Раскаленный добела (ЛП)

Корнелиус придержал для меня дверь, и мы вошли в вестибюль. Поток воздуха из кондиционера после дождя заставил меня задрожать. Если снаружи температура была около двадцати градусов, то внутри едва дотягивала до пятнадцати. Пол из блестящего коричнево-песочного мрамора блестел, словно зеркало. Логика твердила, что он должен был быть уложен плитами, но я никак не могла разглядеть стыков. Таким же мрамором были облицованы стены. В центре вестибюля, три лифтовых кабины предоставляли доступ к верхним этажам. Четверо охранников, одетых в безупречные белые рубашки и черные брюки, и вооруженных тактическими винтовками, стояли в стратегических точках у стен. Трое других занимали стол перед металлодетектором. Охранники в Ассамблее не шутили. Превосходный ты или нет, но тактическая винтовка быстро заставит тебя отказаться от любой шалости.

Если бы я наставила на них пистолет, они выстрелили бы в ту же секунду, поразив всех, кто оказался бы в непосредственной близости.

— Вы были правы, — тихо сказал Корнелиус.

— Спасибо.

Мы подошли к стойке администратора, где Корнелиуса поприветствовали — «Добро пожаловать, мистер Харрисон. Рады вас снова видеть». Мне пришлось предоставить две копии удостоверения личности и заполнить трехстраничный опросник, включающий мою группу крови и медицинскую страховку, прежде чем они наконец-то выдали мне однодневный пропуск.

В конце концов, мы направились к лифту. По словам Корнелиуса, Форсберг должен был быть на двадцать пятом этаже. Я нажала соответствующую кнопку, и лифт поехал вверх. На четвертом этаже двери раскрылись, и внутрь вошел мужчина в мантии с капюшоном. Мантия была черной, с разрезами по бокам, словно камзол какого-то средневекового рыцаря, и глубоким капюшоном, скрывавшим лицо его обладателя. На виду был лишь подбородок с аккуратно подстриженной рыжей бородой. На его плечах покоилась темно-зеленая накидка, переливающаяся серебряной вышивкой. Под мантией на мужчине были темные брюки, заправленные в голенища мягких ботинок, и черная рубашка. Он выглядел устрашающе, почти угрожающе, словно маг, готовый к войне.

Я посторонилась, уступая ему место.

Мужчина нажал кнопку десятого этажа. Мгновение спустя, двери открылись и он вышел.

Еще один человек в мантии, на этот раз женщина, судя по свисавшей из-под капюшона косы, подошла к нему, прежде чем двери закрылись, скрыв их из виду.

— Почему они так одеты? — пробормотала я.

— Это традиция. В Ассамблее есть Нижняя палата, где могут голосовать все Превосходные и Значительные из избранных Домов, и Верхняя палата, где голосуют только Превосходные, стоящие во главе Дома. Мантии означают, что они относятся к Верхней палате.

Через три этажа лифт снова остановился и в кабину вошел другой мужчина в мантии, с золотистой накидкой, вышитой черным.

— Корнелиус!

Маг откинул капюшон, открывая красивое лицо мужчины немногим за шестьдесят, с четкими чертами, широким лбом и умными карими глазами, обрамленными паутинкой морщинок. Его челюсть покрывала короткая черная борода с проседью. Его волосы, вероятно, когда-то черные с белым, а теперь скорее белые с черным, были аккуратно зачесаны назад. Он походил на вашего любимого дядюшку, жившего где-нибудь в Италии, державшего виноградник, и сердечно вас обнимавшего, когда вы приезжали его навестить. Сейчас же его лицо выражало озабоченность, а в глазах таилась грусть.

— Мой мальчик, я только узнал. — Мужчина обнял Корнелиуса. — Мне очень жаль.

Его сожаление было искренним. Как вам такое?

— Спасибо.

— Словами не выразить… — Мужчина умолк. — Вы, молодые, не должны умирать. Старики, вроде меня — мы смиряемся с собственной смертью. Мы прожили целую жизнь. Но это… это неслыханно. Что Форсберг собирается с этим делать?

— Ничего, — ответил Корнелиус.

Мужчина отступил назад. Его низкий, зычный голос зазвенел.

— Нари была сотрудницей его Дома. Что значит, он ничего не делает? Это его долг. На кону честь его Дома.

