Страница 1 из 6
Теодор СТАРДЖОН
ТАКСИДЕРМИСТ
Я вообще-то по пустякам не люблю нервничать. Небольшой беспорядок в моей двухкомнатной квартире в Вестсайде меня обычно не беспокоит. В принципе достаточно открыть дверь, ногой вытолкать более или менее крупный мусор в общий коридор, и дело с концом. Но сегодня придется прибраться. Придет Мира, и незачем ей видеть, что у меня здесь творится.
Ей-то по большому счету беспорядок до лампочки. Она уже достаточно знает мой характер. Но сегодня у меня многовато довольно.., необычного мусора.
Я тщательно подмел пол, заглядывая во все углы, так как мне не хотелось, чтобы что-нибудь эдакое вдруг вылетело на середину комнаты из-за случайного сквозняка. Не стоит расстраивать Миру. Признаться, меня подмывало кое-что оставить на видном месте. Мира так гордилась своей железной выдержкой, что мне, наверное, доставило бы удовольствие услышать, как она завизжит.
Однако я отогнал от себя эту недостойную мысль. Мира прекрасно ко мне относилась, и я даже иногда задавался вопросом: отчего я испытываю к ней такую симпатию, тогда как она явно не принадлежит к моему типу женщин.
Итак, я даже заполз под кровать и выволок оттуда свои домашние туфли. Мои ноги по-прежнему были там. Левую туфлю я поставил на каминную полку, а правую отнес в другую комнату, присел на стул и принялся выковыривать из нее ступню. Туфли у меня своеобразные: левая значительно больше правой. Наконец я вытащил ступню; к этому времени я уже ругался вслух. Кожа шуршала в руках. Я скомкал ее и швырнул в мусорное ведро. Так, теперь надо оглядеться. Ага, на ручке ящика стола висит моя рука. Я отодрал ее и выкинул ко всем чертям. С какой стати, спрашивается, Мира дала телеграмму, а не позвонила, как все нормальные люди? А теперь от нее не отделаешься. Свалится как снег на голову. А мне, собственно говоря, несколько не до нее...
Я смел с клавиатуры пианино указательный палец. За ним в мусорное ведро последовала левая нога. Потом я подумал, не убрать ли и туловище (оно висело в прихожей в шкафу для одежды), и решил оставить его в покое. Из цельного куска кожи такого размера я в принципе мог бы сделать что-нибудь полезное; чемодан, скажем, или непромокаемый плащ. Вообще я отныне обеспечен первоклассным сырьем.
Кажется, я ничего не забыл. О ногах можно не думать до завтрашнего утра. Правая рука тоже, к счастью, сошла. К счастью, конечно, потому что Мира могла бы, мягко говоря, сконфузиться, если бы после рукопожатия у нее в руке осталась бы пустая перчатка. Остается левая рука. Я пощупал ее. Кожа слегка поддалась, но сдирать ее силой мне не хотелось, так как сама по себе она сходит совершенно безболезненно. Лицо должно сойти очень и очень скоро, хотя, возможно, мне удастся продержаться до ухода Миры, если я не буду много смеяться.
Обеими руками я сжал шею и помассировал ее. Это помогло; кожа упала на пол. Нужно надеть галстук, тогда Мира не заметит неровного края старого слоя кожи над воротником.
Я вздрогнул, когда раздался звонок в дверь, и вскочил на ноги. Тут же от меня отвалился кусочек кожи. Я спрятал его под диванную подушку и пошел открывать. Возле двери угрожающе скрипнуло ухо. Я расправился с ним, засунул в карман и отпер дверь.
- Дэвид! - сказала Мира, выражая единственным словом, что она рада мне, что мы не виделись целых восемь месяцев, что у нее все в порядке, что надо было, наверное, написать, но я, мол, прощу ее - ведь она никому не пишет писем, такое у нее правило.
Мира повернулась ко мне спиной, легким движением сбросила плащ, зная, что я сразу подхвачу его, чтобы повесить на вешалку, прошла в комнату и уселась на коврик на полу, поджав под себя ноги. Только после этого она взглянула на меня.
- Дэвид, иди скорей сюда! Ты замечательно выглядишь. А морщин-то сколько! Милый мой, ты чересчур много работаешь. А как ты находишь меня? Правда, у меня цветущий вид? Смотри, у меня новые туфли. Между прочим, из змеиной кожи. Кстати, о змейках. Как дела?
- Кстати о змейках, Мира. Я рассыпаюсь на части. От меня периодически отлетают маленькие кусочки, как только дунет ветер. Мира, у меня что-то с кожей.
- Это ужасно, - рассеянно проговорила Мира. - А это не из-за меня? Ты не ради меня худеешь? Да, жениться на мне ты по-прежнему не можешь. Это на случай, если ты хотел спросить.
- Спрашивать я не собирался, но знать все-таки не мешает, так что спасибо. - В этот момент мое лицо отвалилось, я быстро поймал его и спрятал под полу пиджака. Слава Богу, Мира ничего не заметила! Значит, несколько часов я могу быть спокоен. Осталась только левая рука. Вот бы и от нее втихую избавиться! О-о!.. И она уже сошла!
Может быть, она осталась на дверной ручке. Не надо, чтобы Мира ее видела.
Я вышел в прихожую и огляделся. Руки нигде не было. Может, она валяется в комнате, на полу, рядом с Мирой? Мне уже почему-то не хотелось, чтобы она завизжала. Я люблю, когда она.., счастливая. И в тысячу первый раз с той минуты, когда я получил свой злополучный порез, я прошептал:
- О Боже, ну почему это должно было произойти со мной?
***
Я быстро вернулся в комнату. Мира все так же сидела на полу, правда, она переместилась поближе к лампе. В руках у нее была моя рука. Жаль, что вы не видели, какая улыбка играла на ее губах. Язык мой прилип к гортани. Я ожидал чего угодно, только не этой безмятежной улыбки. Я-то привык уже, но как Мира...
Она метнула на меня быстрый взгляд. Что-то птичье есть в ее манере вот так вот вскидывать голову. Она любит глянуть на человека и отвести взгляд через долю секунды. Удивительно, как много она при этом замечает. Вообще я должен сказать, что за ее легкомысленной внешностью щебечущей птички скрывается холодный и цепкий ум.
Мира поднесла руку - собственно, не руку, а полупрозрачную, словно целлофановую, перчатку - и посмотрела на меня сквозь пальцы.
- Привет, змееныш!
Она хихикнула, но я вдруг понял, что ей не смешно, а страшно, до смерти страшно, ей хочется плакать, ее хорошенькая мордочка искривилась, и я уже не назвал бы ее хорошенькой, а только милой, милой...
Она припала ко мне и прошептала:
- Дэвид, что же нам теперь делать? Я притянул ее к себе, не зная, что сказать, но она не ждала моего ответа, она бормотала сама: