Страница 30 из 108
Рапорт Виктора Хренко прозвучал скупо: ведь разведчику нельзя докладывать открыто.
Вечером Виктор рассказал нам, что побывал в «Рыхла дивизии». Передал словакам новые пароли перехода на сторону Красной Армии и к партизанам. Связал местных подпольщиков с антифашистами дивизии. Теперь у словацких солдат будут и местные агитаторы, и листовки, и проводники в лес. Антифашистская работа нацелена на подготовку солдат к массовому переходу на советскую сторону. Успешным был и весь рейд по Крыму. Собраны ценнейшие сведения.
А вскоре пришла новая радость: вернулась группа Саковича. Смуглое от загара лицо Якова озаряется душевной улыбкой. Голос с хрипотцой басит:
— Вражеский эшелон пущен с насыпи с помощью колесного замыкателя. Поставлена еще одна мина…
Сведения о результате удара по вражеской коммуникации радиоволны понесли на Большую землю.
О группе Гузия донесение рассказало подробнее:
«С насыпи в речку Булганак слетели и разбились: паровоз, двадцать два вагона с войсками, четырнадцать вагонов с орудиями, восемнадцать вагонов с автомашинами. При этом убито и ранено более восьмисот солдат и офицеров противника» [32].
…Когда волнение от встречи улеглось, у словаков началась интересная беседа с комиссаром. Он собрал воедино все, что говорилось сегодня о народной подмоге: вспомнил о мастере, сообщившем результат диверсии под Ичками, о подпольщиках, с которыми связался Виктор Хренко в Воинке, о людях, помогавших группам Якова Саковича, Ивана Сырьева.
— Отсюда, хлопцы, следует правило нашей жизни и борьбы, — сделал Мироныч вывод, — пока мы заодно с народом, пока верны ему и честны перед ним — никакому врагу нас не одолеть.
Комиссар рассказывает словакам о комсомолке Клаве Юрьевой. 25 июля 1942 года, попав вместе с группой партизан под горой Тирке в кольце вражеского окружения, отважная партизанка припала к станковому пулемету, за которым поочередно были убиты пулеметчик, командир и политрук, и разила наседавших гитлеровцев до последнего патрона, а затем дралась врукопашную, пока не перестало биться сердце.
Вспомнил Мироныч и Плетнева, отбившегося от девятнадцати гитлеровцев. Потом привел в пример двух советских летчиков. Подбитые над Крымом, они посадили самолет на воду у самого берега, проскользнули в горы и тут две недели искали партизан. Летчиков нашли обессилевшими, полумертвыми. Рассказал Егоров и о случае, происшедшем с Виктором Завьяловым, который только что вернулся из диверсионного рейда.
Пошел как-то Виктор с членом подпольного обкома комсомола Беланом на явку. А обратно не вернулся. Белан сказал, что сильно заболевшего Виктора донести не смог и оставил в лесу. Послали партизан, но те вернулись ни с чем. На другой день на поиск больного направили целый отряд и опять не нашли. Третий день был отнят противником: разгорелся бой, Завьялова не искали. Потом и вовсе ушли из того района. Решив, что больного схватили немцы, штабники записали его в без вести пропавшие. Но поиски все же не прекращались. Всем связным, разведчикам и минерам, чей путь лежал через район горы Средней, где потерялся Виктор, приказывали присматриваться к следам, прислушиваться к сигналам. И вот через неделю партизаны принесли Виктора на носилках.
Оказывается, за больным Виктором охотились полицаи. Не имея сил бежать, партизан запутал следы в речушке, а потом залез на высокое густое дерево и спрятался на его вершине. Когда же в лесу стихло, слезть с дерева Виктор уже не мог: от сильного жара мутилось сознание. Да и смысла не было спускаться на неспокойную землю в таком состоянии. Тогда, собравшись с силами, партизан распутал парашютные стропы, которыми были скреплены обмотки, снял поясной ремень с портупеей и крепко-накрепко привязал себя к дереву. Сколько висел в беспамятстве, он не знал. Потом сознание вернулось к нему, но сил спуститься вниз не было. И тогда Виктор со страхом понял: придется умирать.
