меллисент скорее отрицала отсутствие у него художественного вкуса, чем искусство как таковое. Что само по себе было достаточно плохо. Мужчина считал непростительным то, что она залила багровой краской одну из его любимых картин – чудесную обнаженную натуру, которая висела в одной из немногих комнат для гостей.

Теперь Эверетт хотел за это отомстить. Да, фрески были чудесной местью. Вероятно, его двоюродную бабушку хватит удар, когда она узнает, что из себя представляли эти картины. Что же, по крайней мере, она больше не будет беспрестанно говорить о достоинствах старого благочестивого маркиза. Поскольку, тот умер уже много лет назад, и не мог возбудиться от эротических картин, которые теперь покрывали стены его бывшей спальни, в противоположность своему сыну.

Полдюжины художников делали предположения о том, как могла бы быть оформлена комната. И все же, идея ни одного из присланных эскизов, не понравилась Эверетту. Потому что, разумеется, мужчина требовал нечто эротическое. Но те, что показывали ему, выглядели либо безвкусными, либо развратными. Даже если в первую очередь, он хотел рассердить двоюродную бабушку, то маркиз ни в коем случае не собирался спать в помещении, изобилующем второсортными изображениями.

Эскизы Лионеля были единственными, которые понравились Эверетту. Когда он рассматривал их, его пульс учащался. Но мужчина был почти готов отвергнуть и их. Потому что даже спустя шесть лет рана все еще болела, если на нее сыпали соль. Но когда он прочитал адрес отправителя, недалеко от Вестминстер-бридж, это означало только одно – финансовые дела Лионеля были плохи.

Теперь он чувствовал себя обязанным отдать заказ бывшему другу. Так как посредством последнего, он мог помочь ему и вероятно, таким образом исправить немногое из того, что когда-то натворил. Маркиза все еще мучило его позорное прошлое, которое привело к окончанию их дружбы.

Глава 2

Эверетт оправдывал свое решение именно этим. Пока он рассматривал эскиз нимфы, и то, как она поклонялась Богу, мужчину охватило возбуждение.

Позже он написал ответное письмо Лионелю, в котором перечислил особенности своего заказа, но даже словом не упомянул о причинах их ссоры. В конце концов, Эверетт не выдержал и вежливо спросил, все ли хорошо у него и его сестры.

Даже сегодня маркизу было стыдно, когда он думал о Лавидии Тракерн. Мужчина никогда не перестанет сожалеть о том, что сделал из эгоизма, глупости и юношеской необдуманности. Он не мог заставить себя упомянуть ее имя в письме к Лионелю. Тем более не в письме, в котором шла речь о таком особенном виде фресок. Нет, Эверетт даже намеком ничего бы не написал о Лавидии.

В своем ответе Лионель говорил только о картинах и предлагаемой за них оплате. Художник согласился со всеми условиями, однако выдвинул требование. Гонорар должен быть внесен в «Хоэр’с Банк», что позволило бы поддерживать только письменный контакт и никогда не встречаться лично.

Это, как определил Эверетт, только доказывало то, что Лавидия все еще была на иждивении Лионеля.

Нахмурившись, маркиз снова обратился к наполовину законченным фрескам. До сих пор речь шла только о эскизах, выполненных карандашом в пяти различных мотивах. Лионель начнет цветное исполнение, когда получит первую часть гонорара. Оплату нужно было срочно отправить. Чем скорее Лионель получит деньги, тем быстрее закончит с картинами. «И тем скорее я смогу переехать в дом», – подумал Эверетт.

Маркиз не должен был здесь находиться. В конце концов, он согласился на то, что личных встреч не будет. Тогда, черт возьми, почему он пошел в район Вестминстерского моста и подкупил там лавочника, чтобы тот дал ему точный адрес семейства Тракерн?

