Вдох-выдох

Смирнов Алексей

Вдох-выдох

Алексей Смирнов

Вдох-выдох

Мите Калугину, а заодно уж - философу Бодрийару, которого он блестяще перевёл

Сайт засорился.

Личный сайт Виктора Тренке был вновь атакован вирусом.

Вместо текста, любезного Виктору, на экран приползло изображение бородатого жизнелюба в полосатых подштанниках. Жизнелюб страдал ожирением, но сам об этом не знал и выглядел удручающе бодрым; одновременно, расплываясь, он возбуждал воображение - именно возбуждал, не хуже заправской проститутки. Жизнелюб, казалось, с минуты на минуту заблеет. "Медоточивый баран" - вот как хотелось его определить.

Тренке стоило больших усилий не сблевать, и он машинально отключил звук - на всякий случай. Не дай Бог, и вправду затеет блеять. Вирус преследовал его упрямо, из программы в программу, из сайта в сайт, с печальной целеустремлённостью. Это был очень хитрый вирус, защищённый чёрт знает, чем - ничто его не брало, ничто не смогло совладать с кретинической улыбкой самовлюблённого идиота, который именовал себя не больше и не меньше, как "Матёрый Шехерезад". Псевдоним, достойный мастера.

Хвала Всевышнему - Виктор был дока на всякие штуки. Пощёлкав клавишами, он скинул урода в помойку - правда, не без ущерба для себя: что-то сбилось, и пришлось ознакомиться с последними известиями. Некто Выскребенцев, международный террорист, вышел через электрический утюг в Интернет и послал в барабанную полость губернатора убийственный ультразвук. Виктор покорно впитал эту жуть, за ней - вторую и третью, пока выпуск новостей не подошёл к концу. Сайт очистился, однако работать уже не хотелось, и Виктор заказал себе завтрак посредством электронной почты. Сбросив деньги на счёт ближайшей пиццерии, он всё же принудил себя вернуться обратно. Попытался перечитать написанное, старательно при этом игнорируя фрагментированную, ущербную физиономию Шехерезада, который, битый антивирусными программами, по-прежнему стремился влезть в его личную жизнь. Куски Шехерезада упрямо всплывали то в правом верхнем, то в левом нижнем углу экрана. Клок бороды прикрыл название недавно начатой статьи. Потом борода пропала, но зато оделся в подштанники эпиграф.

"Ну, посмотрим",- сказал себе Виктор и, вздохнув верблюжьим вздохом, нажал неизвестно на что - ему улыбнулась удача, он попал в яблочко: всё исчезло. Тренке помедлил, затем набросился на клавиатуру - поспешно, яростно, в надежде упредить настырную голую бороду. Это ему удалось: перед глазами чернел неповреждённый текст, покорный авторской воле. "Уровень цивилизации - это прежде всего уровень комфорта",- прочёл Виктор и выругался, потому что вдруг случился сервис, и роль велеречивых подштанников перешла к меню заказа: доставили пиццу и всё, что положено к ней. Пришлось вставать, расписываться, разбираться с банковскими счетами, и тому подобное. Когда формальности были улажены, Виктору уже не хотелось ни есть, ни работать. Он подсчитал в уме, сколько раз за сегодняшнее утро заставлял себя взяться за дело. Вроде бы трижды, но окончательной ясности не было. Возможно, больше; возможно - ежесекундно. Пришлось выбирать: уничтожив пиццу, Виктор Тренке уже наверняка не смог бы выжать из себя ни строчки. Он отпихнул от себя хрустнувшую коробку и впился взглядом в монитор: каким-то образом Шехерезад ухитрился пробиться снова. На сей раз бородач не стал тянуть кота за хвост и предложил себя с пылу и с жару:

" Я хочу быть с вами. Я хочу, чтобы вы знали обо мне абсолютно всё. Мне надоело быть анонимным, неизвестным составителем электронных сообщений; мне хочется войти в каждый дом и донести до хозяев пусть несовершенный, но в то же время неповторимый мир меня - бородатого, как видите вы на представленном снимке, в трогательных трусах, беззащитного, ранимого... Мне хочется сесть возле вашего очага, нашептать вам сказку о странных мыслях и чувствах... Таков ли я, каким представляюсь вам, о мои невидимые зрители? Я бессилен. Я не в состоянии ответить, отрезаннный сотнями миль... вы не знаете меня, но я упрям! О, как я упрям! Настанет день, и я ворвусь к вам почти во плоти, вы будете знать обо мне решительно всё, вплоть до дырок в трусах - тех самых, что сейчас на меня надеты..."

