Страница 63 из 108
…Пришел двадцать второй день октября. Воскресенье. В общинном дворе играет оркестр. Командиры пытаются поднять настроение словацким солдатам.
Кое-кто из солдат пришел. Появились и девчата. Начинаются танцы.
Тут как тут и пекари. Только пляшут они не с девчатами. Танцуют и:
— Павел! Твое авто наготове?
— Да.
В другой солдатской паре то же:
— Франтишек! Пулемет будет?
— Будет.
То один, то другой уходит в глухой конец двора, там через лаз проникает в сад, скрывается в кустарниках. В зарослях шелестит шепот:
— Юрай! Все наготове.
А перед самым вечером вдруг новости:
— Юрай! Возьмем и вот этого парня, Грмана Иозефа. Дуже он хочет в лес, — просит Николай Горной и тут же представляет своего помощника-мотоциклиста.
А Грман добавляет:
— И моего приятеля возьмите, Иозефа Белко. Я ему рассказал.
— А кто тебе разрешил? — обеспокоенно спрашивает Жак.
— Мы клялись вместе убежать.
— Клятву принимали?
— Да.
Когда стемнело, Жак зашел на квартиру к Николаю Горному. К подпольщику подошла дочь хозяйки Елена.
— Юрай! Желаю тебе и всем вам удачи.
— Дякую! Але про яку удачу ты ведаешь?
— Про крымскую, партизанскую.
Жака бросило в пот.
— Ты чо кажешь? У нас нема думок про партизанов.
Елена улыбается.
— Юрко! Про ваш отъезд знают все девчата, успевшие познакомиться с твоими друзьями. Любовь, когда она настоящая, имеет свои правила. Она сильнее ваших тайн. Ясно?
Хорошо, что от Цирила Зоранчика приехал связной, и час отъезда приблизился.
Зоранчик со своей группой в соседнем селе Брылевка. Отъезд назначил на двадцать часов сегодня. Но у него сорвалось с автомобилем — угнали по срочному приказанию в Мелитополь. Юраю с группой на своем транспорте надо прибыть в Брылевку к двадцати ноль-ноль.
— Это кстати. К двадцати, то есть через час, все будут в Брылевке.
Но тут, в Больших Копанях, рухнуло главное: машины Лилко и Томчика тоже взяты в рейс под Мелитополь[67]. Павел и Рудольф сказались больными. И только благодаря этому им удалось отвертеться от поездки.
Жак пригласил Иозефа Белко. Он тоже шофер. Его машина в полной готовности, и сам он просится в группу. Правда, путевка и пропуск выписаны на выезд в три часа ночи.
— Белко! — твердо говорит Жак. — В семь сорок пять вечера чтоб было авто.
Понял?
— Да, Юрай, машина будет…
Выход из тупика найден. Но как медленно тянется время!.. Наконец, стрелки показывают заветные девятнадцать часов сорок пять минут. Юрай — в пекарне. С ним — восемь человек. Подходят еще два солдата. Это патрульные — свои.
— Шмид и Дудашек в секрете. При них пулемет. Заберем.
— Добре, — отзывается Жак. — Сейчас подкатит Белко, погрузим хлеб и…
Командир подносит к глазам руку с часами:
— Восемь вечера, а Иозефа с машиной нет.
Не подкатила семитонка и в половине девятого. И в девять. Напряженное нетерпение переросло в тревогу. Неспокойны и патрульные. Что это? Арест? Провал?
Опасаясь, как бы не схватили всех, командир выводит из пекарни свой отряд, вблизи ставит скрытого наблюдателя, отсылает дозорных, поручает предупредить ребят в секрете. Сам же идет к квартире Белко, подкрадывается к окну и… Глаза его вспыхивают гневом: в освещенной комнате за столом, уставленным бутылками и закусками. — Иозеф, начальник пекарни стотник Нитрай и хозяйская дочка рядом с ним.
«Предатель!» — обжигает мысль.
Но в это время из-за стола поднялся Нитрай и направился к двери. Жак отскочил от окна. Выждал, когда начальник удалился, и бросился к Иозефу.
— Ты что же это?!
— Стой, сумасшедший! — едва успел проговорить Иозеф. — Не видел разве? Приперся начальник к хозяйской дочке. Усадил и меня ужинать.
— Если через десять минут не будешь у пекарни…
Еще не прошли назначенные десять минут, а к дверям ожившей пекарни подкатил грузовик. Из рук в руки передавались мешки, распираемые буханками хлеба, ящики с патронами. Все это быстро скрылось под брезентом в кузове машины.
Взвизгнула дверь, звякнул замок и заревел мотор.
