Закон парных случаев

Только вот радости никакой мне это не принесло. Напротив – тоскливое ощущение, что все идет не так, неправильно. Сон был пропитан им, как мокрая губка водой. И дело было не в том, что «всякая тварь после соития печальна», как утверждал Аристотель. Тогда в чем? Я сидел на песке у самой воды и пытался понять, но не мог.

Проснулся я с тяжелой головой и неприятным осадком. Как будто сделал что-то такое, за что стыдно. Не остро стыдно, а вяло, но прилипчиво.

Саша с Виктором еще спали. Я вышел во двор и увидел Женю. Она стояла около умывальника спиной ко мне и расчесывала волосы. На ней были джинсовые шорты и черный топ. Утреннее солнце подчеркивало каждый изгиб ее стройной фигуры. И снова во рту пересохло, а сердце противно зачастило.

И в этот самый момент я понял смысл своего сна.

Тихо, чтобы Женя не услышала, я вернулся в дом и сел на кушетку.

Это был второй сон, который приоткрыл мне будущее. Только если первый показал мгновение реального будущего, этот показал будущее возможное. То, что наверняка произошло бы, если бы Женя меня не оттолкнула.

Меня никогда не интересовало, сколько мужчин было у девушек, с которыми я встречался. И тот фактор, насколько быстро удавалось перевести общение в горизонтальную плоскость, нисколько не влиял на мое отношение к ним. В смысле, я никогда не думал, как, например, Ванька: ага, раз легла в постель после второго, а то и первого свидания, то девица эта… ну да, именно то самое русское слово из пяти букв. Но я-то ведь и относился к ним легко: получилось – хорошо, нет – найдется другая. С Женей… С ней все было не так.

Наверно, где-то в глубине сознания мне хотелось, чтобы она была другой. Не такой доступной, как прочие. И только моей. Но желание обладать ею было таким сильным, что у слабого голоска разума не оставалось никаких шансов. И тогда он поступил по-хитрому. Взял да и подсунул мне сон, в котором все было так, как я хотел наяву. Хочешь? На, получи и распишись. Доволен?

Но было и кое-что еще.

Другие девчонки – это полбеды. Мне не хотелось, чтобы Женя была похожа на мою мать. Я понял это в тот самый момент, когда смотрел, как нежно гладят ее лучи солнца. Мама… она родила меня вне брака. А может, и не только меня. Ну и что? Я всегда знал, что родители поженились через два с лишним года после моего рождения, и меня это нисколько не смущало. И то, что мама, возможно, была беременна до этого еще от кого-то, тоже ничего не изменило. Мало ли что в жизни бывает. И все же… моя жена должна была быть другой – это я знал точно. Конечно, может, я был и неправ – ведь сам-то, как говорила крестная, разве что только со снежной бабой не спал, но…

Пожалуй, я впервые подумал о Жене как о своей возможной жене. Мартин, ты серьезно? Ты женился бы на ней? А почему нет? Вот только… Захочет ли она поехать со мной в Прагу? Вряд ли. А я – смогу ли я остаться здесь? Тоже вряд ли. Если мама поправится – нет, когда мама поправится, она точно не захочет жить в Петербурге. А я не смогу оставить ее одну.

Нет, я не хочу думать об этом сейчас. Ночью я сказал правду – не хочу и не могу.

Я вышел на крыльцо. Женя сидела на ступеньке и напевала себе под нос ту же заунывную песню, что и на берегу озера. Я наклонился и поцеловал ее в шею. Женя вздрогнула и посмотрела на меня снизу вверх.

- Давай не будем торопиться, хорошо? – попросил я.

Она молча кивнула. Я сел рядом, и Женя уткнулась носом в мое плечо. Кровь на автомате бросилась в размножательную систему, но я скомандовал себе: стоп. И странное дело, организм послушался. Мы сидели и спокойно разговаривали на отвлеченные темы, пока не встали все остальные.

После завтрака батя позвонил своей сестре. Поговорив с ней, он написал на бумажке номер телефона и протянул мне:

- Тебе повезло, Даша действительно знала твоего отца и хорошо помнит, хотя и училась на курс младше. Можешь позвонить ей и договориться о встрече.

