Закон парных случаев

А потом оказалось, что я беременна. Нога на вытяжке, спина в корсете – и тут такое. Родители, разумеется, настояли на аборте. Да я и не возражала. Хотя врачи и предупреждали, что детей у меня после этого, скорее всего, не будет. Но тогда мне все равно было. Я вообще была уверена, что никогда не смогу лечь в постель с мужчиной – какие уж тут дети. Да и потом ребенок от насильника, в четырнадцать лет! Как-то мы с Тамарой по этому поводу спорили, лет пять назад. Она, конечно, не знала ничего, так, вроде, теоретический спор. Она настаивала, что никаких исключений быть не может, что аборт – он всегда убийство, неважно, по какой причине. Но она ничего подобного в жизни не испытывала. А я, с одной стороны, и соглашалась с ней, а с другой… С другой – вспоминала все это и не могла согласиться. И ведь на исповеди я в этом грехе каялась, хотя могла бы и вообще не говорить, это до крещения ведь было. Каялась, да. Искренне. Но если б вернуться назад – все равно не думаю, что смогла бы оставить ребенка.

Я не знал, что сказать. «Ничего»? – это звучало бы глупо и фальшиво. Поэтому я просто держал в своих руках ее руку и осторожно поглаживал ее.

- Когда я вышла из больницы, все пошло по-старому. Настя очень ловко умела притворяться и выкручиваться из любой ситуации. Например, она часто прогуливала школу, но делала это так, что никто ее не мог поймать. Для учителей у нее всегда была записка якобы от родителей о том, что ей надо в поликлинику или еще куда-нибудь. Училась она хорошо, вела себя в школе вполне примерно, поэтому им и в голову не приходило позвонить маме и поинтересоваться, почему Настя так часто ходит по врачам или выступает на концертах в музыкальной школе. Еще раз повторюсь, когда она смотрела на человека своими огромными голубыми глазами, ей просто невозможно было не поверить. И если бы я что-то рассказала родителям, они поверили бы, разумеется, ей, а не мне. А если б даже и мне, то попало бы все равно не ей. Я ведь должна была за ней присматривать.

Через год после того случая папу отправили на работу в Боливию. Я тогда перешла в девятый класс, а Настя в пятый. Школа при посольстве там была только начальная, а может, и вообще не было, не знаю. По любому нас отправили в интернат для детей дипломатов. Вот там-то моя сестрица развернулась вовсю. Была там такая компания совершенно отвязных деток, которые считали, что им можно все. Настя с ними как-то очень быстро спелась. Начала курить, причем не только сигареты, пить, с мальчишками таскалась в открытую. Когда я пыталась с ней поговорить по-хорошему, ответила, что я просто тупая идиотка. Что если меня отымели и я залетела, то сама и виновата. Потому что есть масса способов получить удовольствие и остаться девственницей. Когда она это говорила, у меня было ощущение, что это не я старше, а она, и не на четыре года, а на все десять.

При всем этом она по-прежнему хорошо училась, учителя от нее были без ума. И когда родители за нами приехали, им сказали так: Оля – девочка неплохая, но какая-то слишком замкнутая, неконтактная. Себе на уме, не знаешь, чего от нее ждать. А вот Настенька – чудо, умница, солнышко. И так далее.

Мы вернулись домой, солнышко на какое-то время притихло и даже начало ко мне подлизываться. Сначала я не могла понять, в чем дело, а потом сообразила. Отец готовился к назначению в США. Школа там была, Настю они собирались взять с собой. Я-то уже окончила десятый класс и поступила в университет, а она была еще в седьмом. И ей очень не хотелось ехать с ними.

Так и вышло. Когда подошло время собираться, Настя просто на уши встала, уговаривая их оставить ее со мной. Она ведь такая умная-благоразумная, Олю будет слушаться, она ведь всегда Олю слушается. И потом, она в школе немецкий учит, как она там будет вообще жить, в этой жуткой Америке.

Мне бы промолчать, а я сглупила. Начала доказывать, что им надо непременно Настю с собой взять. Получилось все с точностью наоборот. Почему-то родители решили, что это меня одну оставить нельзя, а вот если Настя со мной будет, то я глупостей не наделаю.

