Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 90



— Это было прекрасно, — сказал он.

— Да, — просто согласилась Клоуэнс.

Он рассмеялся, снова обнял её и улыбнулся, когда они поцеловались, но скоро улыбка исчезла. Он легко, но откровенно провёл руками по её платью, жадно касаясь бёдер, талии, рук, груди — как завоеватель, исследующий загадочную и прекрасную землю, которую намерен покорить.

Она высвободилась и сказала:

— Думаю, нам пора домой.

— Но до обеда ещё два часа.

— Меня не волнует обед.

— Да. Меня тоже...

Он осторожно, двумя пальцами, сдвинул глубокий вырез платья, поцеловал плечо, нежную кожу шеи. Клоуэнс глубоко вздохнула. Ткань под его рукой скользнула немного ниже, чуть приоткрыв грудь. Он стал целовать её.

Руки Стивена опять коснулись платья, но Клоуэнс осторожно дотронулась пальцами до его щеки, мягко оттолкнула.

— Довольно.

Стивен отпустил её, удовлетворённый успехом, но боясь, что зашёл слишком быстро и далеко.

— Прости, если я тебя оскорбил.

— Не оскорбил.

— Я так рад это слышать.

Клоуэнс поправила платье на плече и вздрогнула, внезапно ощутив холод старого дома. Она взяла плащ, Стивен помог накинуть его, снова поцеловал её в шею.

Она отстранилась.

— Что там такое?

Они прислушались.

— Должно быть, крыса, — сказал он. — Они быстро осваиваются в таких заброшенных домах.

— Я не хотела бы встретиться с Харри. Меня они тронуть не посмеют, но с чужаком могут обойтись грубо.

— Пусть только попробуют... Клоуэнс...

— Да?

— Мы можем снова сюда прийти?

— Сомневаюсь.

Они пошли назад, в зал.

Стивен открыл входную дверь, выглянул наружу.

— Почему?

— На то много причин.

Они вышли из дома. Щёлкнул тяжёлый засов на двери.



— Когда я надоем миссис Полдарк, — заговорил Стивен, — должно быть, это случится скоро — я, пожалуй, ненадолго остановлюсь в деревне, может, попытаюсь найти работу. Мне незачем возвращаться домой. Матери всё равно, а отца я никогда не знал, хотя, как ни странно, они состояли в законном браке. Отец погиб в море. Я счастлив оказаться здесь, на твёрдой земле, среди таких... таких приятных людей, — он провёл языком по губам.

— Ты не сможешь нас всех съесть, — сказала Клоуэнс.

— Ты угадала мои желания, — засмеялся он.

Вокруг по-прежнему не было ни души, только длинные бледные тени двигались вслед за ними через поля.

Они опять поднялись на утёс. Вдалеке, в туманном море, виднелась рыбачья лодка.

— Давай немного побудем здесь, — предложила она.

— Зачем?

— Просто так.

Клоуэнс знала, что пережитые недавно эмоции еще заметны на её лице, и ей не хотелось возвращаться в Нампару, пока это не пройдёт.

— А тебе хотелось бы, чтобы я уехал или остался?

— Так много вопросов, Стивен... слишком много. Могу ли и я спросить?

— Разумеется!

— Сколько девушек ждёт тебя в Бристоле?

Он засмеялся, польщённый вопросом.

— Ну что мне сказать на это, Клоуэнс? Девушки есть, вернее, были — мне ведь двадцать восемь. Серьёзные отношения были только с одной, но это закончилось пять лет назад. Только одна девушка имела для меня значение — до сих пор.

Клоуэнс прямо и открыто посмотрела на него.

— Это правда, Стивен?

— Ты же знаешь, что да. Дорогая моя, прекрасная. Любимая. Я не стал бы... не смог бы тебе лгать.

Она отвернулась, понимая, что чувства, с которыми она старалась справиться, снова возвращаются.

— Не будешь ли ты так добр пойти вперёд, Стивен? А я пойду вслед за тобой... чуть позади...

