Страница 22 из 28
— Бедный глупец! — визгливо кричал Эмилий Варин. — А вот консул Лепид украшает базилику чудесными щитами, на которых увековечены победы Мария над кимврами!
— Я и говорил, что этот Лепид будет бельмом на глазу у счастливого диктатора!
— Брось ты!.. Лепид ничтожество! — сказал тоном глубочайшего презрения клиент Красса, толстенький человечек с брюшком. — Какую неприятность может он доставить Сулле? Не больше, чем мошка слону!
— Да ты не знаешь разве, что Лепид не только консул, но и богач! Он богаче твоего патрона Марка Красса!
— Что он богат, это я знаю, но что он богаче Красса, этому я не верю.
— А портики в доме Лепида ты видел? Самые красивые, самые великолепные портики не только на Палатине, но и во всем Риме!
— Ну и что ж из того, что у него дом самый красивый в Риме?
— Да ведь это единственный дом, в котором портики построены из нумидийского мрамора!
— Ну и что ж? Этим, что ли, он устрашит Суллу?
— Это доказывает, что он могуществен; он силен тем, что народ любит его.
— Его любят римские плебеи. А разве мало они упрекают его за бессмысленную роскошь и безудержное мотовство?
— Не плебеи, а завистливые патриции, которым не под силу с ним тягаться.
— Запомните мои слова, — прервал их Варин, — в этом году случится что-нибудь необыкновенное.
— Почему же?
— Потому, что в Аримине произошло чудо.
— А что там случилось?
— На вилле Валерия петух заговорил человеческим голосом.
— Ну, если это правда, то действительно такое диво предвещает удивительные события!
— Если это правда? Да в Риме все только об этом и говорят. Рассказывали об этом чуде сам Валерий и его семья, вернувшаяся из Аримина, да и слуги их тоже подтверждают.
— Действительно, необыкновенное чудо, — бормотал Апулей Тудертин; человек религиозный, полный предрассудков, он был глубоко потрясен и искал тайного смысла в явлении, которое, как он твердо верил, представляло собою предупреждение богов.
— Коллегия авгуров уже собиралась для разгадки тайны, скрытой в таком странном явлении, — произнес своим скрипучим голосом Эмилий Варин, а затем, подмигнув атлету, добавил: — Я хоть и не авгур, а мне все ясно.
— О! — воскликнул с удивлением Апулей.
— Чему тут удивляться?
— О-о! — на этот раз насмешливо воскликнул клиент Марка Красса. — А ну-ка, объясни нам, раз ты лучше, чем авгуры, понимаешь скрытый смысл этого чуда!
— Это предупреждение богини Весты, оскорбленной поведением одной из своих весталок.
— Ах, ах!.. Теперь я понял! А ведь правда… недурно придумано… иначе и быть не может! — смеясь, сказал Гай Тауривий.
— Ваше счастье, что вы понимаете друг друга с полуслова, а я, признаюсь, недогадлив и ничего не понял.
— Что ты притворяешься? Как это ты не понимаешь?
— Нет, право, клянусь двенадцатью богами Согласия, не понимаю…
— Да ведь Варин намекает на роман одной из дев-весталок, Лицинии, с твоим патроном!
— Злостная клевета! — возмущенно воскликнул верный клиент. — Какая наглая ложь! Этого не только вымолвить, но и подумать нельзя!
— И я говорю то же самое, — сказал Варин с насмешливой улыбкой и издевательским тоном.
— Так-то оно так, а вот поди наберись храбрости и внуши это добрым квиритам! Они все в один голос настойчиво твердят об одном и осуждают увлечение твоего патрона прекрасной весталкой.
— А я повторяю: это сплетни!
— Я понимаю, милейший Апулей Тудертин, что ты должен так говорить. Это очень хорошо и вполне понятно. Но нас-то не надуешь, нет, клянусь жезлом Меркурия! Любви не скроешь. И если бы Красс не любил Лицинию, он не сидел бы рядом с ней на всех собраниях, не выказывал бы особой заботливости о ней, не смотрел бы на нее так нежно и… Ну, мы-то понимаем друг друга!
В эту минуту к Спартаку подошел человек среднего роста, но широкоплечий, с мощной грудью, сильными руками и ногами, с лицом, дышащим энергией, мужеством и решимостью, чернобородый, черноглазый и черноволосый. Он легонько ударил фракийца по плечу и этим вывел его из задумчивости.
— Ты так погружен в свои мысли, что никого и ничего не видишь.
