Страница 10 из 17
Этапы преодоления речевого регресса: дыхание. Итак, мы стали заниматься дыхательными практиками. В принципе, многие, даже взрослые люди дышат таким образом, что при вдохе живот втягивается, а при выдохе наполняется. Конечно, правильно дышать следует наоборот: при вдохе живот расширяется и наполняется воздухом, а при выдохе он втягивается. У моей дочери вдох был коротким, плечи при этом поднимались и зажимали горло. Воздух застревал на уровне горла и до живота вообще не доходил. Следовательно, живот в дыхании не участвовал. При таком коротком вдохе говорить длинно и гладко просто невозможно. Поэтому речь ее была прерывиста, звуки не дотягивались, не договаривались и не допевались. Усиленный нажим на первые слоги и «проглатывание» последних слогов (окончаний слов) – эта техника речи, чтения, пения кочевала от слова к слову. Естественно, такая внешняя речь не помогала ни работе над каждым словом при письме, ни нормальному согласованию падежей, окончаний и т. п.
После первых же попыток я поняла, что занятия дыхательными практиками не пошли. Моя дочь делала правильно первый вдох, но уже на втором плечи опять поднимались и дыхание глубже не проходило, а живот, как полагается при вдохе, не наполнялся воздухом. Дело в том, что ребенку трудно действовать только из одного абстрактного понимания, что дышать надо правильно. Нужно было найти поверх «надо» интересный смысл для правильного действия.
Ах, флейта, флейта – продолженье горла…
Проще говоря, ребенок будет упорно заниматься дыханием для чего-то – скажем, для того чтобы играть на флейте. С началом обучения игры на флейте дыхание изменилось. Учительница – молодая девушка – объяснила и показала, как нужно дышать, чтобы флейта звучала красиво и сильно. Сначала моя доченька тянула нотку на флейте на два счета. Это очень мало. Но мы занимались. Через несколько недель она вытянула нотку на три счета. При этом я тянула ноту на двенадцать-тринадцать счетов. Мой пример вдохновлял дочь. Мы вдвоем учили ноты и расположение пальцев на клапанах флейты, вдвоем учились дышать, – и это радовало нас и окрыляло. Сама флейта была окутана волшебством. А мы, играющие (это пока громко сказано – просто извлекающие из нее звуки), смотрели друг на друга сияющими глазами, особенно когда звуки получались чистыми и соответствовали октавам.
Этапы преодоления речевого регресса: обида. Параллельно с игрой на флейте мы прорабатывали обидные события из прошлой жизни моей дочери, до которых раньше и дотронуться не могли! Чем глубже дышала моя дочь, тем больше «открывалось» ее горло. Чем дольше она держала нотку, тем больше удовольствия мы получали от игры на флейте. И тем ранимее и чувствительнее она становилась по отношению к воспоминаниям о своей прошлой жизни. Несмотря на это, именно в такие минуты дочка могла хоть что-то рассказать о том, что с ней происходило там, в далеком темном прошлом. И если раньше она просто давилась слезами, мычала и судорожно всхлипывала, то теперь слезы могли градом катиться по щекам и литься свободно. В такие моменты мы сразу вспоминали о правильном дыхании, научившись сочетать глубокие вдохи и выдохи с градом слез.
Постепенно зажим в области горла стал уже не таким сильным, и речь, хоть и жутко сбивчивая (окончания по-прежнему глотались, а то и прихватывали всю вторую половину слова), стала возможна!
Появились первые проблески правды. Если раньше моя дочь ловко придумывала себе прошлое и частенько фантазировала на эту тему, то теперь чаще стала говорить о своих истинных переживаниях. Возможно, реальные события происходили не совсем так, как рассказывала о них моя дочь. Я это учитывала, но для меня было важнее всего само чувство, само эмоциональное состояние дочки в настоящее время. Мне было не так важно, осознанно ли хотели люди из прошлого обидеть этого ребенка или он сам обиделся. Важна была только его реальная обида. И самым главным был путь прощения. Я просила свою дочь простить всех людей, которые ее когда-то обижали. Мы не искали виноватых. Я отметала любую мысль о том, что моя дочь была незаслуженно обижена и все вокруг только и делали, что вредили ей. Я также пресекала разговоры о том, что дочка вела себя плохо и заслужила плохое обращение с ней, а люди правильно делали, что били ее и оставляли одну.
