Страница 54 из 108
Лето 1942 года. Симферополь. Турецкая, восемь. Хозяйка квартиры Тася одевается с шиком. Ее общество — пьяные офицеры. Прислужничает оккупантам, доносит на коммунистов, евреев, партизан. Она хвастает перед новым постояльцем — офицером Михайлеску: сдала в СД еще одного патриота, Чернякова. Его вывезли в лагерь в Биюк и там расстреляли. Плохо, что не взяли и его жену Марию. Но она соберет дополнительные материалы, и Марию упекут.
Но не успела. Мария укрылась на Греческой, двенадцать. Там постояльцем — румынский капитан Михайеску, друг Михаила Васильевича. Он помог Марии сесть в румынский поезд и уехать на Украину, в Березовку. Так свершилось первое доброе дело коммуниста Михайлеску в оккупированном Симферополе[59].
Решил сменить квартиру. Общество предательницы не устраивало. Квартирмейстер старшина Иван Дункевич — единомышленник, антифашист. Он и переселил его на Греческую, к советской патриотке.
Елена, так звали новую квартирную хозяйку, встретила неприветливо. Ненависти к оккупантам она не скрывала. Открыто ругала немцев и румын. Муж в Красной Армии. На руках трехлетняя дочурка. На немцев Елена не работает. Живет впроголодь, продает вещи. Была арестована. Выручил знакомый, работающий вольнонаемным шофером в хозчасти румынского штаба.
Однажды за Еленой пришел полицейский. Михайлеску выгнал его. Хозяйка по- иному стала смотреть на нового постояльца. Потом она попросила пропуск и бензин для знакомого шофера Саши. Он поедет в Алушту по личным делам. Михайлеску достал и пропуск, и бензин. Просьбы стали повторяться. Отказов не было.
Потом появился и сам шофер — Саша Либесток. Оказалось, что они были знакомы. Саша работал в хозчасти того же корпуса, где служил Михайлеску. Саше нужен был пропуск на имя цивильного немца Бермана, которому надо съездить в Алушту.
Пропуск был добыт. Но Михайлеску захотел встретиться с Берманом. Елена и Саша привели Бермана. Чутье румынского коммуниста не обмануло. Берман — еврей. Пропуск в Алушту — это акт спасения: в пути Берман должен был свернуть в лес, к партизанам.
Сказано это было откровенно. И Михайлеску не отказался помочь. Так в деле и открылись друг другу. Работа оживилась. Михайлеску стал снабжать подпольщика Либестока пропусками, тот познакомил румынского офицера с Петром Смирновым и Георгием Калашниковым, а они связали коммуниста Михайлеску с партизанским лесом и с подпольным центром.
Боевое содружество родилось.
— Как вы добываете разведывательные сведения? — спрашивает гостя Петр Романович. — Насколько они достоверны? Серьезно ли продумана ваша работа?
— О! — отвечает Михайлеску. — Каждое слово и каждая цифра полностью точные.
Дело в том, что у немцев в Симферополе есть бюро переводов. Приказы пишутся на немецком языке и поступают начальнику бюро майору Щербицкому. Щербицкий — поляк, коммунист, ярый антифашист. Прежде чем сдать приказ переводчикам, он читает его сам, запоминает и все важное передает Михаилу Михайлеску. Кроме того, Михайлеску обладает еще одной богатой возможностью. Он — хороший чертежник. Штабисты корпуса часто привлекают его к нанесению экспозиции на карты и к черчению схем. Здесь ему тоже открывается доступ к секретным документам.
— О подготовке похода дивизии карателей в лес, — говорит Михайлеску, — я желал передать лесу прежде, чем приказ поступиль до штаб корпуса. Да получилась задержка. Петр и Жора были на разведке. Послать до лесу стало нет кого. Я сказал Саше Либестоку, и он найшол другой ход до лесу.
— Через Филатова и словака? — уточняю я.
— Да.
— Михаил Васильевич, а какое ваше мнение о словацких солдатах?
Вопрос о настроениях словаков не затрудняет румынского офицера. О них он самого хорошего мнения. В подтверждение рассказывает такой случай.
Подпольщица Тамара Щеглова сообщила о беде. Ее муж — Щеглов и напарник мужа — Либесток, ушедшие с минами и листовками в Сарабуз к румынским антифашистам, были схвачены жандармами и, уличенные в антифашистской деятельности, отправлены в Джанкойский лагерь СД. Это — гибель.
