Страница 43 из 135
Эти инициалы говорят не только об интересе русских художников того времени к быту, но и об их склонности к юмору. В них метко схвачены характерные положения и умело использованы позы или атрибуты фигур для того, чтобы включить фигуры в инициалы (стр. 134). Правда, изображения бытового характера допускались в то время лишь в инициалах: они не разрастались до размеров самостоятельной картины, не признавались достойными занять место наряду со священными сценами. Проникая в богослужебные книги, бытовые мотивы своим юмором нарушали царившее в них настроение, совсем как насмешливые приписки писцов на полях псковских рукописей XIV века: «Ох, свербит!», или «О, господи, помози, о, господи, посмеши!», или «Дремота неприменьная, и в сем рядке помешахся!»
Инициал. Хлудовское евангелие
Образцом прикладного искусства XII–XIII веков могут служить подвески из Коломенского. По сравнению с изделиями XI–XII веков — с дутыми бусинами, тонкой зернью и ажурной филигранью — эти более поздние плоские подвески отличаются несложностью своей техники: они отливались из серебра и меди. Впрочем, и они не лишены своеобразного изящества. Силуэт их похож на вазу с ножкой и ручками, но вместе с проволочным колечком он образует четырехлистник. Полукруглая петелька вместе с гравировкой составляет круг. Две фигурки симметрично расположенных коньков несложны по своему силуэту, они повторяются в прорезном бордюре. В целом эти подвески напоминают произведения крестьянского творчества более позднего времени.
Во время татарского ига московские и тверские князья нередко вынуждены были итти на соглашение с ордынским ханом. Однако еще до того, как Дмитрий смог открыто выступить против татар, московские князья, начиная с Ивана Калиты, стали вести самостоятельную политику, направленную не только на расширение их удела, но и на объединение русских земель.
В укреплении княжеского авторитета большую роль должно было сыграть искусство. Герой-воин, защитник родины, стал одним из центральных образов изобразительного искусства. Еще в XIII веке новгородский летописец восторженно отзывается об Александре Невском, который в тяжелые для русского народа годы приостановил натиск немецких рыцарских орд и нанес им сокрушительный удар. В житии Александра Невского сквозь налет церковной риторики выступают черты воинской повести. В нем восхваляется ратная доблесть князя, его исполинский рост, громкий голос, сила Самсона, мудрость Соломона. Житие особенно высоко ценит его нравственную силу, сознание своей правоты. «Не в силе бог, — говорит он своей дружине, — но в правде». Авторитет Александра Невского поднимала легенда о том, что к нему явились на помощь Борис и Глеб. В житии красочно описано, как при страшном шуме волн на море появилось судно с Борисом и Глебом в алых мученических плащах.
Инициал. Хлудовское евангелие
Среди «воинских икон» XIII века выделяется своим высоким мастерством небольшая икона архангела Михаила (Кремль, Оружейная палата), возможно, связанная с личностью московского князя Михаила Хоробрита. Изображение у ног архангела легендарного полководца Иисуса Навина, которому Михаил помог покорить Иерихон, могло намекать на чудесную помощь, на которую в своей борьбе с врагами рассчитывал и русский князь. Идея покровительства выражена здесь в противопоставлении огромного ангела маленькому припавшему к его ногам военачальнику. В сущности, вся эта икона прославляет всемогущество архангела. Недаром его строго фронтальная фигура заполняет почти всю поверхность иконной доски. За плечами Михаила — огромные золотоперые крылья.
Яркая киноварь его рубашки вносит в икону настроение приподнятости. Впрочем, понимание доблести в этой иконе еще очень близко к тому, которое было типично для XII века.
Нечто новое нашло себе выражение в иконе Бориса и Глеба (16), видимо, возникшей в начале XIV века в среднерусских землях. Представлены два князя, особенно почитавшиеся в те годы как невинные жертвы удельных междоусобий. Первоначально основное содержание их жития составляло их мученичество, в нем подчеркивались их страдания и предсмертные: муки. В Диконе Русского музея выступают на первый план мужество и стойкость защитников земли русской. В отличие от воина, вроде Дмитрия Солунского (7), с выражением тревоги в лице, определяющей их чертой является нравственная сила, непреклонность воли. Фигуры их похожи на стройные колонны, но в отличие от массивного, неуклюжего, застылого «Евана» (96) образы Бориса и Глеба исключительно одухотворены. Головы их невелики, ноги тонки, фигуры не касаются земли и кажутся как бы парящими в воздухе. Дружеское единение обоих, их единодушие наглядно выражено в ритмическом повторе их силуэтов. Фигуры отличаются друг от друга цветом одежды, но в остальном они почти не отличимы. Меч Бориса, стоящий между ними (как позднее у Мартоса в памятнике Минину и Пожарскому), эта святыня, которую хранил владимирский князь, наглядно символизирует незыблемость их братского союза.
Фигуры обладают объемностью, какой до того не было в русской иконописи. Особенной выразительностью отличается плавный контур фигур, обрисовывающий их покатые плечи и края ниспадающих плащей. В духе лучших традиций иконописи XII века икона Бориса и Глеба выполнена в приглушенной гамме. На Глебе коричневато-лиловая исподняя одежда, на Борисе синий плащ с красивым золотым узором. Из этой приглушенной гаммы вырывается, как символ мученичества, красная киноварь исподней одежды Бориса, плаща Глеба и их шапок. Нужно сравнить икону Бориса и Глеба с Ярославской орантой (81)» этим прекрасным, но еще отрешенным от мира образом, чтобы оценить, насколько русская живопись успела приблизиться к земным интересам людей. Представление о княжеской, рыцарской доблести приобрело здесь широкое значение общенародного подвига. Образов, подобных Борису и Глебу, не встречается в византийской живописи того времени.
Избавив от ужасов монгольского нашествия Западную Европу, древняя Русь сама жестоко пострадала от него. Однако борьба с татаро-монгольским игом ускорила объединение удельных княжеств и преодоление феодальной разобщенности. Освободительная борьба укрепила в русских людях стойкость характера, развила национальное самосознание и усилила потребность в самобытной культуре. Это нашло отражение и в искусстве того времени. Вот почему, несмотря на то, что от этого периода древнерусского искусства не осталось таких шедевров, как от XI–XII веков, значение его нельзя недооценивать.
Русское искусство XIII–XIV веков некоторыми чертами соприкасается с современным ему искусством других стран Европы. Многие произведения итальянской живописи XIII века (так называемой «маньера бизантина»), в частности иконы-жития Франциска, удивительно похожи на новгородские жития Николы. В этих памятниках можно видеть то усиление самобытности и преодоление византийского влияния, которые были закономерной ступенью в развитии средневекового искусства на путях к его дальнейшему расцвету. Вместе с тем нельзя отрицать и того, что в русском искусстве XIII–XIV веков сказалось огрубение, упрощение, схематизация. В нем были утрачены некоторые достижения предшествующего времени. Это можно видеть в таких занимательно-повествовательных, но наивных по выполнению произведениях, как Людогощинский крест и погодинская икона Георгия. Отголоски этого еще в конце XIV века заметны в житии Федора Стратилата на стенах одноименного храма в Новгороде. Позднее в миниатюрах Угличской псалтыри (128) можно найти пережитки подобных художественных приемов. Однако уже во второй половине XIV века в Новгороде и в Москве создаются условия для нового подъема искусства.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Все мы равным образом шествуем от тьмы на свет,
от света в тьму, от чрева матернего с плачем в мир, от мира
печального с плачем в гроб. Начало и конец плач! Что же
в середине? Сон, тень, мечтание, красота житейская.