Страница 10 из 11
Обращение происходит благодаря тому, что я могу этому уделить время. Любовь прекращается, если у людей нет времени друг для друга. Уделить самому себе время означает иметь покой (не отключаться, а пребывать в собственном ритме, подобно раскачивающимся качелям или маятнику), это означает позволять себе то, что нравится, и потому доставляет радость (наслаждаться, смаковать, не потреблять), это означает отдых, праздность, ничего-неделанье.
На этом уровне мотивации закладывается фундамент способности к переживанию ценности того, что было достигнуто и создано (творческие ценности), а также хорошего и любимого, настоящего и прекрасного (ценности переживания), честного и истинного (ценности позиции). Насколько же это важно – ухаживать за переживанием ценности! Потому что в каждой задушевной беседе, в каждой хорошей книге, на каждом покрытом только что выпавшим снегом лугу вновь загорается искра, которая делает возможным почувствовать жизнь как ценность, как чудо.
По большому счету это предназначение каждой культуры – выдвинуть то, что является ценным для жизни этого времени и для его людей, и побудить к тому, чтобы за этим ухаживали. Культура будет жива до тех пор, пока она будет представлять собой уход за ценным для жизни. Когда в рамках какой-то культуры для ценного (в большом и малом) нет времени или же путь к нему закрыт неврозом либо особенностями цивилизации, тогда возникает эрзац. Тогда внутренняя личная жизнь человека подвергается нашествию внеш них воздействий. Определяющими становятся авторитеты, и они приобретают тоталитарную власть. Люди самозабвенно пытаются отвечать требованиям других людей или соответствовать нормам. Жизнь превращается в выполнение списка предписаний. То, что человек думает сам, воспринимает, чувствует, больше не является хорошим само по себе. Постоянное напряжение, связанное с желанием всегда и везде отвечать требованиям, становится стрессом. Тот, кто всегда должен быть хорошим, быстро истощается. И в конечном итоге только депрессия защищает измученного человека от полного истощения.
Возвращаясь к последовательности трех мотиваций, можно сказать: тот, у кого есть жизненное пространство и жизненная ценность, уже может выжить. То, что он имеет, – это уже немало, это хорошо и прочно. Но еще отсутствует особая личностная нотка. Если мы снова вернемся к образу дома, то это будет дом, в ко то ром уже все установлено, подведены вода, отопление, стоит необходимая мебель, но пока еще отсутствует индивидуальный стиль и вкус хозяина не проявлен. Для полной жизни недостаточно того, что в комнате стоит какая-то кровать, какой-то шкаф, висит какая-то картина… Подходят ли предметы друг другу? Нравятся ли они? Должен ли у меня быть именно этот шкаф, именно эта кровать?
В переносе на собственную жизнь это означает: недостаточно сказать: «Хорошо, что я есть». Когда это условие обеспечено, можно обратиться к следующей теме. Жизнь вновь бросает нам вызов и требует, чтобы мы не просто были, но также были самими собой. Нас призывают теперь к оценке самих себя: «Это правильно то, какой я есть? Готов ли я ответить за себя и за свои поступки? Имею ли я право быть собой, быть таким, какой я есть?»
На этом третьем уровне мотивации речь идет о признании важности очень специфических переживаний, размышлений, интуиций и действий. Мы глубоко нуждаемся в том, чтобы уважать себя как Person. Каждый человек как Person имеет достоинство, и в этом он неприкосновенен. Это относится к сущности человека – желание быть увиденным другим как Person. У каждого человека в этом смысле есть лицо, и он хочет его сохранить. Нас глубоко задевает, если нас осуждают, презирают или высмеивают. Нам нужно признание нашего собственного способа, которым мы индивидуально и персонально формируем нашу жизнь. Чего-то подобного «коллективной защите вида» нам недостаточно; нам нужно индивидуальное, персональное признание.
