Страница 13 из 34
Пух лебяжий
Лебеди — странные звери. Приходишь к ним на городской пруд. Берешь с собой хлеб, вино, пальто теплое надеваешь, чтобы время текло незаметно. Садишься на лавочку. В Германии, допустим, они крытые и утепленные.
Вода изумительно черная, непрозрачная, городская. Камыши стрелами застыли и стоят. Когда начинается ветер, слышно, как на вокзале объявляют приходы и отходы, приливы и отливы, замерзать и плакать не рекомендуется. Вообще, скажем так, жизнь меняется в тишине и одиночестве. Кто желает что-нибудь изменить, должен затихнуть и не шебаршиться, лучше даже не дышать. Дыхание, оно что, — след души. Посему — ни-ни.
Хлеб этот лебеди все равно не жрут. Плавают вокруг тебя, наблюдают. Но ты ведь — человек. Посему, они не жрут, а ты кидаешь. Пусть не жрут, это их проблемы.
Солнце садится рано. Закаты — вот повод для вина. Вода в пруду окрасится, тут ты и достаешь прибереженочку. Тоже красненькое, холодное. Не противно.
Пить следует маленькими глотками, чтобы не разрушить. Глотнул — отставил. Глотнул — отставил. Харю под лучики закатные, ушами волны ловишь.
Тяжелее всего женщинам. Они не пригодны молчать.
Часть 3
Лирическое моделирование
(с. Соленое)
В Мексике — ибо речь идет о Мексике — искусства нет, а все вещи чему-то служат. Антонен Арто
Только честному человеку подобает быть атеистом. Дени Дидро
Как мы поживаем тут? Да никак… А. П. Чехов
Тегерань
Дрезина — не самолет. Взлетит если, хрен поймаешь.
Положи, мальчик, камешек под колесо.
А скорость? А ветер? Соленое небо? В книге не заметишь, задницей не заслужишь.
Скажи мне, товарищ Каин, где, все-таки, брат твой Авель?
— Здесь, — отвечаю с гордо поднятой головой, — здесь, — говорю я вам. — Между Тихоновым и Пагрою, у соляных лабиринтов, у реки Бучейки, где смолит свою одинокую лодку великолепный рыбак.
— Не томи, Николаич, — говорит ему Александрина в платке.
И ложатся они на белый и мокрый песок.
Я лично, завидую.
Колечка К. Телеграф
«Мамочка, здравствуй. Что, право… Ты-то, как? Видишь ли ее? Не буду предаваться унынию. Как папа? (вымарано)
На станции меня все уважают (вымарано). Живу у одной женщины. Молоко у нас дешевое. Ни о чем не думай.
Говорят, грибов тут бывает много. Яйца покупаю. А хлеб тут не пекут.
Да, мама, сходи, пожалуйста, к ней и забери два моих свитерка. Один, ты знаешь его, серенький, вышли. По вечерам тут холодно.
Под окнами у меня сад и собака. Так что все еще наладится. Кроме того, не смей грустить. Скопим денег — уедем на север.
Твой сын Николай».
Тропы Троп
Упала с неба звезда Полынь и стала железной дорогой.
Августовская теплынь. Стрижи, какие-то чайки с ближайшего моря, коршуны, вероятно, сычи, ночью — филин. Полтора года как пришли волки. Шли трудно. Пятнадцать лет в пути.
Начальник станции — Свирид. Лесок. Меловые откосы. Грибы — есть. Вода — ужас. Бабы — стервы. Клава — блядь.
Дядь Вань
Саша Мазик спрыгнул с электрички утром. Миновал вокзал, военкомат, пивную. Впотьмах отыскал дом. Перемахнул забор. Тут же у забора встретил хозяина в трусах. Поутру мочился.
Мазик достал нож и зарезал его. Перелез забор. Почистился. Огляделся.
Около восьми сидел на вокзале и ждал электричку. Клонило в сон. Небо беременное шло брюхом.
— Как дела? — спросил Мазика начальник путейной части.
— Наладились, — улыбнулся Саша, — наладились, дядь Вань.
Волк
Приходил он один. Как правило — в обед.
Неспешно взбирался на холм и смотрел на собак.
Село и станция лежали перед ним внизу. В тылу оставались степь, лесок и речка.
Он ложился и смотрел.
В сумерках, очнувшись, скалил зубы, дышал ветром, ловил мышей.
«Да уж, — думал он, — хорошего мало».
Встречи с Лиз
— Хочешь, — сказал один покойник другому, — счастья?
— Нет, — ответил первый, — зачем. Догонимся талой водой.
Поп
Церкви в селе нет. Есть поповский дом и флигель, где и служат службы. У попа Валентина отличное низкое женское контральто. По вечерам он для себя поет Доницетти «Любовный напиток». Естественно, на итальянском.
Крупный план. Соленое. Поп поет Доницетти. Волк ловит мышей. Встречи с Лиз.
О дивная страна, о дорога, о пахнущая полынь.
Стадо
Мазики держали годовалого бычка. Ну вы в курсе.
А во дворе высокой горкой лежали ворованные шпалы.
В стаде бык терялся.
Зайдя во двор, бросался к шпалам и совокуплялся с ними неутомимо.
— Определенно, он видит в них индивидуальность, — задумчиво сказал Заболот.
Смоляной бычок
Лето кончалось. Ливни стекали в городские пруды, гладь которых натягивалась и чернела.
Лопнувшие яблоки катались под ногами и утром лежали холодные. Николай собирал их. Нес на дождливый базар. С базара шел промокший и пьяный. Соседка помогала с бельем. За это ей причиталась ласка с утра и в сентябрь прокопать огород. Немного, если спокойно.
Женщину надо поцеловать. Обязательно. Мой вам совет.
«Чушечка, — думал кратко Николай, — влажненькая моя».
В сентябре соседка забеременела.
— Хорошо все-таки, — говорил он приятелю, — соседу подарок и Богу человек.
История
Печальный пес ухватил гимназиста за задницу. Получилось пребольно.
— Сам виноват, — написали в газетах, — пес был совершенно здоров.
Наймичка
Вышинская Марта работала в банке. Получала хорошо. Летом поехала в деревню с мужем отдыхать, да и переспала в стогу сена с подвернувшимся мужиком.
— Как наймичка, — думала она мечтательно, идя домой простоволосая, босая, с мокрым букетом в руках.
Книги
Дед Филокей прочитал Эдгара По и Майн Рида. Всю следующую ночь с Григорием Пахомовым копали ямы с целью добывания кладов.
Сначала на пустыре за коровником отыскали длинную и сухую осину. В полночь от самой длинной тени самой толстой ветви отсчитали дюжину шагов на зюйд-зюйд-вест и стали рыть.
Утро выдалось неожиданно холодным и дождливым. В выкопанных ямах собирался российский дождик. Серое небо дрожало и по краям сливалось с землей.
Григорий Пахомов присел на камень, счистил грязь с немецкой лопаты и сказал напарнику со странной тоской:
— Нам бы, Филокей, эти книги в детство.
Сапоги
Филокей ел хлеб с сыром домашнего производства и говорил Пахомову:
— Первая моя скончалась в двадцать восьмом. Три года ей было. Вторую немцы в войну угнали. В сорок четвертом сын родился, но умер в самый раз на мой день рождения в пятьдесят пятом. Десять лет прожил, значит.
Пахом постучал сапог о сапог. Поежился.