Страница 80 из 92
Нераскрытая тайна.
Свадьба Лары и Леонида была последним радостным событием в жизни Якова Петровича. Шумного празднества не было. Этого не хотели ни Лара, ни Леонид. Они планировали просто расписаться. Но Фрида все равно приготовила праздничный ужин у себя дома, куда пригласили близких друзей. Яков Петрович немного встряхнулся. Отсидел всю свадьбу. Даже прошелся в медленном танце со своей Марией. После, когда все разошлись, Фрида и Мария Георгиевна мыли посуду, он облегченно сказал Семену Сергеевичу:
-- Теперь я спокоен. Я обещал, когда умер Левочка, что присмотрю за его дочкой. Но судьба забросила далеко меня на несколько лет. И я просмотрел, когда Лара выбрала Ивана. А теперь наша девочка в надежных руках, можно не волноваться, - потом посмотрел на Семена Сергеевича и добавил: - Ты согласен со мной, отец?
-- Ты знаешь? - удивился Семен Сергеевич.
-- Да. Отец мне перед смертью все рассказал всю правду про тебя, про Анюту, - помолчал и добавил: - Вы Машу-то мою не бросайте, когда меня не станет. Чувствую, совсем мне мало времени осталось. Но я не боюсь. У меня было все в жизни: служба, хорошие родители, жена, а теперь вот еще Лара, Леня и Савенок, внучок наш.
Чувствуя приближение последнего часа, Яков Петрович все чаще вспоминал прошлое. Полюбил листать старые альбомы с фотографиями. Рядом часто сидели и все остальные. Они тоже были немолоды.
Как-то утром Яков Петрович рассматривал альбомы, привезенные Марией Георгиевной, что остались еще от Клавдии Петровны, вспоминал её, дедушку, приемного отца, мать. Рядом были Мария и Фрида. На сердце у женщин было неспокойно. Им не нравился вид Яши, словно он прощается со всем земным, готовится к встрече с умершими. Женщины старались не оставлять его одного. И вдруг среди пожелтевших снимков альбома, что принадлежал покойной генеральше, Фрида увидела фото своей матери - кроткой красавицы Золи. Сомнений не было. Это она. У них тоже было такое фото. Золя в госпитале, в военные годы.
-- Мама? - сказала Фрида Христиановна удивленно. - Откуда у вас это фото, Яков Петрович?
-- Эта женщина спасла отца моей бабушки во время войны, - ответил Яков Петрович. - Бабушка рассказывала, что она выходила его в госпитале. Её отец всегда говорил, что она чудесная была женщина... Его ангел-спаситель... Если бы не она...
Больше никто ничего не успел сказать или спросить. Яков Петрович судорожно вздохнул, откинулся назад на диван и застыл. Он умер....
...Тяжелые военные годы. Умер в сорок втором году отец Золи, старый Октавиан. В неизвестности с первых дней войны пропадал Христиан. Он не считал нужным посвящать жену в служебные дела. Сказал только, что надолго. Золя никогда не спрашивала, куда, зачем. Знала одно, что муж-чекист обладает большой властью, что его боятся, предпочитают не встречаться с ним лишний раз. Христиана давно не было в городе. Где он? На фронте или еще где, женщина не знала. Даже не знала, жив или нет. Золя похоронила отца и в это трудное время работала в госпитале. И хоть женщина никогда не пользовалась преимуществами, которое давало ей замужество, в госпитале её сторонились, помнили, кто её муж. Она окончила курсы медсестер, отличалась ласковым внимательным характером, большим терпением, ей поручали всегда самых тяжелых больных, чаще всего безнадежных. Мало у кого хватало сил смотреть, как умирает человек. Золя скрывала слезы, сидела рядом, отзываясь на имена невест, жен, матерей, подавала и читала письма, писала, если надо, обтирала измученные болями лица, на лбу которых выступала предсмертная испарина, а в душе молилась Божьей матери, чтобы пожалела, дала еще пожить. Среди раненых за ней закрепилось прозвище "Золюшка, наш ангел - спаситель". Раненые не знали про Христиана Вольциньера, они не боялись Золи. Скольким помогла женщина, скольким проводила в последний путь, закрыла глаза. Но порой она выхаживала самых безнадежных раненых. Где ласковым словом, где настойчиво внушала стремление жить, заставляла поверить в себя, в лучшее.
Война подходила к концу.
