Страница 4 из 13
Сергей Яковлевич еще раз перечитал статьи. Да, выходило, что наиважнейший довод в пользу того, что тобольская вспышка произошла от падения антиметеорита, а не от иных причин, - "аннигиляционная борозда". Канал имени Калужникова и Алютина. "Да как у них все гладко выходит: и вес, и плотность, и скорость, с которой метеорит прилетел из созвездия Дракона! (А ведь и у меня все гладко вышло, никаких вопросов со стороны суда. И я не лучше сработал?!) Простой, но если "борозда" ни при чем, то что же там было? Да, да, юридически все правильно: были угрожающие жизни обстоятельства вспышка. Но отчего вспышка? Отчего погиб Калужников?"
На следующее утро, придя в прокуратуру, Нестеренко затребовал из архива дело Калужникова. И теперь, чем более он вникал, тем яснее ему открывались не то чтобы несообразности, а невероятности в истории с его исчезновением.
Так он добрался до блокнотов, перечел их. Тогда, в январе, следователь при оценке заметок погибшего исходил из деликатно, но определенно высказанного доктором Кузиным мнения, что они - блажь. Самое большее, что выжал из них при таком подходе Нестеренко, - это то, что Калужников, увлекшись своими идеями, бросил институт и изменил привычный образ жизни; в конце концов, это было его личным делом. "Ну а если они - не блажь? - думал теперь Сергей Яковлевич, разбирая торопливые фиолетовые каракули и отчеркивая интересные места. - Если Калужников был прав в своей "шальной" идее?"
И к концу обеденного перерыва (его Нестеренко и не заметил) в душе следователя стала пробуждаться догадка. Догадка логичная и в то же время настолько дикая, настолько - под стать идее Калужникова - сумасшедшая, что Сергей Яковлевич даже в уме убоялся выразить ее словами. Он чуял, что это возможно - да что там возможно! - что факты дела именно в этом связываются в непротиворечивую версию; но ум его, воспитанный на обычных знаниях и представлениях, выталкивал из себя такую догадку, как вода каплю масла.
"Что же делать? - растерянно думал Нестеренко, складывая блокноты в папку. - В конце концов, это не по моей части... Но и оставить без последствий все после того, что я теперь знаю и понял, нельзя. Посоветоваться с начальством? А что здесь почувствует начальство!? Оно посоветует обратиться к ученым. Так это я сделаю и сам!"
ВТОРАЯ БЕСЕДА НЕСТЕРЕНКО И КУЗИНА.
Институт теоретической физики находился на окраине города, возле Демиевского лесопарка. Это старое помпезное здание имело четыре этажа в центре и по три на крыльях. Высокие и узкие арочные окна, лепные звериные хари над ними, четыре колонны, подпирающие треугольную крышу над главным входом полутораэтажные дубовые двери с фигурной резьбой, голубоватая штукатурка - словом, XVIII век, смесь рококо и коммерческого ампира. Нестеренко быстрым шагом прошел вестибюль, поднялся по лестнице с полустертыми ступнями на третий этаж и двинулся по экономно освещенному коридору, читая таблички на дверях.
Кабинет Кузина оказался в конце коридора, у торцевого окна, выходившего на Демиевский лес. Виталий Семенович умеренно изумился появлению следователя. Он поднялся из-за письменного стола (старого, громоздкого, с резными узорами, под стать зданию), душевно поздоровался и сел напротив Нестеренко за приставной столик, тем как бы отстраняясь от своего начальственного положения. Кабинет по обстановке мало отличался от комнаты, где работал следователь: стол, стулья, шкаф с книгами, сейф, блеклые портьеры на окнах. Налет интеллектуальности создавала небольшая линолеумная доска в простенке да портреты Нильса Бора и Эрнста Резерфорда - двух стариков с насупленными лохматыми бровями и одухотворенными взглядами.
Секунду Кузин и Нестеренко выжидающе смотрели друг на друга.
- Так что у вас ко мне... простите, не запомнил вашего имени-отчества? - первым мягко нарушил молчание Виталий Семенович.
