Страница 4 из 7
Сев в машину, я хотела спросить Бобана, есть ли в доме другие гости, но тут мы свернули за угол, и я чуть не подавилась языком.
Контраст между южным и восточным фасадами на самом деле был таким резким, что меня аж передернуло. Представьте, что к Зимнему дворцу сбоку приставили, к примеру, сталинский жилой дом с колоннами. Неужели никому в голову не пришло, что это как минимум странно? Хотя… на вкус и цвет, как говорится, все фломастеры разные. Скорее всего изначально именно тюдоровский фасад был главным, но за полтора столетия мода изменилась, и его решили убрать на задворки.
Джип остановился у высокого парадного крыльца. Я уже хотела выйти, но Бобан жестом остановил меня, выбрался из машины, неторопливо обошел ее и открыл мою дверцу. Подавая мне руку, он скорчил серьезную мину: мол, нельзя нарушать этикет. Я пожала плечами и вспомнила, что на заправке он тоже хотел мне помочь, но не успел. Бобан начал вытаскивать из багажника мои чемоданы, а я топталась у крыльца, сжимая в руках сумку, ноутбук и пакет с водкой, и не знала, что делать дальше.
Дверь распахнулась, на крыльцо с восторженным воплем выскочила Люська, а за ней с отчаянным лаем выкатились две толстые корги. Джип, как у королевы, собаки, как у королевы… Впрочем, мохнатые сардельки с лисьими мордами были очень даже симпатичными. Люська за полтора года семейной жизни не похудела ни на грамм, скорее, еще поправилась. Впрочем, возможно, все дело было в одежде.
Странно, раньше она никогда не носила такое. Ее пышные бедра туго обтягивала юбка-трапеция с бантовыми складками – мышино-серая (совсем как Скайхилл), ворсистая, чуть ниже колена. Верх не менее туго облегала бледно-голубая трикотажная двойка: кофточка с воротником под горлышко и застегнутый на одну пуговицу скучный кардиган. Довершали картину плотные бежевые колготки и серые, на низком каблуке туфли с перепонкой. Я думала, что такие надевают только на занятия бальными танцами. Неужели Питер заставляет ее одеваться в стиле «антисекс»? Или это такая провинциальная аристократическая мода? А что, вполне монтируется с замком и окружающей средой. Я покосилась на свои скинни и тренч поверх свитера – как будто из другого мира. Ну, по крайней мере, из другой эпохи.
Люська обняла меня так, что кости затрещали, и потащила в дом. Бобан сзади нес мои чемоданы. Завершали процессию корги, которые путались у него под ногами и пытались на ходу обнюхать мое имущество. Как только Бобан поставил чемоданы на ковер в огромном холле, больше похожем на бальный зал, из бокового коридора появился тощий юноша в черных брюках и жилетке поверх белой рубашки. Он подхватил мой багаж и понес вверх по лестнице. Корги пошли было за ним, но Люська свирепо крикнула: «Брысь!», и собаки со всех ног бросились в коридор.
- Они понимают по-русски? – удивилась я.
- Они понимают интонацию слова «брысь». Пошли пить чай. А девчонки пока разберут твои чемоданы. Потом покажу тебе комнаты.
Как по волшебству, из того же коридора появились две девушки лет двадцати, похожие, как близнецы, хорошенькие, одетые в одинаковые платья в черно-белую куриную лапку.
- Это Энни и Салли, горничные, - представила их Люська.
Девушки вежливо наклонили головы. Хм, а чего я, собственно, ждала – реверанса?
- Слушай, не надо ничего разбирать! – спохватилась я. – Сама как-нибудь.
- Боишься, что они будут обсуждать фасон твоих трусов? – фыркнула Люська. – Ну, как хочешь.
Она что-то сказала горничным, те синхронно вскинули тонкие бровки, снова кивнули и исчезли в коридоре. Я посмотрела им вслед. Симпатичная униформа. Значит, там, в окне, точно была не прислуга.
Озираясь по сторонам, как в музее, я плелась за Люськой в «голубую гостиную». Да, внутри замок оказался гораздо шикарнее, чем снаружи!
- Успеешь все посмотреть, пошли скорее, - торопила она.
Мы прошли через две огромные комнаты непонятного назначения и оказались в третьей, по сравнению с ними, совсем крошечной. На ум сразу пришло – бонбоньерка. Одна стена почти полностью представляла собой французское окно с выходом в сад. Голубые в белый цветочек шелковые обои, такие же диван и два кресла у круглого столика. Больше в комнате ничего не было – если не считать белого буфета в углу, морского пейзажа над ним и полки с безделушками на другой стене.
