Страница 32 из 34
— Крокодил зверь водный, — назидательно говорил после этого случая батюшка прихожанам. — Егда иметь человека ясти, тогда плачет и рыдает, а ясти не перестает; а егда главу от тела оторвав, зря по ней плачет.
«Тщимся поелику возможно», — думали прихожане.
Звездочка светлая, звездочка ранняя
Накормили кабана мокрыми газетами. Наелся — мочи нет. Лежит, разгрустился. Вдруг — сон.
Идет, значит, кабан по улице Перовского. Денек весенний, лужи, тепло. Хорошо.
Вдруг — аэроплан. Да с пулеметами, да с листовками, — революция.
«Кошмар, — думает кабан, — ну и страна!»
Проснулся. Ночь. Звезды где-то там, вероятно, над крышей. В брюхе — восемь килограммов прессы. Пахнет навозом или чем-то весьма похожим.
«Какие тревожные сны, — подумал, вставая, — какие странные и тревожные сны…»
Юнкера
Серж Байрабин приехал к тетке в Томск. А тетка — раз — и влюбилась в племянника.
Вот так поворот! Не угадать!
Утром Серж встает, а у кровати цветы пахнут и кофе пар испускает на тумбочке.
«Ой, ля-ля, — подумал юноша, — ой, ля-ля».
Соленый хрен
По Беловежской Пуще шел белорус. Навстречу шли эстонцы.
— Ага, — сказал белорус, — ага.
Взял и застрелил их.
Восемь покойников.
Пришел в деревню. Наелся картошки. Глянул в окно.
А там эстонцы стоят в длинных белых рубахах, взявшись за руки, с нимбами, и говорят по-эстонски.
— Убийца я, — подумал белорус и заплакал.
Соленые слезы падали куда попало, а в душе воцарилась зима.
Мельхиор
Майор Рязанцев выпил водки. В окна стучались дожди. Жена оказалась блядью.
— Что там Мазик? — спросил он у сержанта.
— Нормально, — сказал сержант.
— Мазик, — говорил майор устало, — мне нужен не ты, но твои подельники. Если не скажешь — пресс-хата. Уразумел, падла?
Сашка оглянулся и облизал губы.
Вечером, когда за ним гахнула дверь, он увидел четырех веселых пидарасов. Они шли на него, расставив руки, болтая членом, в устах — карамель.
«Не осилить», — смекнул юноша, и зубами стал рвать вены, разбрызгивая по камере алую и горячую кровь.
Дешевый апрель
По транссибирской магистрали шел енот. Ноги болели. На шпалах лежал снег. Зябкий ветер продирал до костей, у кого они были.
— Нет, — думал енот, — вагонные споры, это, братки, последнее дело…
Солнце садилось в сосны.
У поваленной березы сидел медведь и меланхолично дергал пень за длинную щепу. Кайфовал.
— Дзинь, — звенела щепа, — дзинь.
Был понедельник.
Острова в океане
Хемингуэй выпил семь по сто и поставил точку.
«Застрелиться, что ли?» — подумал он и поработал большим пальцем левой ноги.
— И не думай, — сказала мировая общественность, и в животе у ней заурчало.
Хемингуэй сел в лодку и поймал рыбу. Застрелил фашистов. Выпил мартини.
Богу нравилась его лаконичность.
Светлый путь
Трахнул Заболот суку. Сука отряхнулась, надела золотые кольца и браслеты, хрустнула костями и пошла.
«Какая светлая и удивительная женщина, — думал Заболот. — Муж — химик, денег — свиньи не едят, наверно, дверь перепутала. Да и улицы, вообще-то, все одинаковые. Особенно в новых микрорайонах под Рождество. Как их тут разберешь?
А кроме того, век мой, зверь мой, кто сумеет… Нет, отличная баба».
Марта
Их поезд шел по расписанию, но сошел с рельс. И так ехал ночь.