Тамара подсказала и план спасения: в Симферополе, на улице Гоголя, напротив лагеря военнопленных, стоит словацкое подразделение. Если попросить словаков…
Михайлеску немедленно едет к ним. Просьба, с которой румынский офицер обращается к словацкому офицеру, абсолютно откровенна: два русских парня попали под расстрел, их надо выручить. Ни расспрашивать, ни раздумывать словацкий офицер не стал, а сразу написал записку к другому словацкому офицеру, служащему в штабе словацкой «Рыхла дивизии». Тот, прочитав записку и выслушав Михайлеску, тоже не колебался, написал в Джанкой старшине-австрийцу два слова: выслушай и помоги. Австриец без обиняков спросил:
— Требование можете сделать?
Вечером того же дня Михайлеску привез ему требование: штаб 30-го Горнострелкового Румынского корпуса просит передать русских военнопленных Щеглова и Либестока в распоряжение штаба корпуса для работы в ремонтных мастерских. Бумажка отпечатана по всей форме — на официальном бланке, с печатью, исходящим номером, подписи, правда, подделаны, но какое до этого дело австрийцу?
Два часа спустя Щеглов и Либесток были уже в тайниках Симферопольского подполья… Затем оба пришли в лес, стали партизанами.
В разговорах незаметно проходит время. Близится полночь.
…Поляна вся исхожена. Ночь наполовину укорочена. А говорить еще хочется. Встреча волнует и радует.
— Друзья! — останавливает нас Петр Романович. — А кто тут хозяин?
— Партизаны, — отвечаю ему.
— А где же партизанское гостеприимство?
С помощью ординарцев и Беллы мы быстро разжигаем костер и садимся за партизанский стол. Едим лепешки, копченую рыбу, брынзу. И продолжаем разговор.
— Михаил Васильевич! — обращается к гостю Петр Романович. — Какие у вас есть просьбы? Чем вам помочь?
— Присылайте ла румын листовки. Давайте их много-много.
— Листовки у нас на русском языке. Их румыны не прочтут.
— Не вашно, не вашно, — говорит Михайлеску. — Румын понимает правду и по- русскому. Ви давайте много.
— Хорошо, — обещает Петр Романович. — Будут листовки у вас. А еще чем помочь?
— Давайте нам мины.
— А вы готовы к диверсионной работе? — справляюсь я. — Минеры у вас есть? Место хранения мин подготовлено?
Все, оказывается, подготовлено.
Обещаем дать румынам и подрывную технику.
— Охотников на подпольную работу становится много, — утверждает
Михайлеску. — Настроения солдат с каждым днем меняются. Каждая победа Красной Армии обязывает солдата думать. И он думает.
— А как там наши крестники? — вспоминаю об отпущенных пленных румынах. Рассказываю, как было. Но Михайлеску прерывает. Оказывается, он в курсе дела.
— Ви сделали большую работу. Солдаты, какие прибегали от лесу, расказуют: ла румын, ла партисан — товарищи. Командир батальона узнал и уставил солдат наперед строю. Приказаль, штоб они сказали, што партисан плохо делал. А солдаты говорили как было. Немцы посадили солдат. Батальон перевели в степную часть Крыма. Дальше од лесу. А командир батальона росжалуван.
Мы переглядываемся.
— Значит, батальон противника из строя выведен!
— Без одного выстрела! — добавляет Михайлеску. — И над а считать больше. О добром поступке партисан знают и в других частей румынской армии. И там солдаты говорят: ла партисан и ла румын — товарищ. Два румынских полка убрали од леса.
Ясный полумесяц весело посматривает на нашу поляну уже с большой высоты небосклона. О времени расставания напоминает и подошедший Белла.
— Товарищи приятели, — говорит он, вновь подсаживаясь на корточки к костру. — Пробачте, але надо кончать встречание. Нам уже треба на город.
Да. Час ночи. И не заметили, как проговорили два часа.
Провожаем гостей к машине. Оказывается, они приехали на советской «эмке». Крепко жмем им руки.
— До свидания, дорогие друзья!
— До свидания! Просимо передавать привет усем партизанам, — говорит Михайлеску, садясь за руль.
59
Вскоре после выхода в свет первого издания книги «Побратимы» автору позвонила женщина, назвавшаяся дочерью Марии Черняковой. Мать интересовалась: жив ли ее спаситель Михаил Михайлеску? Известен ли его адрес? Она написала ему письмо, и оно, полное чувства глубокой благодарности, чудесно вписалось теперь в новую рукопись, рассказывающую о боевом содружестве советских партизан и румынских антифашистов.