Страница 11 из 18
Сам Лев Михайлович дозу получил, как он считает, небольшую. Объясняет это тем, что много занимался административными делами: обучением, боевой подготовкой, организацией, снабжением, в сменах у пульта не стоял. Зато до сих пор персонал станции использует командные слова, приспособленные Жильцовым. Именно он писал первые инструкции и видоизменил флотские команды – краткие и емкие – для потребностей станции. Так что и сегодня здесь можно услышать: «Стоп-турбина!», «Осмотреться в отсеках!», «Восьмой докладывает – замечаний нет!», «Товсь мотор!»
Но, как и большинство его товарищей, время от времени Жильцов оставлял свой «карандаш» в гардеробе. Он тоже хотел плавать и боялся быть списанным до спуска подлодки на воду. Заплатил за это раком гортани и удалением двух голосовых связок.
Начиная с 1955 г. в течение двух лет мы вели как бы двойную жизнь: в Москве считались офицерами ВМФ, а на АЭС – инженерно-техническими работниками. Служба режима дала нам кодированное название: «группа ИТР товарища Жильцова».
С каждым была проведена разъяснительная работа: мы приехали стажироваться на спецобъекте, никаких разговоров о флоте, никаких военных взаимоотношений – вести себя так, чтобы распознать нашу принадлежность к ВМФ было невозможно. Запрещалось обращаться друг к другу по званию: только по имени-отчеству или по фамилии с добавлением слова товарищ. Я и сейчас, сорок лет спустя, помню имена и отчества почти всех наших офицеров.
Проинструктировали нас и о том, как следует себя вести, если кто-нибудь из работников АЭС заведет разговор о нашей принадлежности к флоту. Конечно, очень многие на станции знали, кто мы такие на самом деле, но они не должны были ни говорить об этом, ни вступать с нами в контакт.
Разумеется, на практике все шло не так гладко. Нас выдавала выправка, тяга к хождению строем и в ногу. Помню первое впечатление о своих ИТР, когда по возвращении из Ленинграда мы с Акуловым впервые увидели их на территории станции. Прямо как на плацу!
Бывали и проколы со стороны работников АЭС. Однажды во время игры в волейбол кто-то крикнул: «Ты моряку подай!» Об этом немедленно доложили службе режима. Ее начальник, Иван Сидорович Лейтан, по горячим следам собрал персонал и предупредил, что, если подобное повторится, виновные будут уволены. В то время КГБ боялись, так что больше никаких мер принимать не пришлось.
Иван Сидорович, хотя его по профессиональной принадлежности и побаивались, был очень приятный человек – внимательный, обходительный. Никогда не кричал, не грозил. Когда один из моих матросов попал в милицию, а другой – потерял пропуск, он вызывал меня и только сказал: «Товарищ Жильцов, наведите у себя порядок».
Вообще работники КГБ на станции были незаметны – ее охраной занималось МВД. У режимников был специальный отдельчик в административном корпусе. Люди на станции работали проверенные, но и они проверялись по ходу работы. Уверен, что за нами никто не следил. А вот за тем, что говорится, контроль, конечно, был. В то время на всех режимных объектах были осведомители. А на кораблях даже норма существовала: один осведомитель на двадцать пять человек.
Но какой бы строгой ни была секретность на АЭС, какие-то вещи все равно делались по-русски. Например, в разгар нашей стажировки прикатили на станцию с инспекционной проверкой восемь адмиралов. Мы маскировались вплоть до ботинок, а они все явились в морской форме. Больше того, нас с Акуловым заставили их сопровождать повсюду, а потом посадили с ними обедать за один стол на глазах ошеломленной публики!
Хочу заметить, что конспирация для флотских офицеров сохранялась очень долго даже после обнародования факта существования в ВМФ подводных атомоходов. Еще при нас было решено, поскольку воинскую выправку скрыть невозможно, переодеть всех стажеров учебного центра в форму КГБ. Даже сшили мундиры, которые мы, правда, одеть не успели. А наш будущий командир – Леонид Гаврилович Осипенко, впоследствии руководивший учебным центром в Обнинске, – многие годы был единственным адмиралом-генералом: адмиралом ВМФ и генералом КГБ. Лишь несколько лет назад перестали ломать комедию, и приезжающие на обучение подводники ходят по территории АЭС во флотских мундирах.