Утром остановились — беда. Горы какие-то, овраги, козлы сидят на вершинах.
Пассажиры из вагонов высыпали — ничего не поймут.
— Тибет? — спрашивают.
— Нет, — говорит машинист, — не похоже.
Сам же задумался, стал совещаться.
— Альпы, — говорит, — но окончательно, как приедем.
— Да, — согласилась Марта и ударила мужа по голове.
Дафнис и Хлоя
Колечка К. поцеловал Барбару в ногу. На землю упала тень самолета. Барбара протянула вторую и накрыла панамой лицо.
Колечка К. поцеловал и эту.
— Пить хочешь? — спросила Барбара из-под панамы.
— Не, — сказал юноша и полез с поцелуями вверх по ноге.
Старые плавки. Жесткие волосы.
Когда же уймется жара…
Краска на лице
Настася по привычке влезла на березу. Миша остался внизу и все прекрасно видел.
Домой шли за руки. Летали комары. Вдалеке мычали коровы.
— А давай не пойдем домой, — предложил Миша.
— Стыдно, — сказала Настася, — заругают.
— Тю, — сказал Миша и пошел вперед.
Врач-терапевт
Пришел Брокгауз и Ефрон в больничку.
— Раздвоение, — говорит, — сделайте что-нибудь.
— Не фантазируй, — сказал терапевт и понюхал ногти.
— Нет, ну как же, — запротестовал Ефрон и Брокгауз.
— Да так вот, — пояснил медик, — так как-то все…
Трубоплан
Полетел трубоплан в Грецию. Мама родная, все гудит, двигатель — гу-гу. Летатель за рулем, пассажиры возбудились, реки внизу мелькают.
— А я иду, шагаю по Москве, — орет летатель. Пот с него течет, член стоит. Перелет, одним словом.
Вдруг заходит стюардесса и говорит загадочно:
— А Греции — нет.
— Как нет? — удивляется трубоплан.
— А так, — кокетничает стюардесса, — слямзили.
— Да-да, — понимающе ухмыляется летатель, — Греция — родина Европы!
— Умерла от родов, — хохочет помощник летателя. — Воздуху, воздуху больше!
— Как хотите, — сказал трубоплан и упал в море.
Летчики войны
— Жу-ж, жу-ж, — эскадрилья в небе плывет.
— Бу-бу-бу, — зенитки бахают.
А по радио Бранденбургский концерт передают из Берлина.
Расплакаться можно.
Разговорки
Бандит Матвеев выпрыгнул из леса. Связал двух монахов, изжарил и съел. И все.
«Без базаров, — думал Матвеев, — а мужиков жалко».
Дождь пошел. Выехали велосипедисты. Едут, перекликаются.
— Маша, я здесь!
— Я здесь, Евгений, я твоя!
Понятно, что хоть и не голоден был бандюга, но рассердился. Все-таки поприличней как-то надо. Взял и съел велосипедистов.
Сел на пенек Джо Дассена послушать. Сидит — икает.
Тут грибники.
— Ау, — кричат, — Машенька, ау, милая!
— Вот, блин, — расстроился Матвеев, — ну сдался им этот лес.
Взял и грибников съел.
Живот раздуло. Натурально, непроходимость.
А тут — лесники. Убили Матвеева, брюхо ему вскрыли, да и освободили всю эту дребедень. Такие звери.
Перегоны и кровь
Раз — выстрел. Раз — выстрел. Тпру. Кони — фыр, фыр.
— Привет, друзяки, — сказал батька Махно. — На электричках ездим?
— А они живут красиво, — пошутили всадники.
— Тикайте, — сказал Махно. — Кто убежит — ничего не сделаю, а кто не убежит — тот, что ж.
Как ломанулись!
Народ бежит, селезенка екает, ветер свищет.
— Туды его растуды, — загрустил батька, — русский народ, а бегают, как зайцы…