Это была удача. Причем совершенно неожиданная. К тому же в запасе оставались несколько найденных Закорчевских, которым я так и не позвонил. Плюс я собирался поискать бывших маминых однокурсников. И даже одноклассников.

Потом мы все вместе сходили искупаться на большую речку – и я был очень рад тому, что не пошли на маленькую. Вода была довольно холодная, течение не давало расслабиться ни на секунду, поэтому я мог смотреть на Женю в купальнике – разумеется, черном – без опасения шокировать своим видом окружающих. Мы впятером откровенно валяли дурака, и только Лена уныло сидела под деревом, поглядывая на нас с завистью.

- Пора ехать, - сказал Виктор, когда мы вернулись.

- Уже? – протянула разочарованно Женя.

- Мы обещали тебя вернуть к обеду.

- Пожалуй, я останусь здесь на пару деньков, - Саша вопросительно посмотрел на батю. – Если не возражаете, конечно.

- Разумеется, возражаем, - фыркнула Лена. – Что за глупости?

- Я вас тоже очень люблю.

Женю мы довезли до самого поселка. Хотя после ночной грозы грязная яма превратилась в огромную лужу, Виктор все же объехал ее осторожно по самому краю.

- Я приеду в город к концу недели и сразу позвоню, - пообещала Женя, быстро поцеловав меня на прощанье.

Мне захотелось схватить ее в охапку и больше не выпускать, но я постарался взять себя в руки.

- Будь поосторожнее. Под ноги смотри. Сама говорила, здесь много змей. И еще…

- Да хватит вам уже, - заворчал Виктор. – Как будто на год прощаетесь. Поехали, а то попадем на въезде в час пик, настоимся в пробках.

Всю обратную дорогу я снова делал вид, что дремлю. Разговаривать не хотелось. Виктор слушал музыку и тихо мурлыкал себе что-то под нос. А я запретил себе думать о Жене. Подумаю о наших дальнейших отношениях потом.

Но мысли об этом лезли в голову сами, и тогда я попытался вспомнить еще что-нибудь, связанное с тем детским эпизодом, который всплыл этой ночью. Однако как я ни старался, ничего не получалось. Я мог сказать с уверенностью только одно: это действительно было до нашего приезда в Прагу. Я жил где-то за городом с какой-то женщиной, которую панически боялся.

Мы уже почти въехали в город, когда позвонил мамин врач.

Наконец-то она пришла в себя.

43.

К маме меня пустили всего на несколько минут.

- Она еще очень слаба, - сказал врач. – Никаких разговоров. Зашел, поцеловал, мама, у меня все в порядке, поправляйся – и на выход. Иначе больше не пущу, пока не переведем в отделение.

Он сам провел меня.

- Это ее сын, - пояснил он охранникам на входе в отделение и у двери реанимационной палаты.

Тем не менее, оба раза охранники потребовали документы и долго сравнивали мою физиономию с паспортной фотографией. Видимо, похож я был не слишком, поскольку смотрели они на меня с большим подозрением.

Мама лежала с закрытыми глазами, все так же неподвижно. Я с недоумением обернулся на врача.

- Она спит, не волнуйтесь. Все в порядке. Теперь, думаю, дело пойдет на поправку. Можете побыть с ней немного, только не будите.

Я просидел рядом с мамой полчаса, но она так и не проснулась. Мне хотелось поцеловать ее, но я боялся разбудить. Просто сидел рядом и шептал какие-то бессмысленные нежные слова. И вдруг перед глазами появилась яркая до боли картинка.

…Я сижу в темном углу, на полу. На мне черные шорты и красная рубашка в клетку. Да-да, та самая рубашка, в которой я когда-то стоял перед окном, глядя на мокрые деревья и молнии в темном небе. «Встань и стой!» - кричит все тот же грубый женский голос. Я поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь носом к стене. И тихо повторяю много-много раз: «Мама пьиедет! Мама пьиедет!»…

По спине побежали мурашки, меня зазнобило. Я как будто снова испытал тот страх и отчаяние. Что же было со мной? Неужели я действительно это помню?

Осторожно погладив мамину руку, я вышел из палаты. Ее врач стоял у поста и разговаривал с медсестрой.

- Ну как, не проснулась? - спросил он, когда я проходил мимо.