Закон парных случаев

Я, наверно, тоже покраснел. Стало жарко. И тяжело дышать.

Антон Палыч наконец поднял глаза, посмотрел на Женю, на меня, подумал.

- Хорошо, Евгения, - кивнул он. – Но постарайтесь вернуться завтра к обеду.

- Это наш руководитель экспедиции, - сказала Женя, когда мы отошли подальше. – Свирепый дядька. У него прозвище Варан. Но если по-хорошему попросить, не откажет, - она помолчала, потом добавила тихо: - Ты извини, что я так… Ну, женихом тебя назвала. Ты же понимаешь, надо было, чтобы убедительно.

- Мне было приятно, - улыбнулся я.

- И где вас носит-то? – набросился на нас Саша.

- Я с вами к бате, - воинственно задрала подбородок Женя. – Меня отпустили. До завтра.

Саша хотел что-то сказать, но посмотрела на нас и только рукой махнул:

- Лезьте в джип, поехали.

- Мне надо вещи взять, - возразила Женя и побежала к ближайшей избе.

- Ну все, - сплюнул хозяин джипа, грузный мужик в камуфляже. – Если баба пошла за вещами, то провозится час.

Но Женя вернулась с сумкой через пять минут. За ней на крыльцо вышла полненькая блондиночка в красных шортах – наверняка посмотреть на нас с Сашей.

Мы забрались в джип – Саша рядом с водителем, мы с Женей на заднем сидении – и через десять минут были уже у той грязной ямы, в которой завязла Викторова «шестерка».

- А, здесь все тонут, - объяснил хозяин джипа, прилаживая к «шестерке» трос. – Какая-то вода вдруг пару лет назад начала наверх пробиваться. Нашла место! Уж и засыпали, и гать делали – бесполезно. Надо настил сделать из бревен или скривить дорогу. Но ни у кого как-то руки не доходят. Наши-то приноровились уже по краю объезжать, а чужие здесь редко ездят.

- Ну да, скривят они, как же, - прошептала мне на ухо Женя. – Это ж его источник дохода. Наверняка сам эту грязнуху расковыривает, чтобы больше была.

Виктор Жениному появлению сдержанно удивился, хотя перспективе везти ее на следующий день обратно не слишком обрадовался.

- До этой ямы довезу, а дальше сама. На палочке верхом.

- Ты, Виктуар, не джентльмен, - вздохнула Женя. – А если меня украдут, убьют, изнасилуют и съедят?

- Да ты сама кого хочешь съешь. Сделай макияж погуще – любой маньяк испугается.

- Да… Гота всякий норовит обидеть. Плакать буду, - она уткнулась в мое плечо, притворно рыдая.

- Э, нет, дорогая, - вступил Саша. – Это мимо кассы. Готы не плачут. Плачут дети страуса.

- Кто? – поперхнулся я.

- Эмо[6]1, - пояснила Женя. – Видел наверняка – такие странные подростки с черными челками и в черно-розовом. Вечно ноют и трындят о суициде.

- Тогда у вас есть что-то общее.

- Разве что макияж, - презрительно фыркнула Женя. – Они маленькие и глупые, чтобы понять эстетику смерти. Ой!

Она испуганно покосилась на меня, сообразив, что сказала лишнее. Саша выразительно постучал по лбу и сделал страшные глаза. А я притворился, что ничего не слышал. Хотя меня и покоробило. Но я очень хорошо помнил, как ляпнул что-то отвратительно циничное на тему анатомического театра при однокурснике, который только что похоронил мать. Не по злому умыслу, а просто… просто потому, что чужую боль нелегко научиться принимать как свою. И потом мне было здорово стыдно.

- Между прочим, Мартин, - сменил тему Саша, - тебе не мешает знать, что батя – Женькина давняя-предавняя любовь. С детства.

- Я убью тебя, лодочник! – завопила Женя и с маху стукнула Сашу по макушке.

- Да ладно тебе! – засмеялся тот. – Что тут такого? У Мартина, наверно, тоже была какая-нибудь детская любовь, разве нет?

- Была, - кивнул я. – Во втором классе. Ее звали Настя.

Я запнулся и увидел как наяву. Мой день рождения. Класса до пятого у нас были в порядке вещей дни рождения, на которые приглашался чуть ли ни весь класс. Вот и я пригласил почти всех. И Настю в том числе. Когда гости собрались, я представил всех по очереди родителям – это тоже было принято. Когда очередь дошла до Насти, мамино лицо вдруг странно застыло, стало неприятно жестким и холодным. Я запомнил это, потому что мне было очень обидно. Я подумал тогда, что Настя маме почему-то не понравилась, а ведь я-то считал ее самой красивой девочкой в классе. Потом Настя с родителями уехала домой в Москву, и эпизод этот забылся, разумеется. Ушел в глубину памяти. И только смутное ощущение осталось, что связано с этим именем что-то не очень приятное.