Глава седьмая

Росс добрался до Чатема ранним утром в субботу, 12 января 1811 года. Он выжил в кровавой схватке при Буссако, отделавшись лишь царапиной на плече, но прибыв в Лиссабон, заразился свирепствовавшей там инфлюэнцей и потому пропустил предыдущие корабли в Англию. Он сразу же поспешил в Лондон, откуда первым делом отправил Демельзе письмо, написанное ещё по дороге, в ветреных водах Бискайского залива.

Проспав девять часов в мягкой постели, Росс позавтракал и вышел в лёгкий снегопад повидаться с Джорджем Каннингом в его новом доме — Бромптон-лодж. Деревня Олд-Бромптон располагалась менее чем в получасе ходьбы от Гайд-парка, среди фруктовых садов и огородов, однако поля и уединённые дороги кишели бродягами и грабителями. Каннинг оказался дома, он тепло принял Росса, выслушал его отчёт и тут же попросил повторить доклад министру иностранных дел, лорду Уэллсли, и военному министру, Роберту Дандасу. Росс согласился с условием, что это не займёт много времени — ему очень хотелось поскорее воссоединиться с семьёй.

Дружба с Джорджем Каннингом крепла в течение многих лет, и теперь Росс считал его своим самым близким другом в Лондоне. Он знал, что именно Каннингу обязан своим участием в последней миссии. Сейчас Каннинг жил в глуши, лишённый власти и благосклонности как своей партии, так и оппозиции. Однако отсутствие сиюминутной популярности не помешало ему получить повсеместную известность оратора и политика. Будучи на десять лет моложе Росса и совершенно иного происхождения, Каннинг обладал политическим чутьем, до которого Полдарку было далеко, но военный опыт у него отсутствовал (во время недавней дуэли с лордом Каслреем секунданту пришлось заряжать его пистолет, поскольку сам Каннинг никогда прежде не стрелял).

Однако у них — костлявого неугомонного жителя Корнуолла со шрамом и остроумного язвительного полуирландца — было много общего. В обоих имелась некоторая заносчивость — ни один не относился к дуракам терпимо или хотя бы молча, а потому у них было много врагов. Несмотря ни на какие злоключения, оба отличались верностью, почти маниакальной преданностью друзьям. Оба являлись приверженцами радикальных реформ в силу своего характера, но принадлежали партии тори по необходимости. Оба были стойкими последователями Питта, сторонниками предоставления равных прав католикам и оба торжествовали, когда три года назад в британских колониях отменили рабство. В особенности их объединяло огромное сочувствие к простым людям, но в последнее время главный приоритет приобрело активное участие в войне.

Прекрасная жена Каннинга вместе с их больным сыном находились в загородном доме, в Хинкли, поэтому Каннинг настоял, чтобы Росс провёл это воскресенье с ним. Он рассказал о помешательстве короля, о том, что почти месяц назад, девятнадцатого декабря, Спенсер Персиваль наконец настоял на принятии закона о регентстве. Хотя постоянно говорилось, что король выздоравливает, фактически правительство не способно было ни шагу ступить без его согласия, а от человека, воображающего себя животным из Ноева ковчега, трудно получить разборчивую подпись.

С тех пор в Палате и за её стенами продолжались споры и разногласия, поскольку тори хотели ограничить полномочия принца хотя бы двумя годами. Это усиливало враждебность принца в отношении отцовского правительства. По слухам, после получения очередных известий он сказал: «Богом клянусь, как только стану регентом, они и часа не продержатся». Партия вигов настаивала на четырёх пунктах: мир с Францией, отказ от разногласий с Америкой, предоставление равных прав ирландским католикам и отмена церковной десятины. Сэмуэл Уитбред, сын пивовара, пробившийся в политики, вероятно, получит пост министра иностранных дел, а лорд Гренвиль почти наверняка станет премьер-министром.

Затем, по словам Каннинга, будет заключён мир, очередное поспешное и непродуманное перемирие, такое же, как Амьенский мир десять лет назад, пакт, который отдаст Франции половину английских колоний и позволит Бонапарту перевести дух и собраться с силами перед новым раундом завоеваний. Дискредитированного Веллингтона отзовут из Португалии, а страну сдадут французам.

— Нельзя этого допустить, — сказал Каннинг. — Но не представляю, как возможно остановить... Я только вчера встречался с Персивалем. Он продолжает делать вид, что с королём всё хорошо, но между нами... ну что тут скажешь...