Страница 2 из 111
Рыбаки и их семьи изнурены непосильным трудом, бедностью, постоянным голодом. В память читателя с первых страниц западают характерные штрихи: «голодные ноздри» детишек, живот беременной Мари Кеденнек, напоминающий нарост на корне высохшего дерева, немногословный и страшный рассказ Катарины Нер о смерти свекрови. Но герои повести страдают не только от физических лишений. В неменьшей мере тяготит их и голод духовный, вечная несвобода, прикованность к своему однообразному, жалкому существованию. И для Кеденнека, и для Андреаса, и для немалой части их земляков забастовка — не просто способ улучшить свое положение. В процессе борьбы они как бы отвоевывают, хоть на время, свое человеческое достоинство, чувствуют себя в полной мере людьми.
Есть свой художественный смысл в том, что эта борьба — стихийная, отчаянная, обреченная на неудачу — развертывается в заброшенном уголке Европы, в стороне от больших дорог индустриальной цивилизации. Здесь жизнь течет своим особым медлительным ритмом — иначе, чем в больших городах. В этом обособленном мирке с его полупатриархальным укладом жизни и постоянными суровыми схватками с природой формируются цельные, упрямые характеры. Эти люди бесхитростны, их нетрудно обмануть. Но они не столь просты, какими кажутся на первый взгляд. Они способны к развитию: на наших глазах сонная масса рыбаков встряхивается, пробуждается; становится очевидным, какие запасы гнева и воли к действию таятся в этих неторопливых молчаливых людях.
В повести о рыбаках впервые сказалась склонность Анны Зегерс внимательно, крупным планом прослеживать процессы перехода рядового трудящегося человека от пассивности, нерешительности к революционному действию. Очень значителен в этом смысле образ Кеденнека. Он словно высечен из одного куска — не зря автор одной из новых зарубежных работ сравнивает его со скульптурами Эрнста Барлаха[6]. В Кеденнеке — как и в тех северогерманских крестьянах и мастеровых, которых изображал Барлах, — таится, при всей его простонародной приземленности незаурядное духовное содержание. Восстание пробуждает в нем такие нравственные потенции, о которых он и сам не подозревал. Незабываем момент, когда Кеденнек идет на верную смерть, навстречу солдатским пулям.
Столь же естественно, без малейшей героической позы отдает свою жизнь за товарищей юный Андреас. Он — первый в ряду молодых революционеров-борцов, которых Анна Зегерс много раз, проникновенно и с великой любовью рисовала в своих повестях и романах. Андреас, с его смутной душевной тревогой, неутоленной любознательностью и жаждой счастья, инстинктом солидарности и непокорства, — предшественник Георга Гейслера из «Седьмого креста» и спартаковца Эрвина из романа «Мертвые остаются молодыми». Потребность в борьбе вырастает у Андреаса из самых коренных, глубинных запросов его души. Восстание рыбаков со всеми опасностями и новыми лишениями, которое оно несет с собой, Андреас воспринимает как нечаянную радость, как праздник. И его преданность вожаку восстания Гуллю, и его отчаянная попытка воспрепятствовать выходу парусника «Мари Фарер» в море, и то небывалое чувство подъема, которое он испытывает в момент расставания с жизнью, поднимают образ Андреаса на высоту большого поэтического обобщения. Из всех персонажей повести именно в нем наиболее наглядно воплощена вечная молодость, бессмертие революционного дела.
Сложной и несколько загадочной личностью возникает перед читателями вожак бунта Гулль. Писательница искусно, постепенно вводит его в действие. Нам не сразу понятно, зачем Гулль приехал в Санкт-Барбару и почему он настораживается, когда Мари в кабачке Дезака заводит песенку об «Алессии». Оказывается, он и есть организатор бунта на корабле «Алессия» — человек, о котором ходят легенды. В момент, когда Гулль появляется в повести, его — потерпевшего поражение — преследует полиция, ему ежеминутно грозит опасность. Отчасти этим мотивируется его сумрачность, подчас нерешительность, приступы почти болезненной рефлексии. Однако он вносит в массу рыбаков ту искорку революционной страсти, которой недоставало, чтобы развязать их сопротивление хозяевам.
