Дальше некуда!

Глава 1

Инспектор Пакретт повернул ко мне свое сморщенное лицо старого подростка, страдающего гепатитом. Это был тип неопределенного возраста, белый, как цикорий, и тощий, как рентгеновский снимок, с длинным унылым носом, до которого он запросто мог дотронуться своим обложенным языком, и с крохотными глазками, черными и быстрыми, похожими на мух, влипших в крем «шантийи».

Итак, Пакретт повернулся, открыв моему взору свою жалкую внешность. Он проработал двенадцать лет в полиции нравов и знал всех парижских проституток, начиная с уличных, занимающихся своим ремеслом под зонтиком, и заканчивая шикарными телками, обслуживающими крупных шишек по "бонапарту1 " за сеанс, а также любительниц природы, вкалывающих в Булонском лесу.

Именно из-за его прошлой работы Старик и дал мне его в помощники в начале расследования.

– Он может вам пригодиться, – уверил меня Плешивый, поглаживая свою черепушку, чтобы удостовериться, что на ней не проросли волосы.

Повернувшись ко мне, инспектор Пакретт позволил себе нечто очень необычное: подмигнул мне. С его стороны это было шокирующим, почти неприличным, и я мысленно (чтобы не услышал мой напарник) сказал себе, что если он так же строил глазки красоткам, то кайф от бутылки получал куда чаще, чем от общения с дамами из приличного общества.

– Что вы об этом скажете? – спросил он своим писклявым голоском.

Я никогда не слышал, как разговаривает крыса, но это должно звучать примерно так же. У Пакретта был голос страдающего насморком евнуха.

– Посмотрим...

И мы замолчали. Наступила ответственная минута. Мы сидели в спальне консьержки на улице Годо-де-Моруа, на колченогих стульях между камином, на котором стоял гипсовый шедевр, изображающий котенка в ботинке, и консолью из фальшивого мрамора, на которой под тремя сантиметрами пыли агонизировали искусственные цветы.

Довольно плохо освещенная улица была затянута золотистым туманом. Уже два дня Париж был закутан ватой...

Путана, которую мы выбрали в качестве объекта, ходила туда-сюда, виляя своим оборотным капиталом. Она проделывала один и тот же маршрут, ограниченный магазином, торгующим пишущими машинками, и бакалейной лавкой. Иногда она останавливалась посмотреть в витрину бакалейной, а потом поворачивалась, показыва свою прохожим. Это была блондинка с пышными формами. Маньяк убивал только блондинок. Она была фламандского типа, немного массивной, но молодой и с хорошей фигурой. Время от времени возле нее останавливался мужик сверялся с каталогом, слушал рассказ о предоставляемых услугах, осведомлялся об их ценах и говорил, что подумает.

Пакретт мне объяснил, что девица никак не находит клиентов, потому что сейчас конец января, а это критический период для индустрии секса.

Бюджеты пострадали от новогодних праздников, на горизонте угрожающе маячит перспектива уплаты налогов, а ежегодный грипп несколько снизил жизненные силы мужчин.

Пакретт прошептал:

– Что-то мне говорит, что...

Я не решался в это поверить. Мы, мой коллега и я, уже две недели вращались в кругах проституток в надежде поймать сумасшедшего, регулярно, раз в неделю, убивавшего по путане. До сих пор нам не везло.

Это становилось кошмаром. Разумеется, делом занимались не мы одни, но и нашим коллегам везло не больше, чем нам. Действовал маньяк всегда одинаково; снимал девочку, убеждал сесть в его машину, причем даже тех, у кого была постоянная клиентура, завозил в пустынное место, душил и оставлял в машине, которая всякий раз оказывалась краденой. Самым странным было то, что девицы, предупрежденные прессой о методах убийцы, продолжали проявлять необъяснимое легкомыслие. Мы несколько раз получали описание внешности маньяка, но оно всякий раз отличалось от предыдущего.

Можно было подумать, что этот человек обладал многими лицами или же несколько человек совершали такие преступления по одинаковой методе.

Мы затаили дыхание. Пару минут назад в нескольких метрах от блондинки остановилась черная машина, но водитель из нее не вышел.

Неподвижный в своей машине, он наблюдал за проституткой с настораживающей пристальностью.

– Говорю вам, это он! – шепнул Пакретт.

– О'кей, посмотрим поближе.

Мы вышли из скромной комнатки, где витал затхлый запах консьержки, слишком порядочной, чтобы ложиться при нас.

Церберша готовила сильно пахнущий луковый суп.

– Вы уходите, месье?

– Временно.

Было холодно. Люди, казалось, торопились вернуться домой. Путанка продолжала мерить шагами тротуар, не замечая водителя, напряженно наблюдавшего за ней.

Шагая, Пакретт производил звук русской тройки на снежной дороге из-за многочисленных пилюль, которыми его карманы были набиты, как хорошая аптека.

– Садимся в машину, комиссар?

– Естественно!

Мы сели в мою «МГ». Там было еще менее тепло, чем в холодной комнате консьержки. Пакретт не преминул чихнуть, отчего лобовое стекло совершенно запотело. Ворча, инспектор поднял воротник своего пальтишка а-ля принц Уэльский цвета палых и сметенных листьев.

Авто, в котором сидел тип, было старым широким «мерседесом». Прошло довольно много времени. Пакретт достал флакон ингалятора, отвинтил крышку, засунул его носик в свой нос и энергично втянул лекарство.

– Этак вы надорветесь! – пошутил я.

Он насупился, убрал свою грозу микробов в карман и принялся сосать пастилку. Этот малый источал невыносимый запах. Он вонял антибиотиками, мятой перечной и кучей других лекарств, в том числе эвкалиптом.

– Думаю, мы зря обрадовались, – заметил я. – Этот тип просто ждет кого-то, а если разглядывает прелести шлюшки, то исключительно ради того, чтобы провести время.

– Я тоже так считаю, – захныкал Пакретт. Моя машина стояла напротив мебельного магазина, и инспектор косился на сундук из вишневого дерева, которому не хватало пары сотен лет, чтобы выглядеть старинным.

– Мне нравятся деревянные вещи, – заявил он так торжественно, словно его заявление могло изменить действующую конституцию.

– Значит, когда вы умрете, то останетесь довольны вашим последним макинтошем.

1

Портрет Наполеона Бонопарта изображен на 500-франковой купюре. Здесь и далее примечания переводчика