Эверетт давно внес сумму в банк, которую был должен Лионелю. Но теперь он все же стоял у входа во двор маленькой площади, окруженной скромными, покосившимися домами, которая называлась Литл Фриманс. Он собирался разорвать соглашение с Лионелем, хотя для этого не было ни единой причины. Разве только…

«Проклятье, я просто хочу снова увидеть Лавидию воочию! Ничего более».

Вероятно, он желал позволить себе нечто, вроде компенсации. Несомненно, маркиз не собирался совершить еще хоть что-нибудь, о чем мог бы сожалеть всю оставшуюся жизнь. Однако, сейчас он шел к бывшему другу, и приближался к сырому, плохо пахнущему проходу, который образовывал единственный доступ во двор, да и вообще маловероятно, что Лавидия все еще жила у своего брата. Лионель никогда бы не допустил, чтобы его сестра обитала в таком месте. Вероятно, она вышла замуж или…

«Вышла замуж!» Эверетт заметил, что сжал руки в кулаки и заставил себя расслабиться. Он не пошел бы к нему, если бы Лавидия вышла замуж. Маркиз сам собирался обвенчаться. Конечно, он еще не познакомился лично с мисс Ангастон. Но его тети очень тактично связались с семьей молодой дамы. Все участники сошлись на том, что это будет замечательный союз. Фиби Ангастон была богата и прекрасна, и Эверетт тоже был богат, а кроме того, имел титул. Это был именно тот тип брака, который, по мнению его родственников, он должен был заключить.

С детства ему снова и снова объясняли, что брак – это обязательство, от которого он не сможет уклониться. Речь шла об обеспечении общественного положения, увеличении богатства, и дальнейшего существования семьи. Любовь не играла никакой роли.

Лионель никогда не ставил это под сомнение. А сам Эверетт? Сейчас он еще хорошо помнил о том, как отец спокойным голосом называл имена девочек, которых считал подходящими в будущие супруги, прежде чем, улыбаясь, говорил сыну, что тот ни с чем не должен торопиться. Указывая на то, что Эверетт, если у него на это будет желание, сможет перед свадьбой спокойно выпустить пар, как и другие мужчины. Тогда это казалось ему вполне нормальным и логичным. Так поступали многие.

Тем не менее, его отец, был уже мертв четыре года и Эверетт ощущал, что пришло время создать семью. Повторные, слишком четкие указания его тети были абсолютно лишними. Мужчина сам знал, что нужно было делать. Он знал это с тех пор, как проснулся утром после своего последнего дня рождения с больной головой и пересохшим ртом, и едва узнал себя в зеркале. В ту секунду Эверетт понял, что он как виконт, нес ответственность за людей, которые зависели от него и что ему, наконец, нужно было повзрослеть.

Эверетт остановился у входа в пассаж. Мужчине показалось, что он услышал чей-то храп. Маркиз осторожно принюхался. Пахло неприятно, кисло. Какой ужасный район! Шесть лет назад Лионель жил в красивой квартире в Блумсбери с Лавидией, которая вела у него хозяйство. Конечно, речь шла о не особо элегантном доме, но номер выглядел красиво оформлен и там было чисто. И Лионель имел возможность все оплачивать со своих доходов художника. Почему, ради всего святого, он теперь жил здесь?

Эверетт нерешительно зашагал дальше. В проходе было очень темно. Но теперь маркиз определил, что храп исходил от человека, который лежал на земле рядом с влажной стеной, посреди старых газет, которые он вначале посчитал кучей выброшенной одежды.

Из-за неприятного кислого запаха, Эверетт сделал поверхностный вдох и быстро двинулся вперед. Когда же он прошел мимо спящего мужчины, то смог почувствовать отчетливый запах джина. Маркиз спешно направился во двор. В сумерках наступающего вечера дома выглядели еще безнадежнее. Казалось, что для того, чтобы стоять прямо, они прислонялись друг к другу. Эверетт попытался внушить себе, что при дневном свете все будет выглядеть лучше. Напрасно. Здесь все и всегда выглядело влажным и убогим. А дождливым вечером как этот, казалось, что даже каждая мелочь буквально источала отчаяние.