Майора Петра Ивановича Колюнина привезли в госпиталь сильно ослабленным, он часто впадал в забытье, что-то бормотал, лицо и тело было сильно обожжено. Майор мучился от сильных болей. День и ночь сидела терпеливая Золя возле тяжелораненого майора. Что-то говорила, держала за руку, гладила, а в душе молилась Богу, чтобы перестал мучить человека, или пусть заберет, или отпустит. Вспомнила народное средство против ожогов, что делается из желтков вареных яиц, сходила на местный рынок, отдала те немногие деньги, что были у неё, приготовила немного мази. Полегче стало Колюнину. Вымолила Золя майору жизнь, выдрала из лап костлявой смерти. Засветились жизнью удивительные глаза майора на обезображенном ожогами лице. Эти глаза в первые дни Золе показались зелеными, а теперь она убедилась - голубые они. Потом женщина поняла, в чем дело: глаза Колюнина умели менять цвет. Хороший был человек майор Колюнин. А страшных шрамов на его лице Золя, казалось, совсем не замечает. Золя и Колюнин потянулись друг к другу, часто, окончив дежурство в своей смене, приходила женщина посидеть возле него, поговорить. Майора уже предупреждали о всесильном муже Золи, о Христиане, но тот не слушал. На фронте он разучился бояться. Колюнин пошел на поправку. В эти дни его разыскала жена, Оксана, черноглазая хохлушка с такой же черноглазой четырнадцатилетней дочерью. Молча ушла Золя, увидев жену Колюнина, из палаты, где она столько просидела, помогая раненому человеку справиться с бедой, побороть смерть. Добрая Золя благословила их семью. Колюнин пришел проститься с Золей перед отъездом. Один. Без жены. А через четыре недели вернулся муж. Приехал поздно, ночью. Был сердит, малоразговорчив. Золя не стала спрашивать, собрала на стол немного еды. Утром Христиан куда-то ушел, а жене приказал собраться, он перебирался опять в Св-ск. Там теперь он должен был служить. Уехали они вечером того же дня. В госпитале Золю отпустили без возражений, хотя жалко было терять такого безотказного работника. Но никто не хотел связываться с всесильным Вольциньером. Кроткая Золя безропотно переменила место жительства. Муж её хоть и гулял направо и налево, но жену не обижал. Ни за что, ни перед кем не признался бы Христиан, что боится умершего Октавиана. Он, как злой гений, преследовал даже после смерти Христиана, во сне. Стоило Христиану завести себе любовницу, начать к ней ходить почаще, как снился покойный тесть, приходил, садился в ногах на кровать и говорил:
-- Загулял? Ладно, прощаю, ты мужик. Тебе это надо. А теперь к жене. Не вздумай жену бросить! Я то быстро доложу, куда следует, что ты не чекист, а ворюга.
-- Как доложишь? - как-то осмелился во сне и спросил Христиан. - Ты же умер давно. Не сможешь рассказать.
-- Во сне и доложу. Приду и скажу, где ты прячешь золотишко. Ты думаешь, я только за тобой слежу? Нет. Другие тоже мне подвластны.
И Христиан всегда возвращался к Золе.
В Св-ке после войны у них родилась голубоглазая Фрида. Когда немолодая Золя сказала о неожиданной беременности мужу, тот сначала озадачился, зачесал лысеющий затылок, потом расплылся в улыбке, обрадовался. И сам объяснил факт неожиданной беременности своей жене: "Я знаю, Золька, почему это случилось. Почему ты раньше не беременела, а сейчас получилось. В разлуке мы были. Вот и дали жару после встречи. Ты и залетела! Ну, ничего, бывает. Не расстраивайся, вырастим. Не старые еще!" Золя кивнула головой и вспомнила то ли зеленоглазого, то ли голубоглазого Колюнина, его глаза умели менять цвет: в минуты боли становились зелеными, когда было хорошо, напоминали два озера, наполненные до краев водой. Такие же глаза были у новорожденной девочки - два чистых голубых озерка. Золе дорога была и её жизнь, и жизнь её ребенка. Никогда никто не узнает, кто отец её малышки. Имя майора Колюнина в доме никогда не произносилось. А что майор приходил прощаться к ней, так не только он был благодарен Золе. Христиан это знал. Знал терпение и кроткий нрав своей жены. Поэтому не удивлялся тому, что люди ей были благодарны.