- Кухня в честь твоего приезда сегодня расстаралась, - кивнула Люська на буфет, уставленный тарелками и блюдами с всевозможными лакомствами. – Обычно у нас к чаю поскромнее.
- А Питер где? – спросила я.
- В конторе с управляющим. К обеду подойдет.
Она налила в чашки заварку и добавила кипятка из термопота (как, а где же серебряный чайник на спиртовке?!). Я подошла к буфету, положила на тарелку кусок яблочного пирога и бутерброд, то есть, прошу прощения, сэндвич с какой-то сложной начинкой. Устроившись в кресле напротив Люськи, попробовала пирог (какая вкуснотища, а вилочка-то какая!), отпила глоток чаю и спросила:
- У тебя еще кто-то гостит? Какая-то женщина махала мне из окна. В синем платье. Она не будет с нами пить чай?
- Женщина? – удивилась Люська. – Из какого окна? С парадной стороны?
- Нет, с той, где арка. Я попросила Бобана остановиться, вышла, чтобы посмотреть, и увидела ее. Среднее окно на втором этаже. Слева от башни.
Люська вытянула шею вперед и посмотрела на меня, как на чудо-юдо.
- Светик, тебя, может, укачало по дороге? Или померещилось? Во-первых, у нас нет никаких левых баб в синих платьях. Но я бы, может, еще подумала, что кто-то из слуг контрабандой привел гостей. Или что какая-нибудь сумасшедшая туристка отбилась от стада, такое уже бывало. Тем более, сегодня как раз открытый день. Но на том фасаде по обе стороны от башен только по два окна…
==============================================
Двумя годами раньше
Люська позвонила мне в половине первого ночи и выпалила на одном дыхании:
- Светка-я-выхожу-замуж-он-чудо-и-уезжаю-к-нему-в-Англию!
- А-а-а-а… - растерянно протянула я в ответ.
С Люськой мы дружили лет двадцать, класса так с третьего. Или с четвертого – точно не помню. Все это время я совмещала должности дежурной жилетки и отвешивателя волшебного пинка для приведения ее в чувство. Если я всегда предпочитала держать свои горести при себе и редко вдавалась в подробности личной жизни, то Люська привыкла вываливать на меня весь свой внутренний мир в мельчайших деталях. Обычно она прибегала (или звонила) в слезах и соплях, я выслушивала ее бесконечный драматический монолог и поначалу бормотала что-то участливое. От этого Люська раскисала окончательно, и тогда я начинала метать громы и молнии. Построенная в колонну по четыре, она, как ни странно, успокаивалась, и мы вместе начинали ломать голову, чтобы хоть как-то исправить ситуацию.
Главной Люськиной бедой всегда было то, что она толстая. Подумаешь, беда, скажете вы, число толстых на планете растет с угрожающей скоростью, и далеко не все они считают свое состояние несчастьем. В том-то и дело! Человек либо доволен своей внешностью независимо от наличия или отсутствия лишних килограммов, либо недоволен, опять же независимо от веса. Люська была как раз из тех, кто недоволен.
Однажды - ценой страшных лишений! - ей удалось сбросить целых пятнадцать кило, влезть в вожделенный сорок шестой размер и даже пойти на свидание в моей парижской кофточке. Кавалер отвешивал ей банальные комплименты, и целых полчаса Люська была счастлива. А потом ей показалось, что он с интересом смотрит на тощую официантку, и она натрескалась пирожных. С горя.
«Я толстая неудачница! - рыдала она, роняя на парижскую кофточку черные капли слез пополам с тушью. – Ты бы видела ее! Рядом с ней я буду выглядеть коровой, даже если похудею еще на пятнадцать кило».
«А зачем тебе как-то выглядеть рядом с ней? – пыталась достучаться до нее я. – Если ты не пойдешь больше в этот ресторан, вы больше никогда не встретитесь. Подумай лучше о том, что ты теперь выглядишь газелью рядом, к примеру, с Фимкой». Фимка, Наташка Ефимова, - наша с Люськой общая знакомая, которая, родив третьего ребенка, подросла до пятьдесят второго размера и нисколечко этим не огорчалась. Или, по крайней мере, тщательно это скрывала.