72.

Первый год было еще как-то ничего. Мне удалось Настю построить в колонну по четыре. Она, вроде бы, ходила в школу, приносила по-прежнему почти одни «пятерки», домой приходила вовремя и трезвая. Но что она делает, так сказать, за периметром, я не представляла. А потом я познакомилась с Олегом.

Надо сказать, что мальчишки за мной бегали просто табунами. Может, это и не слишком скромно, но девочка я была красивая, одевалась модно, к тому же упорно ни на кого не обращала внимание, это их заводило. А мне было противно представить себе даже скромный поцелуй в щечку. Если в школе все это было еще более или менее спокойно, на уровне «нравится – не нравится», то в университете стало гораздо сложнее. Там мне просто проходу не давали. Сначала пытались познакомиться, потом злились, сплетни распускали. Ко второму курсу нас с Викой, моей подругой, прочно записали в лесбиянки, но потом у нее появился парень. И тут ко мне в буфете подошел Олег.

Он учился на два курса старше, на испанском отделении. Сейчас-то он был просто страшный, а тогда… Хоть и некрасивый, но какой-то обаятельный. Во всяком случае девчонки к нему так и липли. Или, скорее, наоборот, он лип к девчонкам, а они только радовались. К тому же характер у него был просто бешеный. Связываться с ним лишний раз боялись даже спортсмены-разрядники.

В общем, пристал он ко мне намертво. И никаких намеков не понимал. Но мне как-то удавалось держать его на расстоянии, и я подумала: ладно, пусть будет так. Во всяком случае, все будут думать, что я его девушка, и перестанут говорить обо мне гадости. Может, это было и не совсем честно, но я ведь ему ничего не обещала и при себе не держала. Если он пытался распускать руки, я на него фыркала, он обижался, заявлял, что больше я его не увижу, но через несколько дней начинал снова крутиться поблизости. Причем так занудно и настырно, что мне оставалось только самой подойти к нему, как ни в чем не бывало. Впрочем, я перестала это делать, когда познакомилась с твоим… с Камилом.

Познакомились мы с ним на дне рождения у одной общей знакомой, и он пошел меня провожать. Самое интересное, что в них, в Камиле и Олеге, было что-то общее, хотя они ни капли не были похожи внешне. Но они оба были обаятельны и оба искали свою единственную женщину, так сказать, эмпирически, опытным путем. Как и ты, впрочем.

Я хотел сказать, что уже нашел, но вовремя прикусил язык.

- Правда, отличие все-таки было. Если Олега я все-таки воспринимала как не слишком приятного мне мужчину, с которым нужно соблюдать дистанцию, то Камила я сначала вообще не воспринимала как мужчину. Сначала это был такой друг-подруг. Мне нравилось с ним разговаривать, мы ходили гулять, я ему рассказывала о Питере, он мне о Праге. Я приглашала его домой, мы пили кофе и болтали, без всяких намеков на что-то большее.

А потом я заметила, что Настя проявляет к Камилу какой-то повышенный интерес. Наряжается к его приходу, как малолетняя проститутка, красится, пытается строить ему глазки. Но он словно ничего этого не замечал.

Однажды я увидела в окно, что Камил идет через двор к нашему парадному. Прошло пять минут, десять, его не было. Я приоткрыла дверь и услышала голоса на площадке этажом ниже. Фактически Настя предлагала ему себя, а он отвечал, что, во-первых, не связывается с маленькими девочками, а во-вторых, любит ее сестру. И ты знаешь, когда я услышала это, ничего противного, как раньше, не почувствовала. Наоборот, мне было приятно. И не только от того, что он утер нос Насте.

Она сказала ему что-то и пошла вниз по лестнице, а он поднялся в квартиру. В тот вечер мы были одни, и как-то неожиданно я рассказала ему все. И про изнасилование, и про то, что от одной мысли о сексе делается дурно, и о том, что детей быть не может. Думала, что больше его не увижу – и было как-то очень и очень от этого грустно.