— Я не верю, что его это волнует, — сказал Корнелиус.

— Такого бы никогда не случилось при его отце. Есть вещи, которые глава Дома просто делает. Позволь мне узнать, что я могу сделать. Может, мой голос уже не такой громкий, как раньше, но люди все еще ко мне прислушиваются. Если тебе что-нибудь понадобится — что угодно, — ты знаешь, где меня найти.

Правда. Искренний Превосходный, который на самом деле проявлял сострадание.

— Спасибо.

Мужчина вышел на двадцатом этаже.

— Кто это был? — спросила я.

— Линус Дункан, — ответил Корнелиус. — Из очень старого и очень могущественного Дома. Он был спикером Верхней палаты и самым могущественным человеком в Хьюстоне. Пока они его не отстранили.

— Почему?

— Потому что он был честным и пытался изменить Ассамблею к лучшему, — вздохнул Корнелиус.

Меня это не удивило. Дома боялись перемен, словно чумы.

Лифт прозвенел, объявляя наш этаж. Мы вышли и повернули направо. Посередине длинного коридора, у открытой двери, стояли трое мужчин, обсуждая что-то между собой — все они были темноволосыми, среднего возраста, и облаченными в черные мантии с опущенными капюшонами. Одним из них был Маттиас Форсберг. Среднего роста, но с мощным телосложением стареющего игрока регби, он выделялся среди остальных — широкоплечий, с уверенной осанкой. Он стоял, широко расставив ноги, будто ожидая нападения. Его лицо с темными глазами, широкими бровями, изгибавшими к низу без намека на дугу, и мягким подбородком, совершенно не соответствовало его телу.

Корнелиус ускорил шаг, направляясь к ним. Я поспешила следом. Форсберг поднял голову, посмотрев в нашу сторону. Выражение его лица сменилось с напряженного на встревоженное. Двое других мужчин взглянули на нас, и ушли в другой конец коридора, оставив Форсберга одного.

— Харрисон, — протянул Форсберг с таким видом, будто наткнулся на гнилую картофелину у себя в тарелке. — Мои соболезнования.

— Ты заказал убийство моей жены? — звенящим голосом спросил Корнелиус. В нашу сторону стали оборачиваться люди. Умно. Теперь Форсбергу придется отвечать, и, ясное дело, что он не привык быть загнанным в угол.

— Ты из ума выжил? — прорычал Форсберг.

— Да или нет, Маттиас.

— Нет!

Правда.

— Ты знаешь, кто это сделал?

— Конечно же, нет.

Моя магия зажужжала злобным невидимым москитом. Ложь. Я кивнула.

— Если бы я знал, то уже бы принял меры.

Ложь.

— Ее смерть связана с делами твоего Дома?

— Нет.

Ложь.

Корнелиус посмотрел на меня. Я снова кивнула.

— Скажи мне, кто убил мою жену, — процедил сквозь зубы Корнелиус.

Блин. Неправильный вопрос.

— Ты в трауре и не в себе от горя, — фыркнул Форсберг. Выражение его лица ожесточилось. — Это единственная причина, по которой ты еще дышишь. Я собираюсь дать тебе один шанс покинуть это здание…

Взгляд Маттиаса переключился на что-то позади меня. Его глаза широко распахнулись, и я увидела вспыхнувший в их глубине страх. Это так разнилось с тем бычьим упрямством, которое он только что излучал, что мне стало не по себе.

Я оглянулась через плечо.

Из дальнего конца коридора шагал высокий мужчина. Он был одет в черную мантию, и она развевалась вокруг него, словно крылья летящего ворона. Он шел так, словно это здание ему принадлежало, а он заметил незваного гостя в своих владениях. Вокруг него кипела злобная и смертоносная магия, настолько сильная, что я ощутила ее с расстояния в тридцать метров. Он был не человеком, а силой стихии; облаченным в черное штормом, готовым дать волю своей ярости. Люди жались к стенам, стараясь убраться с его пути. Я увидела его лицо и подскочила. Волевой подбородок, прямой нос и голубые глаза, пылающие силой под темными бровями.

Чокнутый Роган.

Мое сердце забилось так быстро, что грудь была готова вот-вот взорваться.

Он направлялся ко мне.

Наши взгляды встретились. Я сжала все свои мысли в стальной кулак, пытаясь держать эмоции под контролем.