Сильно хотелось курить. Ослабевшими руками он вывернул карманы. С величайшей осторожностью собрал остатки табака, смешанного с крошками и прочей карманной трухой, свернул тоненькую самокрутку и, чтобы не уронить, вложил ее в трещину коры. Достал увеличительное стекло и стал поджигать самокрутку солнечным лучом. Когда слабеющая рука отводила стекло в сторону, луч падал на кору, выжигая на ней очередную точку. И Виктор, теряя остатки сил, стал выжигать на древесной коре:
СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ОККУПАНТАМ!
Эти слова, выжженные на коре, прочитали Саша Стогний и Николай Шаров, когда снимали Виктора с дерева.
— Верность делу Родины, — подвел итог сказанному комиссар, — это природная черта характера советского человека. Ведь жизнь каждого из нас — частица жизни народа и государства. Оттого и сражаются наши люди за Родину, не щадя своих сил и самой жизни. И разве трудно понять нашу радость, когда такую же преданность Советской Родине мы видим и в работе каждого из наших побратимов? В том же трудном деле испанцев Баландина, Костина и Кустодио Соллера, в рейдах Виктора Хренко, в диверсии, организованной словаками в Керченском порту, в делах Штефана Малика, Клемента Медо и Войтеха Якобчика, в рискованной разведработе румынских товарищей.
Мироныч замолчал. Словаки внимательно слушали его. Он вынул из кармана трубку и, набивая ее табаком, продолжал:
— Як тому веду речь, что сегодня принятие присяги. Будут присягать наши новые партизаны. Думаем, что и вам следует принять присягу. Наше общее дело и дружбу мы скрепили совместными боями. Пора скрепить и клятвой.
Наши побратимы в один голос выразили искреннее желание присягнуть, а комиссар обратился к ним с вопросом:
— Как нам поступить с текстом присяги? Он утвержден нашим подпольным центром. Но в данном случае, если вы, граждане других стран, найдете нужным что-то заменить, мы возражать не станем.
Егоров достал текст партизанской клятвы и начал читать:
— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик… Вот первый вопрос: как быть с подданством? Вы же не граждане Советского Союза.
— Дозвольте, — встал Виктор Хренко. — Моя думка, изменювать этих слов не треба. Мы воюемо за народну Чехословакию, испанцы — за народну Испанию, румыны — за Румынию тоже народну. А Советский Союз — родина наших родин. Потому, як я гражданин Чехословакии, то в ту же пору я и гражданин Советского Союза.
Все были согласны и с предложением Виктора и с остальным текстом присяги, который прочитал Мироныч. Комиссар собирался уходить. Но подошло время обеда, и словаки предложили ему откушать словацкого супа.
— Дела ждут неотложные, ребята, — хотел было идти Егоров. Но тут к нему обратился Саша Гира. Сегодня он особенно активен.
— Мирон Миронович, объясняйте, пожалуйста, отчего у партизанов получаются такие дуже сильни удары? У цей же группе, где був Штефан, четыре людины, а побили восемьсот фашистов и скилько пушек та авто. Ако це зрозумить?
Комиссар вынул трубку и, словно раздумав, вновь положил ее в карман.
— Партизан видит весь вражеский тыл: гарнизон и штабы, склады и коммуникации. Он подбирается к важным объектам и бьет в самые уязвимые места. Он воюет вместе с народом, и в этом его сила.
Комиссар взял горящий уголек и, бросив его в трубку, раскуривает.
— Надо учитывать, что удар с тыла несет и огромную моральную силу.
Оккупанту, который хоть раз попал под партизанские пули или в железнодорожную катастрофу, до гроба чудится, что партизанские мины поджидают на каждом мосту, что в любую минуту может прозвучать выстрел из-за каждого камня или куста…
Чуть прищурив глаза, Мироныч испытующе глядит на собеседников. Все ли поняли, спрашивает его взгляд.
— Конечно, хорошая позиция — это еще не все. Главное — в бойце, в его силе воли, которая делает партизана стойким. Сражаясь в окружении врагов, он самой жизнью приучен надеяться только на свою силу, на меткость удара, на хитрость и смекалку, наконец, на гибкий маневр. У него нет второго эшелона, нет тыловых подразделений.
32
Партархив Крымского обкома Компартии Украины, ф. 156, ед. хр. 2667, л. 5.