Я изначально не становилась ни на одну из сторон этих баррикад обиды, потому что у меня была своя сторона – это наша настоящая жизнь с дочерью. Я осознанно не впадала в состояние справедливого гнева: «Как они могли!», хотя удержаться от этого было непросто. Конечно, получаемая информация меня и шокировала, и возмущала, и удивляла, но я стойко решила запретить себе оценку того, что происходило с моей дочерью раньше. Я была твердо убеждена в том, что для нас имеет значение лишь наше настоящее и то, с какой силой чувств моя дочь переживает свою прошлую жизнь. Я помогала дочери разбираться в своих настоящих чувствах, смотреть на них, анализировать свое собственное поведение, а не впадать в злобу и ненависть к тем, кто не имеет сейчас никакого отношения к ее жизни. Я усердно просила свою дочь простить их. Не сразу и не всех. А каждого и честно. Мы вместе по возможности пересматривали все болезненные ситуации из прошлой жизни дочери и прощались с ними.
Некоторое время моя дочь хотела злиться на них. Я это не поддерживала и объясняла, что злость отравляет нашу с ней настоящую жизнь; много говорила о том, что у каждого человека своя правда, свой взгляд на то, что происходило давным-давно. Эти правды могут не совпадать. И мнения людей тоже расходятся по одному и тому же вопросу. Я никого не собиралась оправдывать – ни свою дочь, ни тех, кто был с ней рядом в прошлом. Я защищала наше настоящее, как могла. Поэтому я считаю этот период нашей жизни – с четвертого по шестой месяцы – самым тяжелым: мне приходилось двадцать часов в сутки и семь дней в неделю быть психологом, психотерапевтом, и лишь несколько часов в неделю на мою долю выпадала счастливая роль матери.
Постепенно роль матери меня радовала все чаще и чаще. Осталась роль «воскресного психотерапевта». Уж не знаю, почему именно воскресный день из прошлого моей дочери вонзился в наше настоящее истериками и агрессией, могу только догадываться. Но воскресенье мы взяли под особое наблюдение и старались как можно больше времени проводить в лесу, на плотине. Благо осень нас баловала, и мы с огромным удовольствием проводили все воскресные дни на природе: собирали грибы, разводили костер, просто сидели у воды, носились как угорелые по узким тропинкам желтеющего леса.
Конечно, сам день рождения был ни при чем. Но вот его ожидание было потрясающе эффективным способом поставить жирную точку в работе над регрессом и вздохнуть с облегчением или по крайней мере насладиться заслуженным отдыхом, пусть и недолгим.
Надо сказать, что моя дочь на всех календарях, живущих в нашей квартире, жирным кружком отметила свой день рождения. Она мне каждый раз напоминала, что скоро будет главный день в ее жизни. Возможно, день рождения был для моей дочери существенной, определяющей границей ее прошлого и нашего настоящего. В ее прошлый день рождения к ней в детский дом никто не пришел. Она ждала и надеялась, что о ней вспомнят, поздравят. Но этого не произошло. И, памятуя о своей горечи одиночества и брошенности, она все свои силы бросила на то, чтобы ее новый день рождения прошел как-то иначе. Моя дочь не знала, как она бы хотела провести свой новый день рождения. Единственное, что она знала точно, так это то, что она хочет получить в подарок мобильный телефон. На большее у нее не хватало ни опыта, ни знаний. Дочка понятия не имела, сколько нужно будет вложить своих личных усилий, чтобы ее день рождения прошел интересно и увлекательно.