Большое Шахматово

Однако прожить здесь зиму нельзя - мертвая тоска. Даже мужики с этим согласны. Мы рано ложимся спать. Я эа это время переписал наполовину сборник стихов, написал массу писем..."

Повторим, что эти фразы вовсе не свидетельствуют о нелюбви Блока к своему Шахматову. Прожить зиму в полной деревенской отрешенности (а тут даже и не в деревенской, но в лесной отрешенности) вообще трудно. Для этого нужна особая психологическая устойчивость, а главным образом привычка. Блок же на протяжении всей жизни привык зиму проводить в Петербурге. Театр, литературные вечера, постоянное общение с друзьями, знакомыми, новые знакомства, женщины, вино, рестораны, огни, извозчики, да и просто сам Петербург с его атмосферой и настроением, со множеством влияний на ум и сердце... Недостаточность информации, как мы сказали бы теперь, информации духовной, психологической, нервной и прочей, была бы, конечно, тягостна для Блока в долгие зимние месяцы, даже если и с Любой.

Точно так же ничего не значат и фразы Блока о Шахматове уже после революции, когда Шахматова не стало. Будто бы он говорил своим друзьям: "Туда ему и дорога", и еще: "Поэт ничего не должен иметь".

Надо знать гордость этого человека, его мужество, чтобы понять, почему он не плакался, как говорится, друзьям в жилетку по поводу утраты Шахматова, а так вот сухо и твердо ответил: "Туда ему и дорога". Гораздо больше об истинном отношении к утрате говорит коротенькая пометка в записной книжке: "Снилось Шахматово: а-а-а..." Что такое здесь это "а-а-а...", на что больше всего похоже? Я долго старался представить себе это "а-а-а..." в его натуральном виде, в голосе, в степени громкости, протяженности и пришел к тому, что больше всего это похоже на крик внезапно раненного человека.

Теперь обратимся к самому первому источнику, из которого дети нашего времени, то есть, значит, люди нашего времени, узнают о том, что у Блока было какое-то там именье, и о том, как он отнесся к его потере. Что делать, если Маяковского в школе мы проходим первее Блока, Читаем.

"...Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда.

Спрашиваю: "Нравится?" - "Хорошо", - сказал Блок, а потом прибавил: "У меня в деревне библиотеку сожгли".

Вот это "хорошо" и это "библиотеку сожгли" было два ощущения революции".

Выписка сделана из некролога В. Маяковского по поводу смерти А. Блока. Этот некролог прочитывается нами, конечно, не в школьные годы, а значительно позже, когда дело доходит до собрания сочинений Маяковского. Но дело в том, что несколько лет спустя после некролога в своей поэме "Хорошо!" революционный поэт повторил эту сцену, но уже в зарифмованном виде. Вот тут-то она и западает в наше сознание, потому что кто же из нас не проходил в школе поэму "Хорошо!".

Если сохранить разбивку строк, то сцена встречи двух поэтов около Зимнего дворца выглядит так:

Ладони

держа

у огня в языках,

греется

солдат.

Солдату

упал

огонь в глаза,

на клок

волос

лег.

Я узнал,

удивился,

сказал:

"3дравствуйте,

Александр Блок.

Лафа футуристам,

фрак старья

разлазится

каждым швом".

Блок посмотрел

костры горят

"Очень хорошо".

Кругом

тонула

Россия Блока....

Незнакомки,

дымки севера

шли

на дно,

как идут

обломки

и жестянки

консервов.

И сразу

лицо

скупее менял,

мрачнее,

чем смерть на свадьбе:

"Пишут...

из деревни...

сожгли...

у меня...

библиотеку в усадьбе".

Таким образом, сожжение шахматовской библиотеки (а она сгореть могла, разумеется, только вместе с домом) сделалось, с легкой руки Маяковского, литературным фактом, и тем не менее - это легенда. Маяковский - поэт. Сложившуюся у него в уме концепцию двойственного будто бы отношения Блока к революции он облек в конкретную литературную форму, точно так же как и другую свою концепцию - будто Блок умер вместе с Россией и будто в новой действительности ему места уже не было, Читаем в том же некрологе 1921 года: "Я слушал его в мае этого года в Москве: в полупустом зале, молчавшем кладбищем, он тихо и грустно читал старые строки о цыганском пении, о любви, о прекрасной даме, - дальше дороги не было. Дальше смерть. И она пришла".

Жестоко, хоть и красиво, сказано. Эти слова рождены желанием подтвердить свою умозрительную поэтическую концепцию, но тем не менее они, эти слова, находятся в противоречии с имевшими место фактами. Конечно, яростному, воинствующему (тогда) футуристу хотелось, чтобы так вот все и происходило с Блоком, но желаемое не всегда совпадает с действительностью.

Очевидцы свидетельствуют, что майская поездка Блока в Москву была успешной, залы были набиты битком, прием был восторженным, аплодисменты бурными. Вот как вспоминает об этих вечерах, например, Надежда Павлович: "Зал большой аудитории Политехнического музея был переполнен. Молодежь толпилась в проходах. Все места были заняты. У многих в руках были цветы. На эстраде теснились маститые и не маститые писатели и артисты. Блок вышел очень простой... Зал дрогнул волнением первой встречи... Потом аплодисменты без конца. Его очень любили и чтили, как первого русского поэта нашего времени" [Павлович Н. Воспоминания об Александре Блоке. - "Прометей" No 11. М., "Молодая гвардия", 1977. С. 231].

О том, что поэзия Блока была не только жива, но и любима, говорит и большой поэтический вечер Александра Александровича в Петербурге за несколько дней до поездки в Москву. Известны воспоминания об этом вечере С. Алянского.

"...Блоку предстояло выступить в театре, вмещающем около двух тысяч человек... О предстоящем вечере по городу была расклеена афиша... У билетной кассы театра на Фонтанке выстроилась длинная очередь молодежи... Молодежь забила все проходы в партере и на ярусах... Я с трудом пробрался за кулисы, Там тоже было полно людей, а лестница была так забита людьми, что пришедший для съемки фотограф... едва пробрался со своим громоздким аппаратом... Успех был огромный. После каждого стихотворения в зале поднимался шквал аплодисментов и выкриков... Казалось, у публики никогда не иссякнут силы. В зале уже начинали тушить огни, а молодежь все не могла успокоиться" [Алянский С. Встречи с Александром Блоком - М. "Детская литература", 1969. С. 128].