Где теперь патрульные? Где те, что сидели в секрете? На их поиски уходит время. Тревога нарастает.
А впереди масса препятствий и опасностей. В Больших Копанях — патрули. В Брылевке и в Каланчаке — немецкие гарнизоны. На Турецком валу застава. А в Крыму! Жесткий режим ночного движения по дорогам! Там десятки гарнизонов. Дороги контролируются. И еще предгорная зона Крыма!
На сборы потрачено немало напряженных минут. Но вот машина двинулась. Патрули в Больших Копанях не встретились. А в Брылевке новая задержка. Оказалось, что Цирил понял опоздание как сигнал провала и, побоявшись, как бы не накрыли всех разом, отправил людей по домам.
Опять пришлось тратить время на сборы. Наконец поехали. Благополучно миновали часовых в Каланчаке. Прошел еще час с небольшим, и вот — Перекоп.
У контрольного поста, широко расставив ноги, стоит высокий немец. Его длинная рука высовывается из прорези плаща, как шлагбаум.
— Хальт! Хальт! [68]
Семитонный грузовик подкатил вплотную к стражу. Юрай Жак открыл дверь кабины и, не скрывая раздражения, скороговоркой бросил по-немецки:
— В штаб армии. С особым и срочным пакетом. В эсдэ. Попутно — хлеб в госпиталь. Вот пропуск.
Два длинных пальца стража потянулись к бумаге, а на холодный металл спусковых крючков легли почти два десятка словацких пальцев. Одно запрещающее слово гитлеровца, одно его движение и — схватка. Но, осветив лучом фонаря фальшивый пропуск, немец привычно махнул рукой и пренебрежительно бросил:
— Фарен зи вайтер[69].
Автомобиль быстро набрал скорость. Отдалившись от заставы, Белко погасил фары, и грузовик исчез во тьме ночи. Он быстро скользил по степной равнине, мчась на юг, к спасительным горам.
Теперь успех зависел от скорости движения.
— Скорее! Скорее, Иозеф! — поглядывая на часы, торопит шофера Юрай.
Мелькают километровые столбы. Уже оставлен Армянск. Воинка. Тут ждет Саша-проводник. Вот его дом. Как только машина остановилась, скрипнула калитка.
— Поехали!
В соседнем селе ждут еще двое русских. Они бежали из лагеря. Подобрали и их.
Уже остался позади Джанкой. Молниеносно пролетают минуты. Вот-вот малая часовая стрелка упрется в цифру «6» и к двери с большим замком подойдет начальник одиннадцатой полевой пекарни. Солдат ночной смены в пекарне не обнаружат. Не подкатит к дверям и грузовик с документами о развезенном хлебе. Тогда начальник позвонит в автороту…
С этой минуты начнется тревога. Обнаружится недостача трех тысяч буханок хлеба. Не найдут двоих из секрета с пулеметом. Хорошо, если какое-то время тревога будет только в зоне расположения «Рыхла дивизии». А если немцы сразу же оповестят всю округу? Значит, прежде чем волны тревоги докатятся до Крыма, их автомобиль должен проскочить зону предгорья. В противном случае этот побег может закончиться вторым Кангилом.
— Прибавь, Иозеф! Давай, дорогой!
Кажется, вон у той длинной тучки, что протянулась на востоке, уже алеет нижняя кромка. С каждой минутой заметнее проступает алый свет зари и все тревожнее становятся обращенные туда взгляды девятнадцати пар глаз.
Пройден Курман. Но нужно успеть проскочить Биюк. Свернуть на бешараньский проселок. Успеть раньше, чем наступит рассвет.
Скорее, шофер! В твоих руках девятнадцать жизней.
Словаки очень спешат. И все же Бешарань встретила их рассветом. В Зуе фашисты пытались остановить грузовик, но не удалось. Тогда зарокотал длинной пулеметной очередью шпиль горы Барсучьей, возвышающийся над Зуей. Полотно дороги взвихрилось пылью, поднятой пулями. Сзади показался немецкий грузовик.
Он приближался на бешеной скорости. Свистят пули. И тут из задка словацкой машины высовывается пулеметный ствол; прищуренный глаз Цирила Зоранчика ловит преследователей в прорезь прицела, пулемет вздрагивает и стучит длинной очередью.
67
Значительно позднее выяснилось, что западнее Мелитополя батальон «Рыхла дивизии» начал переходить на сторону Красной Армии. Немцы бросили туда немецкие и некоторые словацкие части, забрав для этой цели большую часть машин в округе. Но батальон, дав немцам бой, успел уйти.
68
Стой (немецк.).
69
Проезжайте дальше (немецк.).