Поэтому Бытие в качестве Person прежде всего требует отграничения собственного от другого, не моего, благодаря чему и принимается во внимание неповторимость и единственность Person. Человек хочет быть самим собой, для этого он должен уметь отстаивать себя в том, какой он есть и что он делает. Поэтому он хочет правильно жить и оправданно действовать и таким образом иметь способность выдерживать оценивающий взгляд других, как это описывает Эммануэль Левинас в своем основном труде по Этике[11].
Эта третья мотивационная сила Person прорывается на уровень ответственности и стремления чувствовать себя оправданным перед лицом себя и других. Что позволено и что я могу себе позволить? Где границы и где мои границы? На основании отграничения собственного от чужого человек развивает способность к толерантности; способность к признанию инаковости и достоинства других, не отказываясь от Бытия самим собой. Наши чувства справедливости и этики являются выражением именно этого мотивационного стремления: стремления к признанию и уважению Person.
Подобно тому как мы поступали в рассуждениях о предыдущих мотивациях, мы могли бы теперь рассмотреть, как развивается индивидуальная история признания собственной Person и ее способностей. Здесь мы вновь обнаруживаем, что тому, кто в жизни получал недостаточно признания, тяжело уважать свои переживания, интуицию и волю.
Если мы попробуем проанализировать семьи, в которых детей не уважали, где их бытие собой игнорировалось, то зачастую обнаружим родителей, которые любят своих детей только при том условии, что они послушны. С точки зрения терапевта, вряд ли есть что-то более ужасное, чем послушные дети. Будучи пациентами, бывшие послушные дети говорят: «Мои родители меня любили и все мне давали. Но только тогда, когда я был таким, как им хотелось, и если я делал то, что они требовали». Можно было бы сказать, что любовь на поводке условий делает ребенка собакой. Находясь под прессом того, что его могут лишить любви, он учится приспосабливаться, вместо того чтобы учиться мужеству и самостоятельности. Он начинает не доверять своим собственным чувствам, когда слышит, что родители всегда правы и всегда знают, что для него является правильным. Упрекая его в том, что он пока не зарабатывает себе на хлеб, они связывают его отсутствием каких-либо прав. «Пока ты ешь мой хлеб, я определяю, что происходит в этом доме!» – рядом с такой важной персоной отца даже у матери нет шансов быть уважаемой, не говоря уж о том, что ребенок может продемонстрировать свою волю или проявить свои чувства. «Я всегда должна была только функционировать, и если я это делала, то был мир. Так же вела себя и мать. Всю свою любовь ко мне она вкладывала в мою одежду, все время хотела меня красиво нарядить. Я должна была всегда мило выглядеть, всегда носить юбочки и блузочки. Мне это никогда не нравилось. Позднее я хотела носить джинсы, как вся молодежь. Постоянно были ссоры. Я никогда не чувствовала, что меня понимают в семье, я никогда не имела права быть такой, какой была. (…) Они также не принимали моих друзей. В конце концов, мать выгнала меня из дома, потому что я больше не соответствовала ее образу. „Такая ты мне больше не нужна“, – сказала она напоследок».
Эти фразы произносила женщина, которая знала, о чем говорит. Она была неописуемо одинока, внутренне одинока в течение всех детских и юношеских лет. Так как все в ее жизни было нацелено на достижения и на то, чтобы хорошо функционировать, то сначала у нее развилось несгибаемое честолюбие, которое сделало ее отличной спортсменкой. Потом прорвался ее истерический невроз. Она настолько тяжело душевно заболела, что в конечном итоге не могла даже самостоятельно ходить – одна только мысль о том, что нужно что-то делать, «совершать новые достижения», парализовывала ее волю.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
11
Э. Левинас (1906–1995) – философ и педагог. Основой философии считал этику, ее центральные понятия «Другой» и «Встреча с Другим». В этом вопросе полемизировал с М. Хайдеггером. Основной труд «Время и Другой. Гуманизм другого человека» вышел вскоре после войны (В русскоязычном издании: пер. Парибка А. В. СПб.: Высш. Религ. Школа, 1999). – Примеч. науч. ред.