Л. Жильцов
Один на один с реактором
В июле 1955 г. в коридоре на Большом Козловском меня остановил А. Орел:
– Поздравляю, Лев, подобрали тебе командира! Толковый, хороший человек с Тихоокеанского флота. Фамилию специально не говорю – до приказа. Думаю, будет в самый раз.
Первым моим ощущением было огромное облегчение. Но потом появилась тревога. Что это за человек? Поладим ли с ним? Впишется ли он в уже сформировавшийся экипаж?
Через несколько дней раздался телефонный звонок, положивший конец неопределенности:
– Встречай своего командира! Капитан 2 ранга Леонид Гаврилович Осипенко!
Прибытие командира совпало с крайне назревшей необходимостью вызвать с флотов личный состав срочной службы и сверхсрочников. Мы уже думали, что наши бумажные хлопоты подходят к концу, увы, они только начинались.
Встреча, оформление, фотографирование, переодевание, размещение… Это как раз было самым простым. Сложнее подготовить эту, в отличие от подобранных один к одному офицеров, довольно разношерстную публику к предстоящей службе на сверхсекретном корабле. И самое главное, привести их в норму в условиях, когда нет ни самой лодки, ни казармы, а вместо военного «ать-два!» обращаться друг к другу для маскировки можно лишь по имени-отчеству.
На матросов мало действовали привычные на флоте методы: угрозы по партийной линии или призывы к патриотическим чувствам. Они требовали всего, что им полагалось по закону, начиная с морского пайка и кончая бесплатным кино пять раз в неделю.
Неразрешимой проблемой оказалось питание личного состава в обычной столовой, где обедал и ужинал персонал нашего стенда. При существовавших ценах берегового матросского пайка не хватало на то, чтобы прокормить здорового двадцатилетнего парня, стоявшего по восемь часов на вахте. Чего мы только не придумывали в течение нескольких месяцев, чтобы выкрутиться!
Матросов разместили в отдельном двухэтажном доме, в котором был установлен казарменный порядок при полностью гражданских внешних атрибутах. Всего мы приняли 33 матроса и старшины срочной службы и шесть сверхсрочников, из которых холостяков поселили в казарме, а женатых, как и офицеров, на квартирах.
Жилищная проблема и по сей день одна из самых острых в армии. Помню, мне пришлось специально съездить в Баку для вербовки сверхсрочников. Первым вопросом, как правило, был такой: «Где мы будем жить?» Это понятно: людям, по сути дела, предлагалось вместе с семьей покинуть дом, чтобы месяцами, если не годами, жить неизвестно где. К тому же я по соображениям секретности не мог говорить ни о том, что лодка будет атомной, ни о месте будущей дислокации. Так что из всей спецкоманды только четверо мичманов дали согласие ринуться в будущее с закрытыми глазами. Двигало ими, как мне кажется, патриотическое чувство, на которое я особенно нажимал, любовь к подводным лодкам и не в последнюю очередь сознание того, что раз за ними из Москвы специально послали человека, значит, в них действительно нуждаются. Не знаю, много ли людей в других странах согласились бы принять весьма туманное предложение из одного только чувства патриотизма.
Кстати, из четверых мичманов лишь один не осилил новую должность, и для него пришлось подыскать работу полегче. Что касается остальных, то Иван Гаврилович Шемелин был назначен на вторую лодку, а радиотелеграфист Иван Иванович Ершов и торпедист Александр Николаевич Крикуненко влились в наш экипаж. Именно вокруг них – первых сверхсрочников-атомщиков – формировались кадры подлодки. На это потребовалось около полугода.
Дело в том, что матросов к нам прислали самых разных: подводников, надводников, ремонтников, дисциплинированных и недисциплинированных. На занятиях с офицерами большинство из них заразились стремлением как можно скорее и полнее освоить атомную лодку. Других же, снабженных отличными характеристиками и девственно чистыми карточками взысканий, через непродолжительное время пришлось отправить обратно. И выучка на кораблях, на которых они служили, была не на высоте, и замполиты, не дрогнув, подписали прекрасные характеристики людям, от которых хотели избавиться, и отделы кадров с легкой душой отфутболили их куда подальше. Не хочется называть имен, но отмечу, что особенно много неграмотных, ленивых и недисциплинированных матросов командировали нам с крейсера «Каганович» Тихоокеанского флота.