На исходе 20-х годов — тогда же, когда создавалась первая повесть Анны Зегерс, — Бертольт Брехт написал свою известную песню «Хвала революционеру» (она вошла в его пьесу по мотивам романа Горького «Мать»). Образ революционера и у Брехта овеян некоторой таинственностью, он — скиталец, вечно гонимый и всюду вносящий дух мятежа:
Там, куда его гонят,
Бунт идет за ним следом,
А откуда его изгнали,
По-прежнему неспокойно.
Таков и Гулль. В последующих произведениях Анны Зегерс образы профессиональных революционеров даны убедительнее, они превосходят Гулля и душевным обаянием, и силою мысли — уже роман «Спутники» (1932), опубликованный накануне фашистского переворота, знаменовал быстрое движение Зегерс в глубь революционной темы.
Однако есть своя художественная правда и в том, как показана судьба и деятельность Гулля. Можно понять, почему он сразу, без видимых усилий завоевывает авторитет среди рыбаков: ведь он приносит в Санкт-Барбару не только свою боевую энергию, но и опыт тех классовых битв, в которых ему уже довелось участвовать. Вместе с тем он терпит неудачу как вожак восстания — уже хотя бы потому, что среди обитателей Санкт-Барбары он чужой, посторонний, даже не знающий как следует тех людей, которых пытается вести за собой.
Восстание завершается поражением. Но — напрасны ли жертвы, понесенные рыбаками, гибель Кеденнека, гибель Андреаса? Автор-повествователь с самого начала сообщает, что восстание осталось в Санкт-Барбаре и после того, как рыбаки ушли в море на прежних условиях. На последних страницах эта мысль конкретизируется: жены рыбаков увидели в глазах мужей нечто новое — выражение твердости, решимости. Труженики Санкт-Барбары еще не сказали своего последнего слова.
В «Восстании рыбаков» впервые проявилось свойственное таланту Зегерс умение строить повествование прочно, слаженно и по-своему. Об исходе событий говорится с первых же строк, но это не приглушает читательского интереса, а скорей пробуждает его (кто такой Гулль, которого доставили в порт Себастьян? И кто такой Андреас и почему он погиб при попытке к бегству среди скал?). В финале возникают те же ситуации, те же мотивы, но читатель воспринимает их уже иначе — он обогащен знанием всего того, о чем он узнал из книги. (Подобное же «кольцевое» строение находим мы и в ряде других книг Зегерс, в частности в романе «Седьмой крест».)
При всем спокойствии, даже кажущемся бесстрастии авторского голоса Анна Зегерс не скрывает своей симпатии к рыбакам и комментирует их действия немногословно, сдержанно, но отчетливо. Перед нами автор-повествователь, который стоит вне изображаемой им среды, однако имеет свое суждение о ней, намного превосходя своих героев проницательностью, ясностью зрения.
В «Транзите» мы тоже находим единство повествовательной интонации. Однако на этот раз мы не слышим авторского голоса: Анна Зегерс передоверила нить рассказа рядовому немецкому рабочему-эмигранту, который вместе с другими эмигрантами терпит всяческие мытарства в Марселе, в неоккупированной зоне Франции, в дни второй мировой войны.
За те двенадцать-тринадцать лет, которые прошли со времени выхода «Восстания рыбаков в Санкт-Барбаре» до написания «Транзита», в жизни автора произошло множество событий. Начало политической деятельности в рядах Коммунистической партии Германии и первая поездка в СССР на Международную конференцию революционных писателей в Харькове; выход романа «Спутники», где действуют коммунисты пяти стран: Венгрии, Италии, Польши, Болгарии, Китая; эмиграция в Париж после гитлеровского переворота; активное участие в антифашистской немецкой печати и в конгрессах писателей в защиту культуры; поездка в Испанию, где шли бои с фашизмом; напряженная творческая работа, художественное исследование немецкой действительности, углублявшееся от книги к книге, — выход повести «Оцененная голова», романа «Спасение», завершение работы над «Седьмым крестом»… Даже этого краткого перечня достаточно, чтобы понять, насколько интенсивной и насыщенной была жизнь Зегерс в эти годы, насколько богаче стал ее политический и писательский опыт.