"Да, я тоже хочу ворваться",- подумал Виктор, против воли соглашаясь с вирусом. Перед умственным взором моментально предстали его собственные будущие, пока ненаписанные книги: в стальных переплётах, обтянутых свиной кожей - так некогда издавали "Майн Кампф", рассчитывая на вечную память.

Вирус, видя, что никто не препятствует его жизнедеятельности, спешил:

"Мне довелось путешествовать по равнинам Лос-Анжелеса, которые некогда бороздили волки и останки мамонтов...древняя пропасть медлительности, которая выказала себя в бесконечной геологии... это было бесконечное минеральное путешествие...Как известно, тишина - это не то, откуда убраны все звуки...Это не облака плывут в вышине, это мозг. Это чудесные актуальные следствия лучезарных симптомов успеха... Это наиболее тотальная поверхностность... апофеоз минеральности..."

Виктор порадовался, что не съел пиццу. Желудок втиснулся в глотку и порывался дальше, на выход. Создавалось впечатление, что Шехерезад элементарно гадит и старательно прячет это обстоятельство в витиеватых фразах. Неподготовленный читатель усмотрел бы в подобном лингвистическом дристе только бред, и ничего сверх бреда, но Тренке не повезло: он столько раз имел несчастье читать бесцеремонного Шехерезада, что начал кое в чём разбираться. В частности, в том, что речь шла, по всей вероятности, о каких-то личных впечатлениях последнего от путешествия невесть по каким пустыням и городам. Письма, так сказать, русского путешественника из пушки на Луну. Из Петербурга в Москву на пароходе "Биггль". Автор - Гамаюн Карамзинов, или Карамзин Гамаюнов, или Кармазин - как вам больше понравится. Виктор пытался разыскать писателя во плоти - безуспешно. Никто (и в этом не было ничего удивительного) нигде и никогда не слышал о Матёром Шехерезаде, равно как и о его странствиях по окрестностям Лос-Анжелеса. Так что неизвестно ещё, что за подштанники. Полуобнажённый гость казался порождением самой сети - такое предположение само по себе не могло быть новым: уж больно часто в бульварной литературе инфернальные призраки, более или менее страшные, или более или менее жалкие, подавались как творчество недальновидного человеческого гения. Однако Виктор не мог не испытывать известной доли благодарности к настырному гостю, ибо тот своей неуловимостью, своей безнаказанной навязчивостью подтверждал его собственные - Виктора - соображения. Яснее выражаясь, Тренке только о ему подобных и писал - вот только иллюстрация казалась чересчур карикатурной и потому оскорбительной.

Виктор не однажды задумывался: а сколько, собственно говоря, человек ознакомилось с его творчеством? Он сознавал, что подобный подсчёт невозможен, сеть есть сеть. На самом деле писателя знают и понимают (относительно), пока он ещё не успел выплеснуться в мир, потому что круг его читателей ограничен близкими людьми. Его знают и потому имеют приблизительное представление об устройстве его души, могут худо-бедно воспринять его идеи - это же он! это наш запевала - или наш тихоня - Женчик, Фунтик или Рудольф взял да и написал вдруг рассказ. Слёзы умиления, беззлобные усмешки, несоразмерные таланту восторги. Ну, валяй, наш даровитый Фунтик. Не станем скрывать - ты преизрядно удивил своих друзей, но твой чудаковатый - нет, мудаковатый - поступок не выходит за рамки. У каждого свой бзик, давай, кропай дальше, мы будем тебя хвалить - не жди, что слишком сильно, ровно столько, чтоб не обидеть. Откроем секрет: мы все, знаешь ли, писали понемногу... это пройдёт.

Но дело добром не кончается, процесс становится неуправляемым. И вот уж распечатку держит некто малознакомый, а вслед за ним - вообще чёрт знает, кто. Любопытно, какие мысли приходят им в головы? Возможно, им мерещится, что опус сей исторгнут лысым толстяком в бейсболке и солнцезащитных очках, тогда как на деле распечатку настучал осклизлыми щупальцами фантастический спрут, который укрылся в тайном месте и тихо радуется, что ловко водит за нос несведущую публику.