- Сергей Яковлевич я, и у меня вот что, - Нестеренко решил сразу брать инициативу в свои руки. . - В одном важном пункте вы оказались не правы, Виталий Семенович: Калужников покинул институт и Новодвинск именно в связи со своей "сумасшедшей" идеей. Это определенно следует из записей в его блокнотах, которые мне переслали из Усть-Елецкой. - И он, развязав папку, выложил на столик блокноты.
- Вот как! Что ж, возможно и такое. Хотя странно... - Кузин покосился на блокноты. - А чем, простите, этот пункт важен? Оживить Дмитрия Андреевича все равно, к сожалению, нельзя.
- Это очень важно, Виталий Семенович! - Нестеренко раскрыл прихваченный из дому журнал. - Вы читали эти статьи?
- О тобольском метеорите? Читал - и не только их.
- Отлично. А теперь прочтите, пожалуйста, это. - Следователь положил перед Кузиным показания Алютина.
Виталий Семенович надел очки. Сначала он читал безразлично. Потом хмыкнул, остро глянул на Нестеренко, дочитал листы до конца, закурил сигарету и принялся читать сначала.
...В науке бывают свершения, идеи, теории, открытия. Но самое захватывающее из всего, что в ней происходит, что будоражит умы, обостряет чувства и отношения, - это, безусловно, скандал. Научный скандал. И сейчас от четвертушек бумаги со скачущими серыми литерами разбитой пишмашинки Усть-Елецкой милиции на Виталия Семеновича повеял в августовской скуке освежающий душу ветер раскрываемого скандала. Да какого!.. И в голове замельтешили возгласы "Ну и ну!", "Ой-ой!", "Вот это да!", и по животу разлились приятные токи нервного возбуждения, и даже румянец выступил на бледных, слегка одутловатых щеках. Доктору наук Кузину не требовалось растолковывать, что значат для истории с тобольским антиметеоритом бесхитростные показания кузнеца Алютина, какой оглушительный приговор они выносят гипотезам,экспертизам и прочему.
- Н-да! - высоким голосом произнес он, положил листки, встал и прошелся по кабинету, потирая руки и плотоядно улыбаясь. - Вы не будете возражать, Сергей Яковлевич, если я приглашу сюда некоторых наших товарищей? Надо бы и их ознакомить.
- О нет, Виталий Семенович, ради бога! - Нестеренко взмахнул руками. Давайте сначала обсудим, разберемся сами что к чему.
- В чем именно?
- В деле. Понимаете, этот факт о канаве - особенно в сопоставлении с записями в блокнотах - проливает иной свет на историю Калужникова да и на саму тобольскую вспышку.
- Ах да... блокноты! Что же в них?
- Позвольте, я сначала изложу проблему, которая привела меня к вам. Вспомним официальную версию дела. В марте прошлого года физик-теоретик Калужников покидает свой институт и город. Через три месяца он - опять же без внешних мотивов - оказывается в Усть-Елецкой, где у него нет ни дела, ни друзей, ни родных. Там он - снова чисто случайно - попадает на то место, где происходит тобольская вспышка, далее истолковываемая экспертами как факт падения антиметеорита. Останков Калужникова не находят, останков метеорита, естественно, тоже, но обнаруживают следы пожара, радиацию и "аннигиляционную борозду"...
Она же - прорытая лопатами канава, - с удовольствием вставил Кузин.
- Да - и согласовать это с официальной версией можно единственным способом: что траектория антиметеорита на излете случайно - опять случайность! - совпала с канавой. И точно совпала, прямо в яблочко... И еще: светящегося следа метеорита никто не заметил...
- Случайно, конечно, - с улыбкой кивнул Виталий Семенович.
- Вот-вот, я вижу, вы улавливаете. Каждое из этих событий принципе возможно, хотя вероятность его и очень мала. Ну, действительно: много ли вы знаете случаев, чтобы человек - к тому же ученый - бросил интересную работу, квартиру, даже перспективу получить союзную премию... и подался в бродяги?
- Да только один этот случай и знаю.
- И я тоже. Первое маловероятное событие. Второе: Калужников блуждал по стране без определенной цели, как савраска без узды. Ему все равно было, куда ехать, где находиться, это следует из его блокнотов. А оказался в Усть-Елецкой, а в ночь на 22 июля - именно на месте тобольской вспышки. И не в десятках метров от эпицентра, как считали, а точно в нем - ведь рыбачили у самой канавы. Угодил прямо под метеорит!