Вот только Настя – не школьная, а какая-то другая - не слишком вписывалась в мою довольно стройную версию о маминой беременности.

- Эй, о чем задумался? – Женя дернула меня за ухо. – Предаешься воспоминаниям о Насте?

- Да, пожалуй. Только не очень получается. Никак не могу вспомнить ее лицо. Все расплывается. Помню две толстые косы, белую блузку с кружевным воротничком, даже маленький шрамик на подбородке. А лицо целиком – никак.

- А мне батя действительно нравился сколько себя помню, - вздохнула Женя. – Наш папа умер, когда Сашке было тринадцать, а мне – три года. Мама была стюардессой, на дальних рейсах. Мы сначала с бабушкой жили, а потом она тоже умерла, и мама меня на Сашку оставляла. Он меня и в садик водил, и дома со мной возился. А поскольку с Кириллом они с первого класса дружили, то он мне тоже как братик был. Ну, не совсем, конечно, потому что я лет с пяти мечтала, что за него замуж выйду.

- И что, он не захотел на тебе жениться? – усмехнулся я.

- Смеешься, да? Это девочкам нравятся мальчики постарше. А мальчишки на них внимание не обращают. На девочек, я имею в виду. Им тоже интересны те, которые повзрослее. Ну, на худой конец, сверстницы. А тут вообще разница в десять лет. Когда ему стукнуло двадцать, я еще в куклы играла. Он отучился в педагогическом, а потом поступил в семинарию. И я очень переживала. Ведь он заканчивал ее в двадцать шесть лет, и ему нужна была матушка, чтобы стать священником. И я даже пыталась его убедить, что ему обязательно нужно поступить в академию. Чтобы потянуть время.

- Но он женился на одной девочке с регентского отделения, - закончил историю Саша. – Я так думаю, что о Женькиных страданиях он даже и не подозревал. Или не подавал виду.

- А Женька с горя подалась в готы, - добавил Виктор.

- Вовсе и не поэтому, - обиделась Женя.

- А почему?

- А не ваше дело. Кстати, Ленку я очень даже люблю. Ну, матушку батину. И вообще, все это было давно и неправда.

- А вот и правда! – наставал Саша.

Я слушал эту перепалку и молча улыбался. Сумасшедший убийца, смерть, семейные тайны – словно все это на время отступило в какую-то другую реальность. Мне было так хорошо и так спокойно. Девушка, в которую я – чего скрывать – по уши влюбился, парни, которые, несмотря на разницу в возрасте, вполне могли бы стать моими друзьями. Если бы еще и Ванька был рядом. И я не испытывал ни капли ревности по отношению к неведомому отцу Кириллу, в которого когда-то была влюблена Женя.

37.

Он подошел к зеркалу и встретился взглядом со своим отражением. У отражения были красные воспаленные глаза и запавшие щеки. На него было страшно смотреть, он не выдержал взгляда зеркального двойника и сморгнул. Зеркало пошло рябью, как вода от дуновения ветра.

- Ты? – с ужасом прошептал он.

Из мутной глубины, словно со дна озера, на него смотрел Камил. По зеркалу продолжала бежать мелкая рябь, и ему показалось, что Камил язвительно усмехается.

- Я… Здравствуй, Олег. Ну что, теперь ты доволен? Ты ведь об этом мечтал все эти годы?

- Замолчи!

Он отшатнулся, зажмурившись, зажал уши руками, выскочил из ванной, но голос Камила преследовал его повсюду – в коридоре, в комнате, на кухне:

- Теперь ты счастлив, Олег?

- Нет! – крикнул он, вернувшись в ванную и приблизив лицо вплотную к зеркальной мути. – Нет, Камил, я еще не счастлив. И знаешь, почему? Потому что твоя жена и твой сын еще живы. Я не знаю, почему она выжила. И не знаю, почему мне не удалось убить ее этой ночью. Но я сделаю это. Клянусь, я это сделаю. Я убью их обоих. Твою жену и твоего сына. Я пожалел его тогда. Минутная слабость. Но я это исправлю. Знаешь, почему, Камил? Потому что после таких людей, как ты и Ольга, на земле не должно оставаться ничего. Чтобы даже помнить о вас было некому. Между прочим, - по его лицу пробежала судорожная дрожь, и он еще ближе придвинулся к зеркалу, глаза в глаза, - вы то же самое сделали со мной. Когда я умру, ни одна тварь обо мне не заплачет. И на могилу ко мне никто не придет. И вообще – никто и не вспомнит, что жил на свете такой Олег Смирнов. Которому тоже хотелось любить и быть счастливым. Хотелось, чтобы была семья. Жена, дети, внуки. Так что…

6

1 Игра слов: emo(tional) kids – эмоциональные дети (молодежная субкультура), emu kids – дети страуса эму (англ.)