— Крикс! — воскликнул Спартак и провел рукой по лбу, как будто желал отогнать осаждавшие его мысли. — Я тебя и не заметил!
— А ведь ты на меня смотрел, когда я прогуливался внизу вместе с нашим ланистой Акцианом.
— Будь он проклят! Ну как там, рассказывай скорей! — спросил Спартак.
— Я встретился с Арториксом, когда он вернулся из поездки.
— Он был в Капуе?
— Да.
— Виделся он с кем-нибудь?
— С одним германцем, неким Эномаем; его считают среди всех товарищей самым сильным как духом, так и телом.
— Хорошо, хорошо! — воскликнул Спартак; глаза его сверкали от радостного волнения. — Ну и что же?
— Эномай полон надежд и мечтает о том же, о чем и мы с тобою; он принял поэтому наш план, присягнул Арториксу и обещал распространять нашу святую и справедливую идею (прости меня, что я сказал «нашу», я должен был сказать «твою») среди наиболее смелых гладиаторов школы Лентула Батиата.
— Ах, если боги, обитающие на Олимпе, будут покровительствовать несчастным и угнетенным, я верю, что не так далек тот день, когда рабство исчезнет на земле! — тихо промолвил глубоко взволнованный Спартак.
— Но Арторикс сообщил мне, — добавил Крикс, — что Эномай хотя и смелый человек, но слишком легковерен и неосторожен.
— Это плохо, очень плохо, клянусь Геркулесом!
— Я тоже так думаю.
Оба гладиатора некоторое время молчали. Первым заговорил Крикс, он спросил Спартака:
— А Катилина?
— Я все больше и больше убеждаюсь, — ответил фракиец, — что он никогда не примкнет к нам.
— Значит, о нем идет ложная слава? И пресловутое величие души его — пустые россказни?
— Нет, душа у него великая и ум необычайный, но благодаря воспитанию и чисто латинскому образованию им владеют всяческие предрассудки. Я думаю, что ему хотелось бы воспользоваться нашими заветными мечтами, чтобы изменить существующий порядок управления, а не варварские законы, опираясь на которые Рим сделался тираном всего мира.
После минуты молчания Спартак добавил:
— Я буду у него сегодня вечером, встречусь там и с его друзьями и постараюсь договориться с ними относительно общего выступления. Однако опасаюсь, что это ни к чему не приведет.
— Катилине и его друзьям известна наша тайна?
— Если даже они и знают о ней, нам все равно не грозит опасность: они нас не предадут, если мы даже и не придем к соглашению с ними. Римляне не особенно боятся рабов; нас, гладиаторов, они не считают сколько-нибудь серьезной угрозой для себя.
— Да, это так, мы в их представлении не люди. Даже с рабами, восставшими восемнадцать лет назад в Сицилии под началом сирийца Эвна[110], они считались больше, чем с нами.
— Да, те для них были почти что людьми.
— А мы какая-то низшая раса.
— О Спартак, Спартак! — прошептал Крикс, и глаза его засверкали гневом. — Больше, чем за жизнь, которую ты мне тогда спас в цирке, я буду благодарен тебе, если ты стойко будешь бороться с препятствиями и доведешь до конца трудное дело, которому ты себя посвятил. Объедини нас под своим руководством, чтобы мы могли, обнажив мечи, помериться силой в ратном поле с этими разбойниками и показать им, что гладиаторы не низшая раса, а такие же люди, как и они!
— О, я буду с непоколебимой волей, с беспредельной энергией и упорством, всеми силами души до конца моей жизни бороться за наше дело! Я буду биться за свободу до победы — или умру за нее смертью храбрых!
В словах Спартака чувствовалась глубокая убежденность и вера. Он пожал руку Криксу; тот поднес ее к сердцу и произнес в сильном волнении:
— Спартак, спаситель мой, тебя ждут великие дела! Такие люди, как ты, рождаются для подвигов и высоких деяний. Из таких людей выходят герои…
110
Эвн (или Эвиоп). — В Сицилии, житнице Италии, было сосредоточено большое количество рабов, работавших в огромных латифундиях. Сицилия стала ареной первого крупного восстания рабов (136 год до н. э.). Этим восстанием руководил раб-сириец Эвн. Восстание охватило всю Сицилию. Сенат послал против восставших одного за другим консулов Кая Фульвия Флакка и Луция Кальпурнина Писона. Но они были разбиты. Только консулу Публию Рупилию удалось выиграть в 132 году до и. э. несколько сражений и осадить город Энну. Измена помогла римлянам овладеть городом. Вождь восставших Эвн был взят в плен и умер в тюрьме.